– На Урал. В Чкалов или куда поближе – в Омск или Челябинск. А там уж жена с дочкой доберутся. Я знаю, что билеты на поезд уже не достать, поэтому и прошу тебя.

Майор несколько минут думает. Потом говорит:

– Завтра в четыре тридцать утра я пришлю машину. Билеты твоя жена возьмет перед отправлением поезда, это я обеспечу. Идет?

– Петро, с меня причитается. – Я коротко обнимаю его.

– Ладно, свои люди, сочтемся. Бывай, Витек, мне здесь кое с кем еще переговорить надо.

Я бегу на КПП. Вижу в воротах «газик». Андрей Василенко, чуть высунувшись, махнул мне рукой на прощание. Все понятно. Ему начальство уже нарезало задач.

Из помещения КПП я по телефону через бригадный узел связи быстро дозвонился до нашего общежития. Трубку подняла комендантша.

– Але, Марья Петровна, позовите, пожалуйста, Айжан Черкасову к телефону.

Минут через десять слышу в трубке:

– Але, Черкасова слушает.

– Слушай внимательно. Утром ты с Машей уезжаешь домой в Чкалов. Я постараюсь вас проводить. Прямо сейчас начинай собираться. Все. Конец связи, – по привычке говорю я и кладу трубку.

Мне все-таки удалось проводить жену с дочерью. Для этого, правда, пришлось побывать в самоволке.

Ночью я вышел из штаба.

– Далеко собрался? – спросил дежурный капитан третьего ранга из оперативного отдела.

– Да воздухом подышу, а то башка уже не соображает, работа не идет.

Дежурный понимающе кивнул. Он знал, что в бригаде я с флотского КП возвращался в машине комбрига и по дороге начальник штаба надавал мне задач, как говорится, выше крыши.

Я отдал честь знамени соединения, возле которого стоял матрос с карабином, и вышел на улицу. Зайдя за здание штаба, я перелез через забор и неслышно быстрым шагом пошел к нашему дому.

Петр Дмитриев сдержал слово – «газик» подъехал вовремя. Я поцеловал дочку, обнял жену и посмотрел вслед отъезжающей машине. Из вещей у жены был только один чемодан.

После отъезда семьи у меня гора свалилась с плеч. Хотя бы за их жизни можно не беспокоиться. Хотя американцы официально не объявляли войну, мы все понимали – мир уже висит на волоске. Правда, пока продолжения бомбежек не было. Гитлер, кстати, тоже войну Советскому Союзу не объявлял. А Владивосток, Находка, Советская Гавань – это флотские базы, аэродромы и береговая инфраструктура флота. В случае чего здесь всем несдобровать.

Я достаточно наслушался, что было с семьями военных на западной границе в июне сорок первого. Впрочем, для меня это предвоенное состояние началось отнюдь не выходом в море или еще чем-то героическим. Сейчас моя работа – чертить тактические схемы и планы взаимодействия. Делать это надо аккуратно, на больших листах ватмана, черной тушью.

Я работал с вечера почти всю ночь, утро и день. Перерывы были только на ужин, завтрак и обед. Я уже плохо соображал, периодически делал ляпы и подтирал их ластиком. Матрос-чертежник еще не вернулся из госпиталя.

– Да, товарищ капитан-лейтенант, штабной культуры бы вам не помешало добавить, – язвительно сказал начальник штаба, глядя на мое рукоделие.

Я смотрел одуревшими глазами и виновато помалкивал.

Но, к счастью, моя штабная служба закончилась быстрее, чем я ожидал. Через двое суток после отъезда семьи меня опять вызвали к начальнику штаба. Комбриг вышел в море, и начштаба был сейчас за главного.

– Товарищ капитан-лейтенант, вы убываете в командировку. Место прибытия – город Москва. Через два часа с флотского аэродрома вылетает транспортный Ли-2. Он летит до Куйбышева. Далее доберетесь поездом. Вопросы?

– Никак нет, – бодро ответил я.

– Проездные документы получите в строевой части. Вы свободны.

* * *

В Москве ранним воскресным утром меня на Казанском вокзале встречал подтянутый капитан с эмблемами связи на погонах. Встречал он не только меня. За те шесть часов, что мы провели на площади трех вокзалов, к нам присоединилось еще семь человек. Все они прибыли с разных концов страны. Четыре моряка и три армейца. Трое моряков были с погонами плавсостава, четвертый капитан – в форме морской авиации со значком парашютиста, на котором были цифры 100. Двое сухопутчиков были танкистами, один с эмблемой Инженерных войск. В званиях они были от старшего лейтенанта до капитана третьего ранга. Все невысокие, но крепкие тренированные ребята.

– Так, вроде все. – Капитан сверился со списком. – Прошу в автобус, товарищи.

Я как раз доедал пирожки, купленные у торговки на привокзальной площади.

Офицеры с чемоданами и я с горным рюкзаком проследовали за ним. За рулем «ЗИС-8» сидел светловолосый ефрейтор крепкого телосложения. Ехали мы чуть менее часа, петляя по улицам Москвы. Наконец автобус подъехал к воротам на одной из малоприметных улиц с домами дореволюционной постройки. Я не увидел никаких табличек с названием, нумерация на домах тоже отсутствовала.

Автобус заехал во двор. Во дворе было пять автомобильных боксов. Справа от ворот стояла легковая немецкая машина «Мерседес-Бенц» черного цвета. Рядом – водитель в военной форме.

Моя голова лихорадочно заработала. На таких трофейных машинах ездят старшие офицеры и генералы. Машину не загнали в гараж, значит, долго она здесь не пробудет. И тот, кто на ней приехал, приехал именно для встречи с нами. Вернее, нас привезли для встречи с ним.

– Выходим, товарищи офицеры, – капитан оборвал ход моих мыслей.

Мы по очереди вошли в дверь контрольно-пропускного пункта на первом этаже трехэтажного здания из красного кирпича.

Два крепких спортивных парня в гражданской одежде тщательно проверили наши удостоверения личности и командировочные предписания.

После этого капитан повел нас на третий этаж. Мы зашли в большой просторный кабинет.

– Здравствуйте, товарищи офицеры. С прибытием. – Хозяин кабинета пожал каждому из нас руку. – Генерал-майор Эйтингтон.

Он был в полной генеральской форме с рядом орденских колодок на груди.

– Прошу, присаживайтесь. – Генерал указал на ряд стульев у стены. – Чаю, извините, не предлагаю, время у нас более чем ограничено. – Лицо генерала стало серьезным. – Вы прекрасно знаете о событиях на Дальнем Востоке. Уничтожение нашего аэродрома – это была разведка боем. И она у американцев прошла более чем успешно. Уничтожены девять наших самолетов. За несколько дней до этого они сбили наш самолет-разведчик над Желтым морем в районе Порт-Артура. Кроме того, каждую неделю с моря и с воздуха на советскую территорию забрасываются шпионы и диверсанты. Бывшие латышские и украинские эсэсовцы, каратели и полицаи. Руки у них по локоть в крови. Только хозяева теперь другие. – Генерал обвел нас всех усталым взглядом. – В любой момент можно ожидать атомную бомбардировку. Поэтому вы, товарищи, и откомандированы из своих частей. Для каких задач, я думаю, вам объяснять не надо. Вы все профессионалы с серьезным боевым опытом. Вы в войну служили в Смерше ВМФ^[60]. – Генерал посмотрел на моряков. – А вы, насколько мне помнится, в отделе Селивановского^[61]. – Эйтингтон перевел взгляд на армейцев.

– Так точно, товарищ генерал, – негромко сказал один из танкистов, большеголовый капитан со шрамом на подбородке.

– То, что сейчас происходит в Корее, вы тоже знаете. Эта война вполне может перерасти в третью мировую. Наши летчики, моряки и прочие специалисты уже находятся в пути. Поэтому формируется отряд для действий во вражеском тылу. Причем не только из офицеров нашего ведомства. В основном там будут соседи.

Мы поняли, что речь идет о военных разведчиках.

Генерал встал и подошел к окну.

– Вы не хуже меня знаете, товарищи, что в тыл врага идут только добровольно. Никого из вас не хочу обижать, но каждый имеет право отказаться. Никаких дисциплинарных последствий это иметь не будет. Просто вернетесь к своему месту службы. – Генерал обвел всех взглядом. – Давайте сделаем так. Кто согласен ехать в командировку, садится в автобус. Те, кто не согласен, пусть подождут возле моей машины. Свободны, товарищи офицеры.

Выходя из кабинета последним, я вдруг услышал:

– Товарищ Черкасов, задержитесь на минутку.

Я прикрыл дверь и подошел к генералу.

– Витя, это я про тебя кадровикам напомнил, – улыбнулся Эйтингтон.

– Да все нормально, Наум Исаакович. Ну, я пошел в автобус.

– Погоди. Я с тобой посоветоваться хочу.

Только сейчас, вблизи, я рассмотрел, какое измученное у генерала лицо. Синева под глазами говорит о том, что работать ему приходится сутками. Я близко знаю Наума Исааковича с лета сорок второго, со времен Битвы за Кавказ. Помню, перед нашим выходом в немецкий тыл он долго беседовал со мной, мальчишкой, как с равным. Хотя он уже был заместителем начальника нашего диверсионного управления. Вообще он прост в общении и внимателен к подчиненным.

Еще знаю, что все, что касается чисто военных операций и взаимодействия с военной разведкой, – это все забота Эйтингтона. Его очень уважают в военной разведке. Его опыт многогранен.

В двадцать пятом году он окончил восточный факультет Академии Красной армии. В качестве разведчика-нелегала работал в Китае, Турции, Греции. А во время войны с фашистами в Испании был на фронте. Там его знали как генерала Котова. Еще нас сближают, несмотря на разницу в званиях и возрасте, три месяца, проведенные вместе в Восточном Туркестане^[62].

Английская разведка пыталась тогда сорвать добычу и отправку в Союз урановой руды. Англичане подготовили несколько отрядов уйгурских боевиков. Я тогда был в группе Прокопюка^[63]. Мы быстро обнаружили и уничтожили базу боевиков без потерь. Вся наша группа была из бывших омсбоновцев. Кстати, в институте для всех слушателей и курсантов я был в дальнем морском походе к берегам Египта. Тем более, когда я появился в конце ноября, мое загоревшее, почти коричневое лицо это подтверждало.

– Витя, подумай, что вам там из специального вооружения и средств связи понадобится? Все, что официально состоит на вооружении, у вас будет.

– Наум Исаакович, что тут думать, я сразу скажу. Винтовки СВТ^[64] с глушителями «Брамит». К ним бы прицелы ночного видения. Помните, как мы их впервые на Кавказе опробовали? Ночные прицелы и бинокли тогда еще экспериментальными были.

– Помню, – кивает Наум Исаакович.

«Брамит» на винтовке Мосина и револьвере «наган».

– Что еще?

– Переносную аппаратуру радиоперехвата, которая у нас с сорок второго года была. Чтобы не вышло, как в Красной армии.

– Ты о чем? Напомни…

– Немцы перед войной здорово обогнали нас в радиосвязи. И англичан с американцами тоже. У них вся тактическая радиосвязь была на ультракоротких волнах, в истребительной авиации и на флоте тоже. У нас до войны таких радиостанций даже в глаза не видели. Поэтому немцы в сорок первом и сорок втором в тактическом звене вели радиопереговоры открытым текстом. К нашей радиоразведке относились с пренебрежением. Кстати, у армейских осназовцев УКВ-аппаратура так до конца войны и не появилась. Но ребята делали, что могли. Снимали радиостанции со сбитых немецких истребителей и танков подбитых. Ремонтировали и работали.

– А у нас что с этим тогда было? – с интересом спросил Эйтингтон.

– У нас все проще. Лаврентий Палыч в сорок первом дал команду кому надо. Попробуй не выполни. Уже летом сорок второго, когда мы на Кавказ улетали, у нас были УКВ-приемники и пеленгаторы. А с сорок третьего почти в каждом отряде, десантируемом в немецкий тыл, была такая аппаратура. Но, к сожалению, где работали наши, немцы уже открытым текстом не болтали. Кроме УКВ, и коротковолновые приемники нужны. Что еще? Естественно, альпинистское снаряжение, ведь в Корее везде горы.

– Все будет. Обещаю. – Наум Исаакович подошел ко мне и коротко обнял. – Ну, с Богом, Витя.

* * *

Из моих спутников никто не отказался ехать на войну. К вечеру автобус привез нас к окраине одного из подмосковных поселков. Там находилась воинская часть, окруженная длинным высоким забором. Часть эта была учебным центром одного из управлений Генштаба. Учебные корпуса, общежития, казармы и спортивный городок были вписаны в растущий за поселком еловый лес. Воздух здесь был всегда свеж и изумительно чист. Нашу «корейскую» группу поселили в длинной низкой казарме. Уже потом мы узнали, что здесь когда-то была конюшня. Тем не менее в казарме было тепло. Кроме того, была горячая вода и душ.

Спали на двухъярусных койках. Я сразу занял место наверху. Там всегда теплее. Питались в столовой батальона обеспечения, куда ходили строем. Водил нас самый старший по званию – капитан третьего ранга. Здесь я встретил Федора Кирилова^[65]. В сорок третьем, когда он служил в РОН, мы вместе работали на Ладоге.

Пока нас было двадцать восемь человек. Причем не только офицеры. Среди нас было несколько мичманов, старшин и сержантов. Кое-кто был призван из запаса. Выделялся своей бесшабашностью старшина первой статьи Семен Агафонов. Потом от ребят с Северного флота я узнал, что в ноябре сорок первого он вполне мог попасть в штрафную роту. Тогда его спасло то, что штрафные роты и батальоны появились только летом сорок второго. Но с подводной лодки, где он служил коком, его списали со скандалом. Тогда за него поручился перед начальником разведотдела капитан Лебедев, командир флотского отряда разведчиков. И не зря. Еще знаю, что Семен был лучшим рукопашником отряда. Кстати, потом я убедился, что в минуты опасности Семен становится совершенно спокойным и хладнокровным.

На следующий день, в понедельник, пошли занятия. Утро начиналось с зарядки. Около пяти километров мы пробегали по тропинкам между деревьями. Потом на спортгородок. Там в темпе на руках проходили изогнутый рукоход и длинные брусья. После заправки кроватей умывались, приводили себя в порядок и строем шли на завтрак. Мы вспоминали морзянку в радиоклассе. Передавали ключом и принимали на слух. Передавали и фонарем. Изучали новый портативный приемопередатчик. Растягивали антенны. Кодировали и раскодировали радиограммы по шифроблокнотам.

После обеда все то же самое. Еще час физподготовки, потом ужин.

Через неделю начались занятия по изучению иностранных армий, нашего, уже не только вероятного, противника. Эту дисциплину нам преподавал невысокий худощавый подполковник лет сорока. На нем была черная морская форма. На погонах – красные просветы офицера береговой службы. Было понятно, то, о чем он рассказывает, он прекрасно знает изнутри.

– Официально Вооруженные силы США состоят из трех компонентов. Это армия, ВВС и ВМС. Каждая из этих структур управляется своим министерством. Друг друга они не очень жалуют. Сейчас у моряков появилась поговорка: русские – это противник, а настоящий враг – это армейцы. – Подполковник улыбнулся. – Кроме ВМС, существует еще Береговая охрана. Это отдельная силовая структура.

Мы начнем с Корпуса морской пехоты. Фактически это тоже отдельный вид Вооруженных сил. Вам предстоит работать в основном на морском побережье, поэтому это будет ваш основной противник.

Подполковник замолк, на мгновенье задумавшись.

– Кроме того, вам нужно знать, как думает наш враг, его образ мышления. Для этого коснемся военной истории. Записывать это необязательно, но желательно знать.

Мы положили свои перьевые ручки. Я отодвинул чернильницу-непроливашку.

– В английском флоте, когда Америки еще не было, подразделения морской пехоты появились в семнадцатом веке. Это были корабельные команды из солдат пехотного полка герцога Йоркского. Как вы думаете, какая задача была тогда для них основной? – обратился преподаватель к сидящему за второй партой капитану в форме морской авиации.

Тот поднялся и ответил без запинки, как будто ожидал этот вопрос:

– Высадка в первой волне морского десанта и ведение абордажного боя.

– Я тоже так когда-то думал, – улыбнулся подполковник. – Садитесь, товарищ капитан. Основная задача «Маринес» в красных мундирах на кораблях королевского флота – это подавление возможного бунта экипажа. В английском флоте это была не редкость. Кто-то после удачного бунта пиратствовать начинал. Кто-то, как экипаж «Баунти»,^[66] просто селился на острове подальше от родины. Для простого английского матроса служба была хуже каторги. Звериный лик капитализма, это про Англию было сказано, – усмехнулся преподаватель. – Это на нашем флоте корабельные команды стрельцов предназначались именно для того, что нам сказал товарищ капитан. Только это было не в семнадцатом веке, а на сто лет раньше^[67]. Да-да, товарищи, первая русская эскадра вовсе не при Петре Первом на Балтике появилась, – сказал подполковник, заметив у нас на лицах недоумение. – Это было во время Ливонской войны за балтийское побережье. Царю Ивану Грозному тогда это не удалось – против нас выступила почти вся Европа. Как и сейчас, да и во все века тоже.

Так вот, в американской морской пехоте основной моральный принцип – солдат должен идти в бой не потому, что этого требует долг или велит совесть, а потому, что так приказал сержант^[68]. Для задач, которые они выполняют, это в самый раз.

С момента своего создания в 1775 году и до Первой мировой войны морская пехота США вела только колониальные войны с заведомо слабым противником. Филиппины, Китай, страны Латинской Америки – везде совершались военные преступления. Но сейчас, после Второй мировой войны, Америка претендует на мировое господство. А с учетом их геополитического положения… Сейчас это части для первого броска.

Преподаватель замолчал, собираясь с мыслями.

– К концу Второй мировой войны в морской пехоте США служили 486 тысяч человек. Корпус морской пехоты включает в себя все рода войск. Например, в авиации морской пехоты в 1945 году было 145 эскадрилий, входивших в 32 авиагруппы. Авиагруппа – это по-нашему полк, – пояснил подполковник. – Теперь, что касаемо наших с вами коллег. Берите ручки, товарищи. Еще до участия в большой войне в Штатах началось создание разведывательно-диверсионных формирований. Именно в составе Корпуса морской пехоты. Кстати, пойди история несколько по-другому, Америка воевала бы на стороне Гитлера. Они же его финансировали и во многом поддерживали немецкую промышленность.

Подполковник достал из шкафа и повесил большой плакат. На нем цветными красками были изображены два десантника-парашютиста. Четко была нарисована их экипировка и вооружение.

Один десантник на рисунке был одет в камуфляжный прыжковый комбинезон. Другой – в такую же форму защитного цвета. Форма такая же, как у немецких парашютистов времен войны. Нижний край куртки застегивался между ног и переходил в шорты. Немцы называли этот комбез кнохензак – мешок для костей. Обуты оба в высокие прыжковые ботинки коричневого цвета. На голове у одного камуфлированная каска, у другого – летный кожаный шлем. У каждого есть основной и запасной парашюты.