– Видел неподалёку след на кротовине какой-то необычный, ненашенский.

– Ну и что?

– Да место это больно примелькавшееся, проследить опытному ловцу не так уж и трудно.

– Накаркаешь, Авдошка: помяни чёрта – он и появится!

– И всё же, я бы с началом зорьки смотался, от греха подальше.

– Ладно, утром решим.

Не знал Архип, но чувствовал неладное Авдей, а между тем помощнику воеводы Микифору Юдину уже доложил лазутчик о том, что разбойники днём засели на горе Персиянке.

Забрезжил рассвет, а Архип всё не давал команды на отход. Авдей уже хотел сам найти атамана и напомнить ему о ночном разговоре, но в это время послышался стук подков – две телеги начали подниматься в гору. Раздался залихватский свист, и разбойники, выскочив из укрытий, бросились на дорогу. Но не тут-то было – десяток путников, оказавшись хорошо вооружёнными пиками и саблями, дружно встретили налётчиков. Вдобавок к тому послышался гул приближающихся верховых всадников.

– Ловушка! Врассыпную!

Раздался вопль чернобородого, но было уже поздно – половина разбойников полегла прямо на дороге, а убегавших начали настигать всадники по краям дороги. Авдей с Архипом кинулись к ложбине, выходившей к моховому болоту, но чернобородый начал отставать, а сзади послышался конский топот. Авдей, спрятавшись за раскидистой сосной, пропустил тяжело дышащего атамана с окровавленной рубахой, и когда наездник поравнялся с ним, сбил того пикой. Схватив лошадь за повод, в несколько прыжков догнал Архипа. Тот уже качался, и Авдей с трудом взгромоздил его на коня. Выйдя в моховое болото и, быстро перейдя открытую его часть, они скрылись в гриве корявых сосен. Несколько вёрст Авдей вёл лошадь с седоком за повод по зарослям багульника с дурманом, где следы были малозаметны. На краю гривы возле бугра, когда Архип начал хрипеть, пришлось остановиться. Он из последних сил держался на коне, вцепившись пальцами в гриву. Авдей снял раненого атамана с лошади и положил на землю – на шее зияла рубленая рана, из которой обильно сочилась кровь. Посиневшие губы Архипа проговорили:

– Ну вот, дружок, и всё!

– Ничего-ничего, потерпи!

Оторвав подол рубахи, Авдей приложил его к ране.

– Нет, Авдоша, отбегал я своё на этом свете!

Несколько раз Архип затихал и снова открывал глаза.

– Где я? Где погоня?

– Оторвались мы далеко, не достанут.

– А, это ты, Авдошка? Не забудь – о чём просил тебя…

Грудь Архипа стала рывками вздыматься, а из-под тряпки просочилась кровь – началась агония.

Ох, и тяжело грешная душа атамана разбойников расставалась с телом. Ох, и тяжело…

На бугре с видом на чистое моховое поле и схоронил Авдей чернобородого Архипа, выполнив его последнюю волю.

* * *

Тяжёлые мысли роились в голове Авдея: «Что делать дальше? Продолжать разбойничать или поменять свою жизнь? Изменить – а как? Уйти куда-нибудь далеко. Но все пришлые разбойники говорили, что везде одинаково на Руси, а в иных местах и ещё горше люду живётся». И тут он вспомнил о Марьянке и о том, что не был ещё на её могилке. Сразу же возникло решение навестить зазнобушку да посмотреть, что творится в родной сторонке.

Деревня как будто вымерла – до полудня ни одного человека. Авдей, затаившийся в малиннике между крайней избой и погостом, с наслаждением впитывал в себя забытые звуки деревенской жизни. Раньше он не понимал того, как приятно слышать мычание коров, блеяние овец, гортанные песни петухов – как хорошо жить не прячась. Ожидание затянулось, наконец, Авдей увидел одинокого парнишку, спешащего куда-то по своим делам. Подозвав мальца, немного перепуганного незнакомцем, он протянул ему горсть медных монет, отчего парнишка повеселел и перестал торопиться. Первым делом он показал могилку Марьяны, которая была не ухожена – Авдей сразу принялся обрывать траву и одновременно расспрашивать парнишку:

– Как звать-то?

– Бориской кличут.

– А что в деревне-то никого не видно?

– Да, отсыпаются все – ночь гуляли да через костры прыгали.

– Нынче что, Иван Купала?

– Да, а ты что не крещёный?

– Крещёный, да долго в пути был – со счёта сбился.

В доказательство Авдей трижды перекрестился и поклонился холмику с крестом, под которым покоилась Марьяна.

– А кто сейчас распоряжается хозяйством Дементия?

– Это того, которого в Рачевьем озере утопили?

– Да, того самого.

– А брат его Кузьма.

– Лютует?

– Ещё как! Мою мамку недавно вожжами высек за то, что вовремя долг не принесла.

Авдей достал из-за пазухи кошель, отсыпал десяток серебряных монет и подал собеседнику.

– На, держи – это тебе за уход могилки. Будешь следить за ней, а через год, тоже на Купалу, я сюда приду и ещё подкину тебе деньжат. Да не вздумай кому сболтнуть про меня, а то наша дружба враз и кончится. Понял?

В глазах парнишки загорелись искорки безусловного согласия. Авдей потрепал его по вихрастой голове.

– Ну, иди по своим делам да помни наш уговор.

С камнем на душе уходил Авдей из родной сторонки и с твёрдым намерением не менять своей разбойничьей жизни, пока живут на земле такие, как Дементий, Кузьма и прочие кровососы. Несколько дней бродил он по тайным убежищам лиходеев, вёл осторожные разговоры о роковой засаде, об атамане, и о том – как быть дальше. К удивлению – большинство отшельников знали его, хотя виделись они впервые. Когда речь заходила об Архипе, то многие вспоминали и его молодого друга. Чернобородый, предчувствуя неизбежный конец, разнёс весть о том, кому можно доверять и поставить над собой атаманом.

В одном из летних убежищ лиходеев Авдей встретил монаха, не принимавшего участия в трагической засаде на Рытной горе. Увидев товарища, тот языком жестов дал понять всей компании, что они знакомы и что его друг отчаянный разбойник. Один из присутствующих, мелкого росточка, но, как часто бывает среди таких сморчков, с большим гонором и ножом в руке, подскочил к Авдею со словами:

– Сейчас мы посмотрим, что этот юнец вчера кушал!

Резкий удар Авдеевой руки свалил наглеца наземь. Отползая прочь, тот пробормотал:

– И пошутить нельзя? Я же проверял.

Мужики рассмеялись, побалагурили с часок, а самый старший из них подвёл итог:

– Замаялись мы без атамана – каждый тянет на себя, хочет по-своему, а в нашем деле нужна вот такая твёрдая рука да фартовая стезя. Так что, хоть и молод ты, но слух прошёл, что можно доверить тебе наши забубённые головушки.

Авдей был готов к такому предложению, но, не задумываясь, поставил условие:

– Погулял я с чернобородым, пролил кровушки невинной и понял, что душить надо живоглотов, а простых людишек лишать жизни нельзя. Да, конечно, иные отпущенные могут навести погоню, но по-другому я не могу и не хочу. Так что подумайте, прежде чем довериться, а о послушании я и не говорю – казнить за глупость и нерадивость буду жестоко.

С минуту стояла тишина, после чего всё тот же старший изрёк:

– Молчание – значит согласие. Да и куда нам деваться, ведь вам с Архипом черти будто бы дорогу мостили, а так мы вот-вот пропадём. А звать тебя будем Авдошей и если, что не так – казни!

Авдоша помнил всё, чему учил его чернобородый да и сам додумал многое – главным образом – как не попасться служивым людям. Западня на Рытной горе говорила о том, что теперь нападать на тракте будет гораздо сложнее – стражники не дремлют и будут всё чаще устраивать ловушки для разбойного народа. Большое внимание Авдоша стал уделять разведке обстановки и местности, где предстояло совершить нападение. Посылая для этой цели своих людей, он понял, что не все правильно могут оценить ситуацию и поэтому начал ходить на разведку сам. Надевая лохмотья и прикидываясь юродивым, новоиспечённый атаман проходил большие расстояния, наблюдал, слушал, запоминал. Это принесло несомненную пользу – его ватага казалась неуловимой. Другие группы разбойников начали пропадать – по рассказам бежавших, их ловил отряд стражников во главе с Митрофаном Юдиным – ушлым и настырным псом.

Однажды Авдоша в очередной раз, нарядившись юродивым, проходил вдоль тракта. Неожиданно его окружили люди в одежде стрельцов и, дав по зубам, начали допытываться: «Кто такой и что здесь делаешь?» Авдоша принялся мычать, закатывать глаза, чтобы его приняли за умалишённого странника, но старший из них не очень-то и поверил – пойманному юродивому связали руки и кинули в телегу. По положению солнца Авдоша понял, что везут его в Псков.

* * *

Этим же днём в Пскове Сергей Поганкин сидел на завалинке своего недавно купленного дома и вспоминал события последних двух лет, так изменивших его жизнь. Началось всё с луковых грядок – на том же луке пока и остановилось. Дело было так. Небольшой огородик, прилегающий к покосившейся избе на окраине города, обрабатывали ещё его усопшие отец, дед и, наверно, прадед. Несколько лет назад посередине участка начал вылезать камень – поначалу он не мешал, лопата едва доставала до его тверди, но впоследствии стрелки начали желтеть в этом месте, а луковицы вырастали мелкие и сморщенные. Надоело это Сергею, и осенью он принялся выкапывать валун. Камень оказался плоским, а когда с помощью ваги был перевёрнут, под ним забелела береста. Убрав рассыпавшийся в труху слой, Сергей нащупал под ним глиняный горшок. Предчувствие чего-то необычного возбудило его до крайности – дрожащими руками сосуд размером с овечью голову был извлечён и распечатан. В нём находились серебряные украшения и заморские монеты. «Вот так привалило!» – подумал Сергей сын Иванов и стал строить планы на будущее. Решение пришло быстро – раз грядки его обогатили, значит, на лук надо всё и потратить! А вот как расплачиваться за покупки, не приобрести завистников да не навлечь грабителей – здесь надо думать долго, чтобы не наделать ошибок. Украшения понемногу начал носить в ювелирные лавки, мелкие иноземные монеты и так шли неплохо, а вот крупные ефимки показывать было страшно. Случай свёл Сергея с кузнецом монетного двора Фёдором, который за половинную мзду, втайне от начальства, стал потихоньку перечеканивать талеры и шиллинги на русскую чешую.

Первыми покупками стали клети для хранения овощей и нива, а к сбору урожая сбылась мечта счастливчика – лавка в луковом ряду стала собственностью Поганкина. Судьба благоволила Сергею во всём. Урожай на новой ниве выдался обильный, и на вырученные средства у вдовы Христины он купил дворовой участок в Мокролужской сотне. Теперь его стали называть «посадским человеком», правда, с обидной приставкой «огородник», что означало низшую категорию «молодших» предприимчивых людей. А были ведь ещё «средние» и самые зажиточные «лучшие». Хотелось Сергею, ой как хотелось перескочить в эти сословия – но как? Найденное серебро заканчивалось, а на одном луке такой высоты не осилить.

Дело близилось к вечеру – Поганкину пора было сходить на встречу с кузнецом Фёдором, чтобы забрать последнюю партию чешуи. По дороге Сергей встретил необычный обоз – верховые стрельцы сопровождали несколько телег со связанными людьми. Почти все непотребного вида, ехали лёжа, и только один, молодой статный парень, сидя разглядывал, очевидно, впервые виденный им город. Глаза их на миг сошлись – Поганкин поразился силой и разумом взгляда этого человека так, что мурашки по спине побежали.

Фёдор не очень-то обрадовался приходу гостя и с порога сообщил:

– Пока не получается, Сергей Иваныч, за мной досмотр устроили, так что не смог я доделать твой заказ, но ты не сомневайся.

– Ладно, подожду ещё. А ты мне вот что скажи: что это сейчас за обоз проследовал со связанными людишками?

– Да-к это, наверно, Митрофан Юдин опять разбойников наловил да везёт в приказную палату дознание устраивать.

– Твоя кузня неподалёку, так ты, мил человек, узнай про них – кто такие, откуда, да по каким делам повязаны. Особый интерес у меня к статному молодому парню с горбинкой на носу.

– Тебе-то это зачем?

– Я же тебя не спрашиваю, почему некоторые чешуйки в недовесе, что ты мне отчеканил недавно. А узнаешь всё в подробностях насчёт парня, так, может, часть долга прощу.

Фёдор смутился, а Сергей резко подвёл итог разговора:

– Завтра в это же время зайду.

На следующий день Поганкин уже знал, что парень этот юродивый как будто, и взяли его на Нарвском тракте в Сорочьем бору по подозрению в пособничестве разбойникам. Долго думал Сергей над тем, что видел, и о том, что сказал ему Фёдор. «Нет, не может быть этот парень юродивым – глаза не те. А вот лиходеем, да и не простым, может статься вполне». Придя домой, Поганкин учинил допрос жене:

– Вспомни-ка, жёнушка, кто из знакомых тебе баб родом из Сорочьего бора или Озёрного посада?

Та изумилась наглости вопроса:

– Зачем тебе надо знать, кобель эдакий, про баб такие подробности?

– Остынь, Любаша! Это для дела требуется – человека нужного вызволить из заточения.

После длительной паузы, заполненной раздумьями, жена спросила Поганкина:

– Тебе побогаче надо или нищенку? Какую?

– Да всё равно, хотя лучше бы такую, которая бедствует, но в здравом уме и язык за зубами держать умеет.

– О, это ты мне задачу задал. Хотя Пелагея, наверное, подойдёт для такого дела. Она из Озёрного посада родом и всего-то ей постоянно не хватает. Правда, насчёт языка за зубами – сомневаюсь.

– Иди, веди её сюда. Скажи – дело денежное есть, а сама можешь слушать наш разговор из-за занавески.

Перепуганная поначалу Пелагея слушала, открыв рот и округлив глаза, но, поняв суть поручения, сменила выражение лица. Поганкин вложил в её ладонь несколько медных монет:

– Вот тебе задаток. Пойдёшь в приказную палату. Там на допросе статный парень с горбинкой на носу, вроде как юродивый, с Озёрного посада. Его словили как разбойника, но он ни при чём. Скажешь воеводе, мол, знаешь его, что это Егорушка дурачок из приозёрной деревни, сама, мол, оттуда. Будешь божиться, клясться, слёзы лить, чтобы его отпустили. Если освободят, то веди не сюда, а в старый мой дом. По дороге скажешь, что у него благодетель появился и дело к нему имеет. Он хоть и не в себе, но поймёт, если всё так скажешь. Приведёшь – получишь столько же серебряных монет.

Пелагее несказанно повезло – едва подошла она к приказной палате, как оттуда вышел воевода. Она, как прирожденная скоморошница, бросилась в ноги и запричитала:

– Ой, батюшка родимый, отпусти Егорушку – дурачка, по недоразумению схваченного твоими людьми!

Дальше следовал набор слов, смутно понятный любому здравомыслящему человеку, но воевода понял суть, тем более что только что говорил на эту тему со своим помощником.

– Позвать сюда Митрофана!

Стражник, дремлющий на крыльце, встрепенулся и бросился в палату. Вышедшему Юдину была прочитана нотация и отдан приказ:

– Вот видишь, что говорит эта женщина. Нахватал ты всякого сброда, а настоящие разбойники вчера опять налёт на Персиянке устроили! Немедля отпусти дурачка, за которого хлопочет эта особа.

– Слушаюсь, но…

– Без всяких но, и что бы впредь мне вёз сюда только лиходеев!

Пелагея цепко взяла за руку отпущенного Авдея, который поначалу не понял сути происходящего. Он принялся испуганно мычать, закатывая глаза, и попытался вырваться от незнакомой женщины, но та успела прошипеть:

– Благодетель тебя спасает! Покажи вид, что меня знаешь, а то крышка!

Делать было нечего, тем более что стражники наблюдали встречу «давних знакомых», и Авдей, сменив мычание на доброжелательный тон, обняв тётку, пошёл туда, куда его вели.

Поганкин встретил долгожданных гостей весьма довольным. Расплатившись с Пелагеей и отправив её восвояси, он начал разговор:

– Как зовут тебя парень, я не знаю, да и знать мне не надобно. Вижу, что ты не дурак, коим прикидываешься, а лихих дел мастер, поэтому и вызволил тебя с острога. Дело у меня к тебе, вот какое: ты мне серебришко, золотишко, камешки самоцветные, а я тебе харчи, одёжку и всё, что понадобится, доставлю в любое место, куда укажешь. Можешь пока не отвечать – подумай хорошенько. Хочешь – уходи с миром, потом придёшь, если надумаешь, а можешь остаться переночевать в избе – ужин на столе. Я пойду в свой новый двор, а утром зайду, и если останешься, могу довезти в Озёрный посад или куда скажешь – еду завтра в ту сторону по торговым делам.

Сергей, глядя в глаза Авдея, похлопал того по плечу, развернулся и вышел на улицу.

Расчёт Поганкина оказался верным – утром они вдвоём, сидя на телеге, запряжённой чалой кобылой, выехали из Пскова в сторону Озёрного посада. Долго ехали молча, а когда показались первые сосны Сорочьего бора, Сергей не выдержал:

– Ну что, Егорушка, не ограбят ли нас здесь разбойники?

И тут впервые раздался твёрдый голос Авдея:

– Никогда меня так больше не называй, если жизнь дорога, благодетель хренов. Таких оборотистых, как ты, я прокалывал насквозь, но для тебя сделаю исключение, если вести себя будешь правильно.

Поганкин был окончательно удовлетворён правильностью предположений, но вместе с тем напуган до потери речи гневным нравом попутчика. После паузы Авдей продолжил:

– То, что ты меня вытащил из острога, я не забыл, но не просил об этом, и посему благодарить не буду. Осенью одно дело провернём с тобой, а там посмотрим. Звать меня будешь – Авдоша.

Во второй половине дня они свернули с тракта на просёлок, а через пару вёрст, повернув ещё раз, остановились. Авдей удалился в ельник и через некоторое время вернулся с льняным мешком, содержимое которого показал Сергею. От блеска металла у Поганкина загорелись глаза:

– Да я тебе за это телегу харчей привезу!

Авдей рассмеялся.

– Содержимое мешка обоз будет стоить! Но ты мне привезёшь еды и одежды на дюжину людей, чтобы зиму не бедствовали. Если до весны нам не хватит, значит, больше дел не будет – так что считай сам, сколько подвод грузить.

Поганкин попробовал было торговаться, но Авдоша сразу осёк его взглядом с крепким словом, и тому пришлось согласиться. Затем договорились, в какой престольный праздник на это место будет доставлен товар. В заключении, часть содержимого мешка в виде задатка была отсыпана на телегу, а остальное Авдей закинул за плечо и скрылся в ельнике.

* * *

Когда атаман, после недельного отсутствия, пришёл в летний стан, расположенный в удалённом сосновом бору, то обнаружил всех в спящем состоянии. У остывшего кострища лежали разбойники вперемешку с пустыми бочонками, от которых несло запахом медовой браги. За время отсутствия атамана, видимо, был произведён налёт, результатом которого стала добыча хмельного напитка. Авдей не стал будить подельников, а, проверив пустую посуду, начал искать полный бочонок – должны были ведь оставить пьяницы что-нибудь на опохмелку. К вечеру это удалось сделать, и непочатый бочонок был перепрятан в ближайший муравейник. Начинало темнеть. Авдоша, запалив костёр, улёгся спать.