– Так и есть, – сказал Олег, рассматривая едва заметную трещинку возле люстры. – Ерунда, что мне пятьдесят с чем-то… Это только цифра. И какие-то изменения в лице, которые я в эту минуту не вижу и не хочу видеть. В душе мне по-прежнему двадцать, и, как мне кажется, всегда будет столько. И даже меньше… Знаешь, – Олег вдруг порывисто повернулся к Диане, – главное – это мои глаза! А я смотрю на девушек, на женщин, вообще на людей так же, как смотрел в юности. В этом смысле ничего не изменилось! Годы прошли в одно мгновение, их как будто не было. А я как был мальчишкой, так и остался. Женщины любят говорить: старый козел, потянуло на молоденькую… Да ничего не старый, вот же в чем дело! Они этого не понимают, не знают, что в этом теле живет совсем еще юный человек. Я ведь и чувствую, и вижу, и хочу точно так же, как раньше. И робею точно так же, и волнуюсь, и влюбляюсь… И нет здесь никакой грязи, все искренне и по-настоящему. Больно только, что времени остается мало, вот это действительно понимаешь особенно остро. Увы…

Он вдруг умолк и откинулся на подушку. И снова уставился в потолок, думая о чем-то своем.

Диана, приподнявшись на локте, растроганно и удивленно смотрела на него.

– Как это все неожиданно, – проговорила она. – Я даже не знала.

– Да, именно так, – ответил Олег. – К сожалению…

Он снова оборвал себя, изучая трещинку на потолке и чувствуя недовольство: к чему разговорился? Было похоже на то, что вымаливает сочувствие, а он лишь хотел объяснить про себя главное, что трудно выразить словами, но он ощущал это каждый день и каждую минуту.

– Скажи, – спросила Диана, – а жену свою ты еще любишь?

– Люблю, – сказал Олег таким тоном, точно отвечал не Диане, а кому-то постороннему. – Наверное. Я это сам уже не могу понять. Женились-то мы по любви. Она красоткой была, стройная, смешливая… А теперь – немолодая женщина с тысячей болезней. Иногда мне кажется, что я вижу ее в первый раз. Она моложе меня, но часто я ловлю себя на том, что смотрю на нее как на маму или на бабушку… или на учительницу в школе. Желание, которое раньше было, почти угасло. Более того, мне даже порой неприятно к ней прикасаться. И она понимает это, и мучается, я вижу. И ничего нельзя изменить. Я хотел бы ей помочь, но не знаю как… А может, и не хочу… Не знаю. Но того, что было, уже нет, это точно. И, боюсь, не будет.

– Мне жаль ее, – сказала Диана. – Твою жену…

– Нет, – перебил ее Олег, замотав головой. – Не надо. Не говори про нее, прошу. Я сам с этим разберусь.

– Хорошо, – виновато проговорила Диана. – Я не хотела. Извини.

– Ну что ты, – возразил Олег, поворачиваясь к ней и касаясь ладонью ее щеки. – Я же совсем не о том.

Он обнял Диану, и по тому, как приникла к нему, понял, что она оценила сказанное им и что связь между ними станет отныне лишь теснее и доверительнее.

Недовольство собой исчезло, и снова вернулось то чудесное настроение, с которым он спешил на свидание. А награда в виде нежнейшего поцелуя лучше всего дала понять, как дороги были Диане его неожиданные признания.

– А может, у вас женой все еще и наладиться, – спустя несколько минут сказала Диана.

Она уже поднялась и ходила по квартире в трусиках и лифчике, пошлепывая босыми ногами по паркетной доске. Дольников, лежа на кровати, следил за ней с тем бездумным и не имеющим границ удовольствием, которое дарит только самое простое и одновременно прекрасное зрелище.

Ее слова вызвали у него легкое раздражение. Кажется, он ясно высказался на эту тему. Для чего она так упорно к ней возвращается?

– Не думаю, – сказал он сухо. – Да и зачем?

– Ну, – взяв со стула блузку, сказала деловитым тоном Диана, – жизнь-то продолжается.

– Вот именно, – произнес Олег, покоробленный этим тоном. – Продолжается.

– А с дочкой у вас как? – уточнила она. – Нормально теперь общаетесь?

– Нормально, – ответил Олег.

Он все время преодолевал раздражение, отвечая на эти вопросы. Не любил говорить с Дианой о семье – ему хотелось, чтобы ее не касались его личные проблемы. Он как бы ограждал ее от них, но она почему-то никак не могла этого понять, хотя относилась к категории умниц. Здесь то ли имело место пресловутое женское любопытство, то ли что-то еще, чего Олег не знал, но только она уже не в первый раз пыталась выведать у него подробности семейной жизни, которыми он не желал делиться ни с кем, даже с ней. А может, с ней в первую очередь.

Диана меж тем подняла пискнувший смартфон, прочитала сообщение, нахмурилась и что-то написала в ответ. При этом она не сочла нужным извиниться, но Олег решил не обращать внимания. Она вела активную жизнь, и телефон был для нее едва не главной составляющей этой жизни.

– Кто это? Максим? – спросил он наугад.

– Да, – кивнула Диана.

Она надела блузку и теперь озадаченно смотрела на Дольникова.

– Что? – спросил он, приподнимаясь на локтях.

– Понимаешь, я хотела сходить на выставку… На Октябрьской открылась новая, дико крутая, все в восторге, только о ней и говорят. А Максим пишет, что не может. У него срочная работа, а у меня как раз свободный вечер сегодня…

– Тебе же надо репортаж писать, – напомнил Олег.

– Напишу утром, – отмахнулась Диана.

– Так в чем проблема?

– Ты не мог бы со мной сходить?

Олег озадаченно смотрел на нее. Он не любил выходить в свет, и вообще редко где появлялся, предпочитая провести вечер с книгой в руках или, в крайнем случае, довольствуясь походом в кино. А Диана была страстной поклонницей искусства и не пропускала ни одного культурного события, происходящего в городе.

По негласному договору, у нее для этих целей существовал некий Максим, которого Дольников знал только заочно, но к которому нисколько не ревновал. При Диане состоял целый штат виртуальных поклонников, а этот Максим был очень удобен тем, что сопровождал Диану на все посещаемые ею мероприятия. Олег не относился к нему всерьез, точно он был персонажем из фильма. Он даже был благодарен «Максиму», поскольку тот, честно выполняя свои обязанности, нелегкие с точки зрения Олега, оставался в тени и не требовал ровно никакого вознаграждения – так утверждала Диана. Не верить ей у него не было оснований, и с легким сердцем он препоручал ее заботам этого невиданного Максима – прекрасного, должно быть, юноши. Сам же, ничего не понимая в современном искусстве, и не будучи большим знатоком классического, тихо радовался сложившемуся положению вещей, при котором и волки сыты, и овцы целы.

Предложение Дианы застало его врасплох. Отказаться не мог – она не часто просила его о чем-нибудь подобном, и сейчас очень хотела, чтобы он с ней сходил. А ему идти не хотелось…

– Ну что, – спросила она, присаживаясь на кровати и гладя его ногу через тонкую ткань покрывала, – сходишь?

Олег молча смотрел на нее, ощущая руку, ласкающую его через теплую, гладкую ткань уверенно и призывно. И отголосок от поцелуя, оставивший ощущение чего-то незаконченного, вернулся вдруг таким полноценным и острым желанием, что его даже слегка замутило, как на большой высоте.

«В молодости такого не было!» – с веселым изумлением подумал он.

– Ну, пожа-алуйста, – протянула с шутливыми и одновременно молящими нотками Диана. – Ну, Олег Петро-ович…

Он внезапно перехватил ее руку и рывком подтянул к себе. Девушка взвизгнула и забилась в его объятиях, вырываясь и хохоча. Он держал крепко, и уже тянулся губами к ней, ощущая, как темнеет в глазах и горячей становится кожа на лице. И Диана сдалась, снова полетела блузка на стул, и далее все пошло быстрыми, набирающими силу кругами, от которых в памяти остаются только разноцветные блики и звуки, дальним эхом гаснущие в тишине.

Они зашли перекусить в кафе около площади Победы. Диана заказала блинчиков с творогом и чашку какао, а Дольников – тушеной картошки с мясом. С утра толком не поевши, он испытал такой зверский аппетит, что, когда принесли глиняный горшочек, набросился на еду едва ли не со стоном. Диана тоже активно позвякивала вилкой о тарелку, и они весело поглядывали друг на друга, словно соревнуясь, кто быстрее съест свою порцию. Выпив большой бокал пива, Олег почувствовал себя просто отлично. Если бы он мог выкурить сигарету, вообще считал бы этот день лучшим в своей жизни. Но он уже год как бросил курить, и пришлось обойтись без сигареты, хотя едва заметный отголосок неудовлетворенности это в нем оставило.

Никуда не торопясь, они сели на трамвай и покатили к стадиону «Динамо». Там вышли и, миновав короткий и широкий мост через Свислочь, направились в сторону темнеющих невдалеке заводских построек. Туда уводили нити трамвайных рельсов, но трамваи здесь уже давно не ходили, и рельсы словно вели в несуществующее прошлое – в никуда.

Олег на ходу указал на высокое здание, голубым кораблем нависающее над мостом и мягко изогнутой на повороте рекой.

– Наша общага.

Он испытал даже некоторые волнение, когда они поравнялись со входом в общежитие, и в стеклянных дверях стал виден просторный холл.

– Скучаешь? – спросила Диана, с интересом заглядывая ему в лицо.

– Иногда, – сказал Олег. – Впрочем, вру. Всегда.

Он засмеялся.

– Чего ты? – не поняла Диана.

– У нас на вахте сидела Арина Иванова. Мы звали ее Гитлер. Все боялись ее, как огня. Никого из чужих не пропускала, стояла стеной. А была милейшая старушка, и когда умерла, мы ездили ее хоронить.

– Вахтершу? – не поверила Диана.

Олег покосился на нее, хотел что-то сказать, но промолчал. Диана родилась в столице, жизни в общаге не знала, и трудно было ей объяснить, что все, жившие там, считают себя немного семьей. Он многое мог бы ей поведать о своей студенческой жизни, той, которую смело можно было заносить в категорию «счастье». Но вряд ли ее заинтересуют эти рассказы, – их оценить мог только равнозначный по прошлому собеседник. Олег лишь покосился назад, где в зарождающихся сумерках высились голубые стены, и бесчисленные окна смотрели на него глазами оставленных навсегда друзей.

Дольников встряхнулся, отгоняя ненужное, и посмотрел туда, куда с таким энтузиазмом устремлялась его спутница.

Они миновали еще одно общежитие, прошли мимо завода «Кристалл», и вскоре увидели постройки еще одного завода, давно заброшенного, чьи мрачные приземистые стены из красного кирпича покрывали монументальные граффити. Было много света и толпилось множество народа – место было популярным в городе. Олег увидел вывески кафе, столики с посетителями и легкое завихрение у входа в здание с надпись «ЦЕХ».

Диана влекла его туда, вертя головой и испытывая неподдельный восторг – Дольников позавидовал ее энергии. Сам он ничего особенного в окружающей обстановке не видел. Несмотря на то, что разрисованная яркими фигурами улица несколько расширила объем, ощущение тесноты и прибитости не рассеялось. И все же новое поколение находило здесь наглядное выражение своих идей, а спорить с молодежью бессмысленно – их устами говорит современность.

– Круто, да? – воскликнула Диана.

Дольников кивнул.

– Столько народу! Хорошо, что мы пошли. Вот увидишь, тебе понравится.

Олег снова кивнул. Охотнее всего он убрался бы отсюда и посидел в кафе на берегу Свислочи, предаваясь воспоминаниям и болтая с Дианой о пустяках. Но тут не поболтаешь, и он бессильно плыл за ней, пробираясь через толпу и мечтая о том, чтобы все это быстрее закончилось.

«Зачем я согласился? – сердито думал он. – Что я тут делаю, среди этих юнцов и молодящихся старцев?»

Но было поздно отступать. Они уже вошли в помещение, оказавшееся в самом деле старым заводским цехом. Только теперь изнутри оно было отделано ажурным металлом, имитирующим стальные крепления, а кирпичные стены были тщательно отчищены и отлакированы. Повсюду стояли обнаженные девушки, раскрашенные прямо по голому телу разноцветными узорами. Их головы венчали замысловатые прически. Они мило улыбались входящим, ничуть не стыдясь своей наготы, и раздавали бумажные розы.