22 апреля 1912 года вышел первый номер «Правды» со статьёй Сталина «Наши цели». Сталин писал: «…мы отнюдь не намерены замазывать разногласий, имеющихся среди социал-демократических рабочих. Более того, мы думаем, что мощное и полное жизни движение немыслимо без разногласий, – только на кладбище осуществимо «полное тождество взглядов»…»
Знающие эпоху Сталина поверхностно по прочтении этих слов могут ухмыльнуться – мол, вот для того, чтобы осуществить «полное тождество взглядов» в СССР, Генсек и превратил-де впоследствии всю страну в подобие кладбища.
Но зубоскалить подобным образом могут лишь те, кто пробавляется мифами о Сталине и его делах, не имея документальной информации или злостно игнорируя её. На самом же деле Сталин был в полном смысле этого слова толерантен (то есть терпим) по отношению к чужим заблуждениям, но – лишь к, так сказать, искренним заблуждениям. Современное понятие «толерантность» происходит от латинского «tolerantia» – «терпение». И Сталин – я готов это повторять и повторять – был в высшей степени терпелив по отношению к Троцкому, Томскому, Зиновьеву, Каменеву, Рыкову, Бухарину и прочим, им подобным…
Лишь неоднократно убедившись в их дальнейшей неспособности к лояльному сотрудничеству в интересах державы, в их предательстве, двоедушии и двурушничестве, он шёл на их устранение – не в силу мстительности, а в силу исторической необходимости.
Вот пример: 17 апреля 1923 года открывался XII съезд РКП(б). Когда в зале появился Лев Троцкий в сопровождении Карла Радека, Клим Ворошилов крикнул: «Вот идёт Лев, а за ним его хвост!»
Радек тогда в неумеренном печатном восхвалении Троцкого доходил до прямого лакейства – прошу читателя поверить мне на слово. Так что горячий и острый на язык Ворошилов (в молодости он взял себе партийную кличку «Антимеков», что означало «Против «меков», меньшевиков) был прав, хотя выразил свои чувства и грубовато.
А вот как ответил – письменно, что уже исключало запальчивость, – Радек. Он распространил среди делегатов съезда следующее неостроумное, но злобное четверостишие:
У Ворошилова тупая голова.
Все мысли в кучу свалены.
И лучше быть хвостом у льва,
Чем ж… у Сталина.
Сталин тогда заметил, что у Радека не язык подчинён ему, а он – языку.
Тем дело и ограничилось, и Радек-Собельсон долгое время находился в высшем руководстве, отправившись в 1936 году в тюремную камеру отнюдь не за те давние стишки… В 1934 году он, между прочим, писал о Сталине: «К сжатой, спокойной, как утёс, фигуре нашего вождя шли волны любви и доверия…» и т. д.
Вернёмся, впрочем, в день 22 апреля 1912 года. В этот день выхода первого номера «Правды» Сталина арестовывают и 2 июля высылают в Нарымский край сроком на три года.
И опять он бежит – почти сразу. Добравшись до невской столицы, всю осень 1912 года ведёт активную работу, а в ноябре Ленин вызывает его в Краков – тогда австро-венгерский. Вернувшись в Петербург, Сталин вскоре – опять по вызову Ленина – едет в Краков и Вену, а по возвращении в Россию вместе со Свердловым реорганизует «Правду».
Но 23 февраля 1913 года Кобу арестовывают в очередной и последний раз.
2 июля 1913 года он высылается по этапу в Туруханский край, а в марте 1914 года его переводят ещё дальше – за полярный круг в «станок» (посёлок) Курейка.
В Россию его вернула лишь Февральская революция в Петрограде.
Как жил Сталин в Сибири? Вот письмо молодого Кобы из туруханской ссылки, написанное им весной 1914 года Григорию Зиновьеву – тогда соратнику Ленина:
«20 мая. Дорогой друг! Горячий привет вам, В. Фрею (один из псевдонимов Ленина. – С.К). Сообщаю ещё раз, что письмо получил. Получили ли мои письма? ещё раз прошу прислать книжки Штрассера, Панекука и К.К. Очень прошу прислать какой-либо (общественный) английский журнал (старый, новый, все равно – для чтения, а то здесь нет ничего английского и боюсь растерять без упражнения уже приобретенное по части английского языка). Присылку «Правды» почему-то прекратили, – нет ли у вас знакомых, через которых можно было бы добиться её регулярного получения… Привет супруге Вашей и Н. (Крупской. – С.К.). Крепко жму руку… Я теперь здоров…»
А вот ещё письмо того же периода, направленное в ноябре 1915 года в заграничный большевистский центр:
«Дорогой друг! Наконец-то получил ваше письмо. Думал было, что совсем забыли раба божьего, – нет, оказывается, помните еще. Как живу? Чем занимаюсь? Живу неважно. Почти ничем не занимаюсь. Да и чем тут заняться при полном отсутствии или почти полном отсутствии серьёзных книг? Что касается национального вопроса, не только «научных трудов» по этому вопросу не имею (не считая Бауэра и пр.), но даже выходящих в Москве паршивых «Национальных проблем» не могу выписать из-за недостатка денег. Вопросов и тем много в голове, а материалу – ни зги. Руки чешутся, а делать нечего. Спрашиваете о моих финансовых делах. Могу сказать, что ни в одной ссылке не приходилось жить так незавидно, как здесь. А почему вы об этом спрашиваете? Не завелись ли у вас случайно денежки и не думаете ли поделиться ими со мной? Что ж, валяйте! Клянусь собакой, это было бы как нельзя более кстати…
А как вам нравится выходка Бельтова (Г. Плеханова. – С.К.) о «лягушках» (Плеханов сравнил с ними большевиков. – С.К.)? Не правда ли: старая, выжившая из ума баба, болтающая вздор о вещах для неё совершенно непостижимых.
Видел я летом Градова (Л.Б. Каменева. – С.К.) с компанией. Все они немножечко похожи на мокрых куриц. Ну и «орлы»!..
Не пришлёте ли чего-либо интересного на французском или на английском языке? Хотя бы по тому же национальному вопросу. Был бы очень благодарен.
На том кончаю. Желаю вам всего-всего хорошего.
Ваш Джугашвили».
Но перед сибирской ссылкой были и другие… 16 июля 1911 года Сталин, арестованный 23 июня в Сольвычегодске и 27 июня освобождённый, приезжает на жительство в относительно близкую к Петербургу Вологду, поскольку ему было запрещено проживание на Кавказе, в столицах и фабрично-заводских центрах.
К «вологодскому» периоду относится его знакомство с 17-летней гимназисткой Пелагеей Онуфриевой, невестой друга и соратника Кобы по революционной борьбе Петра Чижикова, родом из крестьян Орловской губернии. Ученица седьмого класса Тотемской гимназии, она 23 августа приехала к жениху в гости.
6 сентября Сталин негласно выехал в Петербург и прописался там по паспорту П.А. Чижикова. На следующий день он встретился с большевиками С. Тодрия и С. Аллилуевым, а 9 сентября был арестован, помещён в Петербургский дом предварительного заключения, откуда 14 декабря был выслан опять в Вологду сроком на три года под гласный надзор полиции.
Я не останавливался бы так подробно на одной из многочисленных коллизий жизни Сталина-революционера, если бы не некоторые детали, характеризующие натуру Сталина, связанные с тем периодом.
Когда он уезжал в Петербург, Онуфриева подарила ему свой нательный крестик с цепочкой и попросила на память фотографию. Фотографии Кобы красавица-крестьянка (ее отец был состоятельным крестьянином из Сольвычегодского уезда) по понятным причинам не получила, зато Сталин подарил ей книгу «Очерки западноевропейской литературы» с надписью: «Умной, скверной Поле от чудака Иосифа».
Вернувшись из Северной столицы в Вологду не по своей воле, Сталин сразу же появился у Чижикова и в тот же день отправил Онуфриевой в Тотьму открытку с изображением Афродиты, где писал:
«24 декабря. Ну-с, «скверная» Поля, я в Вологде и целуюсь с «дорогим», «хорошим» «Петенькой». Сидим за столом и пьём за здоровье «умной» Поли. Выпейте же и вы за здоровье известного Вам «чудака» Иосифа».
Но пробыл в Вологде Сталин недолго. В январе 1912 года на VI (Пражской) партийной конференции 33-летний Сталин заочно избирается членом ЦК партии большевиков, а в середине февраля к нему в Вологду по поручению Ленина приезжает член Русского бюро ЦК Орджоникидзе – для личной информации Сталина о решениях, принятых в Праге.
И 29 февраля 1912 года Сталин бежит из ссылки. Незадолго до этого он посылает Пелагее Онуфриевой в Тотьму открытку:
«Уваж-мая П.Г.! Ваше письмо передали мне сегодня, и я тотчас направил его по адресу, т. е. на станцию Лугтомга Северной ж.д. (там служит Петька). По старому адресу больше не пишите… Если понадобится мой адрес, можете получить у Петьки. За мной числится поцелуй, переданный мне через Петьку. Целую Вас ответно, да не просто целую, а горячо (просто целовать не стоит). Иосиф».
Говорят: «Стиль – это человек»… Мысль очень уж рафинированная и не очень-то верная. Человек – прежде всего поступок. Недаром в известной формуле «Посеешь поступок – пожнёшь привычку, посеешь привычку…» и т. д. именно поступок является тем «зерном», из которого произрастает вся судьба человека. Однако стиль действительно многое способен сказать о характере человека и всей его натуре. И из стиля писем раннего Сталина, да и позднего тоже видна натура живая, немного ироничная по отношению как к другим, так и к себе, абсолютно лишённая позы и тревоги насчёт того, какое впечатление остаётся о тебе у других… Возможно, «записные» литературоведы и взъедятся на меня, но я бы назвал стиль писем (именно писем!) Сталина схожим в чем-то со стилем пушкинских писем. Но – только писем! Их роднит естественность, самоирония без самоуничижения и несомненное духовное здоровье.
Если вернуться к моменту побега Сталина из вологодской ссылки, то далее его жизнь разворачивалась весной 1912 года так…
В марте он был в Тифлисе и Баку, где провёл ряд совещаний, а 1 апреля выезжает из Баку в Петербург, куда приезжает 10 апреля. Находясь на нелегальном положении, он редактирует большевистскую газету «Звезда» и пишет для неё много статей («Новая полоса», «Жизнь побеждает!», «Они хорошо работают…», «Тронулась!..»).
О проекте
О подписке