Крымская война (1853–1856 гг.)

/…/ международная бойня, осуществляемая на редкость некомпетентными людьми.

Эрик Хобсбаум^[221]

Этот военный конфликт, в котором против России выступила коалиция в составе Великобритании, Франции, Турции, а потом и небольшого (и несуществующего сегодня) европейского государства, называвшегося Сардинским королевством, занимает особое место не только в нашей, но и в мировой истории. В ходе неё многое происходило впервые.

Впервые военные действия велись по-настоящему в глобальном масштабе – на Чёрном и Азовском морях, на Балтике, на Русском Севере и даже на Камчатке. Впервые была произведена десантная операция таких грандиозных масштабов. Впервые было продемонстрировано, что решающую роль в победе в войне играет не доблесть солдата, не таланты военачальников (таковыми командующие армиями похвастаться не могли – что с нашей стороны, что со стороны союзников) и даже не технический уровень вооружений, а экономическая мощь противоборствующих сторон и способность организовать управление – и особенно снабжение – огромных масс войск всем необходимым. А ещё она стала первой войной, запечатлённой на фотографиях, а также первой войной, на которой присутствовал военный корреспондент, причём благодаря телеграфу общественность оперативно получала соответствующую информацию в первую очередь из газет, а не от военных – что их очень печалило. (В скобках следует сказать, что именно тогда со стороны наших противников впервые была применена массовая дезинформация населения – предшественница того, что мы сегодня называем пропагандой и информационной войной.)

Именно в ходе Крымской войны появился первый санитарный поезд^[222], а также сёстры милосердия – в коммунистическом Советском Союзе их назовут санитарками – мужественные женщины, которые, имея зачастую лишь самое приблизительное медицинское образование, оказывали под вражеским огнём первую врачебную помощь истерзанным мужчинам. Впервые в это время в военных целях стали регулярно составляться прогнозы погоды и, наконец, в ходе данной войны были изобретены сигареты – солдатами, на полях сражений.

Для нашей же страны Крымская война стала уникальной тем, что в ней она в одиночку сражалась чуть ли не со всем миром: прямые военные действия велись с самыми мощными державами того времени, Великобританией и Францией, при том что два других европейских лидера – Австрия и Пруссия, – формально объявив нейтралитет, занимали по отношению к России откровенно враждебную позицию (особенно Австрия). Единственной страной, которая искренне оказывала нам тогда поддержку, были – как ни удивительно это звучит сегодня – Соединённые Штаты Америки.

Ещё одним значимым моментом той войны стала последняя в нашей истории победа в крупном морском сражении, когда русский флот под командованием тогда ещё вице-адмирала, легендарного Павла Степановича Нахимова сжёг флот турецкий, спрятавшийся в бухте своей же военно-морской базы Синоп.

Можно с уверенностью утверждать, что с самого начала наши шансы на победу в той войне были, прямо скажем, невелики, и тот факт, что поражение произошло лишь почти ровно через два года^[223], не в последнюю очередь следует отнести на счёт невероятной стойкости и массового героизма русских солдат – к которым следует отнести и множество офицеров, а также ряд адмиралов и генералов, своим самопожертвованием долгое время исправлявших ляпы высших командиров.

Этот конфликт часто называют Восточной войной, особенно на Западе, поскольку поводом для него послужил ничтожный, в общем-то, спор, особенно с высоты нашего XXI века. Россия и Франция вели ожесточённую перепалку по поводу того, какая церковь – католическая или православная – будет владеть ключами от храма в небольшом городке Вифлеем, выстроенного на месте, где якобы родился Иисус Христос. Сейчас Вифлеем располагается на территории Израиль, а тогда эти земли были во владении Турции, поэтому право решения по данному вопросу, естественно, принадлежало турецкому султану, на которого вовсю давили конфликтующие друг с другом императоры: французский Наполеон III и русский Николай I. Как бы то ни было, находился этот городок на Востоке, так что и соответствующий спор был назван «восточным вопросом» (у этого термина есть и более широкое толкование: решение судьбы Турции, проливов, ведущих из Средиземного моря в Чёрное, и т. д.). Сегодня разве что с улыбкой можно читать, как по поручению султана турецкие мудрецы обсуждали «важнейшие» моменты, так беспокоившие две европейские империи: позволительно ли католическим священникам иметь, так же как и православным, свой ключ от этой церкви, а если позволительно, то можно ли им вставлять его в замок, а если и это позволительно, то могут ли они его в замке ещё и повернуть^[224], и т. д. Но закончилось-то всё в конце концов совсем не смешно: разразилась война, которую на Западе из-за «восточного вопроса» Восточной и прозвали.

На самом деле все эти мелочи причиной военных действий, конечно же, не являлись. Николай I полагал, что Турция вот-вот развалится и её поэтому нужно заранее поделить между ведущими европейскими державами^[225], причём под контроль России должны перейти многие территории, на которых живут люди православной веры. Руководство Великобритании боялось таких планов как огня, так как считало, что русские в конце концов захватят те самые проливы – Босфор и Дарданеллы, что негативно скажется на английской торговле и вообще слишком усилит нашу страну. Наполеон III пришёл к власти в результате военного переворота, чувствовал себя на троне не совсем уверенно и полагал, что быстрая победоносная война поможет ему укрепить свои позиции внутри Франции. К тому же, будучи племянником великого Наполеона Бонапарта, он жаждал взять у России реванш за катастрофу 1812 года. Слабая же Турция хотела только одного: чтобы её оставили в покое. Но поскольку наиболее жёстко на неё напирал Николай I, то его она боялась больше всего и с удовольствием ухватилась за возможность отбиться от грозного соседа с помощью европейцев.

Так что бытующее у нас мнение, что в той войне Россия была невинной жертвой зарубежных хищников, совершенно не соответствует действительности. Русский император приложил немало усилий для того, чтобы развязать этот конфликт. Правда, он рассчитывал воевать со слабой Турцией, но нежданно-негаданно оказался перед лицом мощной коалиции, в решающий момент посчитал недостойным для себя идти на дальнейшие компромиссы и в конце концов потерпел поражение. Ну, а о двуличной роли Франции и особенно Великобритании, которая исподтишка вовсю подталкивала Турцию на конфликт с Россией, сказано у нас предостаточно, да это и не является темой моего эссе.

Я хочу рассказать про три эпизода Крымской войны: оборону Одессы в апреле 1854 года, оборону Петропавловска на тихоокеанском побережье Сибири (тогда он Петропавловском-Камчатским ещё не назывался) в августе 1854 года и, естественно, оборону Севастополя, длившуюся с сентября 1854 по сентябрь 1855 года. Эти эпизоды оказали на ход войны совершенно разное влияние, но объединяет их одно: союзники добились своего, но оказанное им сопротивление было безо всякого преувеличения геройским и достойным нашей с вами гордости и глубокого уважения.

Сразу же поясню. В моём рассказе будут употребляться такие термины как «рота», «батальон», «полк» и «дивизия». Так вот русская пехотная рота насчитывала в те времена около 250 человек^[226]. Четыре пехотных роты составляли пехотный батальон, то есть примерно 1.000 человек^[227]. Четыре пехотных батальона составляли пехотный полк^[228], то есть порядка 4.000 человек. Четыре пехотных полка составляли пехотную дивизию^[229], то есть 16.000 человек. Были ещё кавалерийские подразделения – корпуса, дивизии, эскадроны, сотни и т. д., артиллерийские – бригады, дивизии, батареи и т. п., но это в данном случае информация второстепенная.

А вот теперь поехали и начнём с того, что первые выстрелы Крымской войны прозвучали где угодно, то только не в Крыму – на Кавказе, у берегов Турции, в нынешней Румынии, на Балтике и т. д. И из интересующих нас событий первые произошли у Одессы.

Оборона Одессы (22 апреля 1854 г.)

Вообще-то, то, что произошло в тот день у берегов этого города, обороной можно назвать с трудом: уж больно неравными были силы противоборствующих сторон.

Франция и Великобритания объявили войну России одновременно: 27 марта 1854 года, и вечером 20 апреля их объединённый флот в составе 28 кораблей^[230] появляется у берегов Одессы и встаёт на якорь в трёх километрах от города. На следующий день в четыре часа пополудни возглавляющий союзную эскадру французский адмирал Фердинан Гамеле́н^[231] (строго говоря, его фамилия читается как «Хамела́н») направляет русскому командующему генералу Дмитрию Ерофеевичу О́стен-Са́кену ультиматум: мол, 6 апреля одна из одесских береговых артиллерийских батарей обстреляла английское судно, поднявшее парламентёрский белый флаг, чем нарушила международное право и нанесла оскорбление британской стороне. В связи с этим союзникам должны быть переданы все находящиеся в порту русские (а также почему-то английские и французские) корабли^[232]. Иначе – бомбардировка.

Барон Остен-Сакен был офицером опытным и доблестным. К тому времени ему уже исполнилось 60 лет (а через три дня, 24 апреля, он преподнесёт себе на собственный шестьдесят первый день рождения отличный подарок – отражение нападения союзников). Первый боевой опыт он получил ещё во время наполеоновских войн, в 1805 году, участвовал в Бородинском сражении, во взятии Парижа, в русско-турецкой войне 1828–1829 годов, во многих других кампаниях. К тому времени Дмитрий Ерофеевич был награждён чуть ли не всеми высшими орденами Российской империи, несколькими иностранными и неизменно проявлял в бою, как тогда выражались, «отличную храбрость»^[233]. Ни о какой сдаче он, естественно, и не думает, и вообще говорит, что на такие дерзкие требования даже отвечать не станет^[234]. Хотя противопоставить врагу одесский гарнизон может силы очень скромные.

В распоряжении Остен-Сакена было 90 офицеров и чуть более 2.800 нижних чинов^[235], на шести слабо укреплённых батареях стояли 40 чугунных устаревших пушек^[236]. Было ещё 76 так называемых полевых орудий, то есть применяемых в сухопутных сражениях, но они по понятным причинам были гораздо менее мощными и имели дальность стрельбы, уступающую не только противнику, но и собственным береговым батареям. Но почему оборона была такой слабой? Да потому что, в отличие от Севастополя, Одесса была городом не военным, а торговым.

Против неё же действовали девять неприятельских пароходов (четыре французских и пять английских^[237]), вооружённых примерно 310 современными орудиями^[238], большинство из которых могло прицельно стрелять с расстояния двух километров^[239]. Так что учитывая, что корабли эти одновременно могли производить выстрелы лишь с одного борта, уменьшим эту цифру на два и получим 155 против наших – старых и маломощных – ста шестнадцати.

Так что же такого ужасного произошло 6 апреля 1854 года, что это стало поводом для бомбардировки мирного, в общем-то, города? Предоставим слово одному из выдающихся героев обороны Севастополя Эдуарду Ивановичу (Францу Эдуарду Графу фон) Тотле́бену, о котором я ещё буду много рассказывать: «Английский паровой фрегат ‘Фью́риос’ был послан в Одессу, чтобы принять английского консула и живших там великобританских подданных. Остановленный двумя холостыми выстрелами вне пушечного огня, фрегат поднял свой национальный флаг и спустил шлюпку, которая под парламентёрским [то есть белым] флагом приблизилась к молу^[240]. Получив в ответ, что великобританский консул уже уехал, эта шлюпка возвращалась к фрегату, но тот, не ожидая её, направился ей навстречу и стал приближаться к батарее на расстояние менее пушечного выстрела. Казалось, что фрегат делал промеры [глубин]. Командир батареи на моле, исполняя в точности приказание не допускать неприятельские суда ближе пушечного выстрела, открыл по фрегату огонь, чем и заставил его отойти на расстояние пушечного выстрела»^[241]. Как видим, никакой пальбы по «парламентёрскому» фрегату не было просто потому, что на нём был поднят флаг Великобритании (а по шлюпке никто и не стрелял). Конечно, можно сказать, что здесь приводится версия российской стороны, но я не знаю ни одного исследователя, в том числе иностранного, который бы усомнился в честности и объективности труда Эдуарда Ивановича, который я только что процитировал.

Как бы то ни было, командование союзной эскадры предпочло деталями этого инцидента не заморачиваться и перешло от слов к делу. Занятно, кстати, ознакомиться с описанием этой операции английским военным историком и крупным теоретиком военно-морского искусства, вице-адмиралом британских военно-морских сил (который, между прочим, участвовал в боевых действиях Крымской войны на Балтике) Филипом Ховардом Коломбом^[242]: «Переходим к /…/ нападению на территорию с моря – к бомбардировке фортов Одессы /…/. Цель демонстрации /…/ была карательная. /…/ британским пароходам с /…/ французскими было поручено наложить некоторое наказание не на город или его суда, но на форты, защищавшие город, на правительственные суда и правительственные склады»^[243]. Как видите, британский историк прямо называет действия союзной эскадры «карательными», но мне в этой связи интересно, а как с расстояния двух километров можно было отличить «правительственные» суда от «городских» и определить, кому – государству или частным лицам – принадлежат складские помещения?

Генерал от кавалерии, генерал-адьютант^[244] барон Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен (1793–1881)

Бомбардировка началась 22 апреля 1854 года в шесть часов утра. Довольно быстро выяснилось, что береговые укрепления Одессы, построенные тридцать лет назад то ли артиллерийским, то ли кавалерийским (!) полковником, никуда не годятся. Более того, оказалось, что и расположены они неудачно: рельеф дна за истекшие годы сильно изменился, и там, где наши карты показывали мелководье (1,3–1,8 метра), реальная глубина оказалась в два с лишним раза больше – 3,7–4,9 метра^[245], так что корабли противника могли приблизиться к берегу там, где их не ждали, и куда береговые орудия просто не могли стрелять – это ведь не полевая артиллерия, которую взял да и перевёз на более удобную позицию. Так что к полудню пять наших батарей, орудия которых едва доставали до кораблей противника, замолчали, и бой продолжала вести лишь батарея № 6, стоявшая на левом моле и довольно далеко выдвинутая вперёд в море. На неё-то и обрушился основной удар: обстрел вели сразу восемь пароходов и линейный винтовой корабль.

Командовал там совсем молодой прапорщик Александр Щёголев, которому всего-то был 21 год. Он окончил Кадетский корпус^[246] менее года назад, и этот бой стал для него первым в жизни. В распоряжении молодого человека были четыре 24-фунтовые пушки, что означало, что они стреляли ядрами весом примерно 12 килограммов^[247], в то время как только на одном из неприятельских кораблей, английском фрегате «Тэ́ррибл», было восемь орудий, стрелявших ядрами весом около 31 килограмма^[248]. К тому же одна «щёголевская» двадцатичетырёхфунтовка была поставлена так, что её амбразура препятствовала обстрелу вражеских судов, выдвинувшихся на ударные позиции. Почти сразу же одно орудие было подбито, с течением времени замолчали ещё два, но последнее продолжало упорно отстреливаться практически до последних минут бомбардировки. Уже после ухода союзников очевидец, посетивший эту батарею, так описал увиденное: «/…/ внутри – зола, обгоревшие брёвна, следы ударов бомб, избитые колёса [пушек] и лафеты, тела четырёх пушек, лежащие на земле. Я молча снял шапку и, перекрестившись, поклонился чу́дному месту, на котором русский подпоручик^[249] сражался с англо-французской эскадрой»^[250].

Прапорщик Александр Петрович Щёголев (1832–1914)

А я представил себе почти мальчика, никогда не бывавшего в бою, осыпаемого в течение двенадцати с половиной (!) часов градом снарядов и при этом до последней возможности командовавшего артиллерией, во много раз уступающей и по количеству, и по своей мощи более чем ста орудиям девяти вражеских кораблей, залпами бивших по его батарее прямой наводкой.

Канонада прекратилась в 17–30, а на следующий день союзная эскадра снялась с якоря и скрылась за горизонтом. В соответствии с рапортом французского адмирала, в ходе обстрела были сожжены 53 городских и портовых сооружения, потоплены 53 парусных судна, 3 парохода, 5 черпательных машин, разгромлены открытые склады и уничтожено большое количество (?) другого имущества^[251]. Уже только из этого документа видно, что реально никакого различия между «правительственными» и «городскими» целями союзники не делали. А ведь только фрегат «Тэррибл» выпустил по городу 572 заряда^[252]. Впоследствии участник Крымской войны английский генерал Джон Фокс Бёрго́йн^[253] прямо признает, что, разрушая береговые укрепления Одессы, англо-французская эскадра била и по мирному населению^[254].

Союзники праздновали первую победу. Но такой ли уж убедительной она была? Да, нашим береговым батареям был нанесён существенный – но не критический – ущерб. А знаете, каковыми были русские потери? Четверо убитых и 46 раненых^[255]! Почти столько же, сколько и у англичан с французами: тоже четверо убитых, хотя и всего 14 раненых^[256]. К тому же, даже по французским данным, повреждения от русских артиллеристов получили фрегаты «Воба́н» и «Сампсон»^[257], причём «Вобану» с расстояния 1.600–1.800 метров – долетали всё же наши снаряды до цели! – достались три ядра в колёса (это был колёсный пароход), он потерял управление, нарушил строй, а потом команде и вовсе пришлось тушить начавшийся пожар^[258].

А что же наш герой, прапорщик Щёголев? А он остался не только жив, но – как это ни странно – и совершенно невредим! Вскоре о его подвиге будет знать вся Россия, и заслуженные награды посыплются на парня как из рога изобилия. Сначала будет записка от главнокомандующего: «Храброму, спокойному и распорядительному Щёголеву – Спасибо. Генерал-адьютант барон Остен-Сакен. 10.04.1854^[259]»^[260]