А вот и оно. То, что выглядит не так, неправильно, явно не ветки деревьев или арматура, торчащая из короба частично обвалившегося домика. Было это похоже на длинные, тонкие рога, трещиноватые, прямые, кораллами проросшие на гребне стены. И такие же точно на стоявшем торчком одиноком газовом баллоне – бесформенная серая нашлепка у вентиля, и от нее вверх два метровых шпиля, словно отлитых из свежего цемента. А травы у стены нет, и у баллона тоже – только холмик черного пера с яркими, белыми стержнями очинов на иссохшей, побуревшей тушке. Еще холмик, еще… и на стене тоже есть, а вон там, кажется, все, что осталось от некрупной крысы, – серый мешочек пустой шкурки. И гайку тратить не резон, понятно, что аномалия. Проверим маленькой чешуйкой кирпича, как оно среагирует.

И ничего не видно. Пролетел камешек нормально, стукнулся о стенку. Только в полете какой-то тихий звук хрустнул, словно разом порвался лоскуток гнилой мягкой ткани. Запомним. А чтобы лучше в памяти записалось, чтоб уж точно не забыть, бросим еще. Да, слышно: «шш-Ш-рх»… и как будто на секунду вокруг летящего камешка колечко дымное образовалось. И вот они, вешки. Как раз через «рога» ведут, рядом со стенкой. И правый прут пластиковый тоже с серым пятнышком. Стоп, машина, значит. И помечает что-то Проф в своем ПМК, а мы с Хип аккуратно, медленно, метр за метром ощупываем обходной путь, с хрустом лезем через мертвый ежевичный бурьян в такую же мертвую рощицу-сухостой из мелких, в руку толщиной, деревьев. Вроде чисто.

– Эй, Бонд! Авто не поцарапаешь? – поинтересовалась Хип в гарнитуру ПМК, и я в крохотном одиночном наушнике услышал смешок.

– Никак нет, товарищ барышня. Оно у меня танк, хоть и пластмассовый. И сквозь кирпичный забор ездить приходилось, покрытие позволяет. А тут фигня, спички. Посторонись на всякий.

И «спички» под громкий хруст и треск ломались и складывались прямо в воздухе под напором желтой туши вездехода, спрятавшего хрупкий детектор в башенке, звонко били в синеватое лобовое стекло, глухо кракали под колесами. Сильна машина, вопросов нет.

– Урочище «Малое-4». – Зотов вышел из вездехода, внимательно осмотрелся. – Здесь была небольшая деревенька вон там, где лесок. Все заросло, и даже наш «Спектр» не пробьется – очень густое все. Домов не видно, но нам туда и не надо. А вот тут да… были сигналы с приборов.

И профессор махнул рукой в сторону шести длинных, почти развалившихся зданий, похоже, скотников. Стены, покосившиеся, покрытые глубокими трещинами, местами упали на землю, крыша почти нигде не сохранилась. У двух коровников в воздухе висели несколько высоких, метров по десять, столбов мелкой мошкары, слышался тонкий звон крыльев. Под ними дрожали на кустах и в траве бледные тяжи и потеки, что-то чавкало и похлюпывало. На самой земле кипела и вздрагивала обширная лужа белой слизи, покрытой множеством шевелящихся пузырьков и отверстий.

– Лунь, обратите внимание… местный организм-синцитий. По факту, мутировавшая и до безобразия разросшаяся амеба. В данный момент, по росе и мокрели, охотится на насекомых. Как пригреет, уползет в погреба возле вон того домика, где постоянно грунтовые воды. Интересное создание… сделаю небольшую демонстрацию. Это, право, любопытно, посмотрите.

Проф извлек из чехла маленький фотоаппарат, а из кармана – небольшой сэндвич в фабричной пластиковой упаковке.

– Хип, будьте добры, ткните ножом вот здесь, в крышке… отлично, как раз нужно небольшое отверстие. Я не очень люблю ветчину с майонезом. По мне, безобразное сочетание. А вы, сударь, угощайтесь.

И Зотов кинул бутерброд прямо в пластике, но не в саму лужу, а примерно в метре от нее.

– Немного терпения, друзья мои… ага. Частный случай хемотаксиса. Унюхал, значит.

Из лужи вытек маленький белый ручеек, разлился, пустил еще три потока в разные стороны, на некоторое время замер, после чего ручьи слились в один и на удивление быстро устремились к сэндвичу. Словно бледная молния, на пластике разом возникла сеть белесых пульсирующих сосудов. Упаковка быстро заполнилась белой слизью, которая сразу пошла пятнами зелени, разбавилась розовым и красным.

– Пищеварительные ферменты исключительно концентрированные и весьма едкие. Минут за пятнадцать от угощения не останется ровным счетом ничего. Эти амебы обитают только тут, на других участках их никогда не видели. Любая животная органика долго здесь не продержится.

– Там в аномалии, Проф, птицы лежат. Гнилые, но нетронутые.

– Да. И пока там очаг, эти лужицы туда не полезут. Любопытное свойство чувствовать опасность. Кстати, обратили внимание? Май на дворе, но…

– Нет птиц, по крайней мере живых. Необычная тишина для леса и бывших полей. – Я взглянул на небо. – Отметил еще у границы. Но мертвые попадаются, и не столь давние, следовательно, залетают.

– Верно, Лунь. Зоны отличаются друг от друга, и эта характерна тем, что здесь нет летающих теплокровных животных, совсем нет. Причем это даже проблема – птицы, в том числе перелетные, совсем не чувствуют опасности и гибнут в аномалиях. Но даже если и не попадают в сам очаг, то все равно падают даже из-под туч. Что-то их убивает, и по одной, и сразу целыми стаями, но вот что – мы до сих пор не знаем. Никаких повреждений, совершенно никаких, множество раз изучали тушки самых разных птах – у них просто останавливается сердце. Причем люди на вертолетах над этой Зоной всегда летали без последствий, да. Мы даже как-то взяли с собой клетки с воробьями, синичками и скворцом в вертолет. В порядке эксперимента. И… все они погибли. Единственная выжившая пичуга умерла через два дня, как мы вернулись. Сидела в вольере и вдруг просто упала прямо на моих глазах, как подстреленная.

– Я бы на всякий случай запретила полеты над местной Зоной, – задумчиво сказала Хип.

– Мы так и сделали. До тех пор, пока не ясно, что в этом небе, лучше по нему не летать. Но, видите, какая ситуация… гибнут не только птицы, но и летучие мыши. Кроме местных пернатых и соответственно местных же рукокрылых.

– Местных?

– Ну, да… и те, и другие сильно изменены. Они теперь нелетающие. Я полагаю, мы их еще встретим. А пока немного подождите, друзья. Скачаю данные.

Зотов подошел к высокой треноге с оранжевым ящичком, открыл снизу дверцу и присоединил к какому-то гнезду кабель ПМК. Потом проверил несколько камер фотоловушек, покачал головой, разочарованно вздохнул.

– Почти все кадры испорчены последним Приливом, но кое-что сохранилось. И это наверняка будет какая-нибудь чепуха. Любопытный закон. Если камера сделала сто снимков за год, возможно, уникальных, то данные будут испорчены аномалией. Если ловушка сделала всего пять фотографий, то они будут каким-либо вздором, но в отличном, детальном качестве.

Лужа протяжно, громко залопотала, словно кто-то с силой начал прихлебывать суп через край тарелки, затем собралась в приплюснутый, ноздреватый шар и, переваливаясь, покатилась к хорошо заметному отсюда провалу в земле возле ветхой надстройки погреба.

– Можно сказать, утро закончилось. – Проф улыбнулся, провожая глазами мутанта. – И нам тоже пора. До вечера нужно побыть на «Канале» и в «Залесье-1», где и устроим ночевку.

– Проф, крепко мы вас нагрузили, только честно? – поинтересовался я вполголоса, когда профессор проходил мимо, «листая» снимки на ПМК.

– А? Нет, нет, что вы. Напротив. Экспедиция сюда все равно намечена на конец июня, так что все в порядке, поверьте. А что касаемо сроков, то я все-таки не последний ученый в НИИАЗ, чтобы ослушаться Яковлева и самому назначить время, место и, главное, продолжительность выхода в Зону. Не берите в голову, друг мой. Я даже рад такому стечению обстоятельств – мне очень не хватало полевой, настоящей работы. А если при этом можно помочь старому другу, то мне еще лучше.

– Спасибо вам, от души просто…

– Прошу вас, не благодарите. Вы тоже здорово нам помогаете! Мне гораздо, гораздо спокойнее и увереннее идти в компании двух сталкеров с хорошей практикой, чем с кем бы то ни было еще. Единственная проблема – Яковлев. Хорошо, если он не прознает о нашем совместном походе. Но если вдруг такое и случится, то… – Проф подмигнул, – старый московский хулиган найдет способ выгородить товарищей, не дать в обиду.

И профессор, хлопнув меня по плечу, прыгнул в вездеход.

– Бонд, я посмотрю выезд, прием, – прожав кнопку гарнитуры, сказал я в микрофон.

– Принято, жду, – послышалось в наушнике.

И не только выезд мне посмотреть нужно, факт. То есть, конечно, тоже, но не за этим я обошел пень древней, давно упавшей ветлы и сел на траву. Здесь я, Пенка. Я пришел на север, за реку. Отзовись…

Тишина. По-настоящему мертвая тишина в мыслях, ни искры, ни отблеска перед закрытыми глазами. И в Гомеле молчание. И в Брагине-2 ночью, на балконе. Но только сейчас вдруг тяжело потянуло за сердце, тоскливым тошным ощущением утраты: погибла, не успел я приехать и помочь. И гоню эту мысль, не хочу даже думать о ней.

Подошла Хип, мягко взяла за руку, взглянула в глаза и все поняла без слов. Помрачнела, вздохнула.

– Пойдем, сталкер. Не переживай так, не может быть, чтоб она в Зоне пропала, для нее здесь родной дом, где все она знает и со всеми дружит. А с кем не дружит, то ты видел, как она своей рукой нехороших зверюг отгоняла. Такой рукой себя в обиду не даст. Я верю, жива она.

Надо же, поддерживает меня Хип и улыбается даже, но глаза-то уже блестят, и улыбка дрожит немного.

– Конечно, жива, стажер. Конечно. – Я встал, крепко обнял девушку, погладил по светло-русым волосам, заплетенным в косу. – И мы ее обязательно отыщем.

* * *

«Малое-4» осталось за спиной, с усыпанной птичьими тельцами аномалией, развалившимися коровниками и домами, надежно укрытыми лесом. Бывшее поле, ровное как стол, покрытое короткой, жесткой травой с отдельными куртинами высохшей полыни, тянулось почти на полтора километра до чахлого, редкого леса. Лениво крутился на одном месте стройный полупрозрачный столб желтой пыли и травяного сора, постепенно теряющийся в небе, еще один такой же был виден у опушки. Ровная, как по линейке провешенная «дорога» вела далеко от них и лишь раз круто вильнула в сторону, обогнув неглубокую, но обширную воронку в земле с почерневшим, рыхлым грунтом. Детектор, проигнорировавший «рога», на этот раз дал короткий прерывистый писк в гарнитуру, после чего неожиданно для меня сообщил в наушник тихим женским голосом: «Аномалия. Тип четыре, смешанная природа». М-да, еще один шаг техники. Это, конечно, интересно, но надо бы на привале отключить излишнюю общительность прибора. Пусть только пищит и, главное, вовремя пищит. А вот болтать в ухо сталкеру не надо, я лучше это на экране прочитаю, буде такая необходимость образуется. Идем дальше. Подобрал брошенную гайку с пучком ленточек, аккуратно нарезанных из тонкого «магазинного» пакета, поднял. Зашелестели полоски, распушились в разные стороны, и чувствую, как волоски на руках тоже шевельнулись. Статика. А статика в Зоне ничего хорошего впереди точно не обещает.

– Стоп! – Я поднял кулак, и вездеходы замерли, но еще раньше буквально застыла Хип. – А теперь вот тихонько, тихонько назад, стажер…

– Что там? – послышалось в наушнике.

– Электрика, шеф. Проверим обход.

– Да ладно… машина заизолирована, лезьте в танк, проскочим, – добродушно хохотнул Бонд в микрофон.

А вот это ты зря, мужик, честно, зря. Нельзя в Зоне вот так весело, с юморком на рожон переть, понадеявшись на технику и подлый «авось».

– Ты к жене вернуться хочешь, лейтенант? – спросил я, не поддержав шутливый тон.

– Вас понял, – после короткой заминки, но уже предельно серьезно ответил Бонд. – Косяк. Исправлюсь.

Теперь думай, Лунь. Гайкой я дорожку не проверю… аномалии впереди не видно, и это очень паршиво, так как она там есть гарантированно. Хороши те электрические пакости, которые себя обозначают: пятно остеклованное, трубочки-фульгуриты из сплавившегося песка разбежались – это, значит, границы и есть. Туда и гайкой можно кинуть, прощупать ту самую линию. А вот если на земле впереди нет ни фига, а в воздухе все равно шипит что-то и волоски на руке дыбом, то гайку вперед кидать не надо, ох как не надо, ребята. Потому что она спокойно пролетит вперед и ничего тебе не покажет. Это, правда, в том случае, если сегодня хороший день и тетка с пустыми глазами на свидание не торопится. А вот если твои звезды в конкретную фигу сложились, то может эта гайка стать тем самым кусочком металла, который нарушит хрупкую воздушную «изоляцию». И так оно ахнет, что от мгновенно вскипевших жидкостей организма комбез рвет паром на длинные такие лоскуты – там не просто разряд, а натуральная слепящая молния с громом и раскатами. Наблюдал, прямо скажем. И вот неохота мне проверять, справится ли защита «Спектра». А детектор современный, так сказать, последнего поколения, на этот раз помалкивает. Привычно все, в общем. Ну, вот ни разу на моей памяти «ботаники» не собирали настолько умной машинки, чтобы действительно стабильно работала и все чуяла. Зона всегда хитрее оказывается.

– Хип, давай еще немного назад, отступаем, но не торопимся.

– Поняла. «Статик»?

– По всем приметам он самый. Тут они, видимо, тоже есть… и место открытое, плоское, в самый раз для него. Вопрос теперь, как с границами, насколько он здоровый тут и много ли силушки набрал.

– Может, пустой «Зверинец» вперед отправим, проверим? Там можно, дистанционным управлением, – предложил выглянувший из люка Кора. – И если нормально все, то и мы за ним проедем.

– Дороговата гаечка выходит, чтоб дорогу прощупывать, рядовой. Бесхозяйственность это. Не позволю обижать машинку, а то сломается. – Неунывающее настроение вернулось к Бонду, но на этот раз, судя по всему, в нужной пропорции. – Какие твои предложения, Лунь?

– Отсюда сильно назад, потом в сторону. Не нравится мне этот путь, другой нужен.

– Добро, – кивнул профессор. – Так и сделаем.

Вот она, сталкерская рутина. Назад, еще раз назад и сразу влево от провешенной «институтской дороги», идти надо мелким неторопливым шагом, гайки кидать вперед недалеко и аккуратно и смотреть и прислушиваться. Вот уже и пылевой столб ближе, и какой же он все-таки здоровый – видно, как ползут, бегут к нему ручьями по земле ветерки с травяным прахом, и шумит он несильно, даже ласково, как бриз в соснах у нашего дома. Но «статика» вроде нет, уже хорошо, плавно выруливаем на прежний курс, и снова чисто вроде бы, и тихо-тихо вперед, самым малым ходом. У, зар-раза… опять ленточки поднялись на гайке, и бросать не надо.

– Сдаем назад. Приехали, ребята.

– Может быть, через турбулентность попробуем, Лунь? – предложил Проф. – Смерч только выглядит неприятно, но, по всем наблюдениям, большой опасности нет.

– Через аномалию предлагаете, Проф?

– Так да. Это незначительный перепад давления гравитационной природы, и в Зоне, здешней Зоне, такие не редкость.

– Нет, профессор, не пойдет такой расклад. Даже в безобидных аномалиях встречаются обидные сюрпризы, рисковать не будем. Меня другой вопрос интересует. Бонд, ты ведь не первый раз катаешься здесь, да и других пилотов знаешь, верно?

– А как же. Пятый выезд на счету.

– Вопрос в студию тогда. Как конкретно ты и все твои соратники по ремеслу относитесь к тому, чтобы по своим следам обратно возвращаться, ну, той же самой дорогой? Среди местных полевых ученых, там, в виде слухов, приметы какой-нибудь, даже дурацкой, ничего не проскакивало?

– Да не… – Лейтенант немного подумал. – Точно нет, ничего такого не слышал. Под конец экспедиции мы даже на автопилот машинку ставим зачастую, и она по своим следам сама обратно едет.

– А потом робота запускаем на базе такого же «Спектра», если маршрут был новый, – добавил Игорь Андреевич. – И он по этой дороге, записанной в бортовой компьютер, вешки ставит на будущее. Можно было бы, конечно, и без этих прутьев, но электроника в Зоне иногда сбоит, мы перестраховываемся.

– Знаете, Проф, бросайте это дело с провешиванием. В две аномалии уже этот якобы безопасный путь завел, так что ни к чему оно. А вот что касается обратных дорог, то это хорошо. Возвращаемся назад, к окраине поля, и вдоль во-он той опушки попробуем пролезть, она вроде зеленеет местами, живая.

– Крюк получится большой, это мы, считай, втрое путь до «Канала» увеличим.

– Бензина не хватит, Бонд? – серьезно поинтересовалась Хип, и лейтенант усмехнулся, пригладил усы.

– Да не, барышня. Эту бибику хорошо заправили, надолго. Еще годик послужу и выцыганю в НИИ такой же движок для своей домашней ласточки. Недешево, конечно, это как еще одно авто купить, но все равно экономия выйдет со временем.

– Тут дороги интересные, товарищ лейтенант. – Хип пожала плечами. – Чем медленнее, тем быстрее, и чем дальше, тем ближе. Не любит Зона прямых путей. Готовы?

И провела нас опушка вдоль частых кустов тальника, молодых, чахлых сосенок и узлами завязанных елок лучше всякой «безопасной» тропы Института, аккуратно провешенной и занесенной в память вездехода. А поле, на которое я больше ни ногой, осталось слева, вместе с пылевыми столбами и незримым куполом воздушного «статика». В лесочке по-весеннему, по-апрельски расцвела мать-и-мачеха, если это, конечно, была она, но желтые соцветия, хоть и вымахали размером с десертную тарелку, были очень похожи. Между стволами в молодой чаще были видны еще какие-то цветы, синие и тоже крупные, и летали у опушки самые простые, «земные» бабочки-лимонницы. Профу, похоже, совсем не сиделось в вездеходе, и он время от времени выпрыгивал из него прямо на ходу и шел рядом, вместе с нами следя за бросками гаек и с неподдельным интересом останавливаясь возле цветов или разглядывая мелкую живность в лужах, которых становилось все больше. Местность медленно шла под уклон, опушка сменилась низким красноталом и пучками рогоза возле узкого, болотистого канала, сплошь заросшего тиной и ряской, а под ботинком начала чавкать бурая влага. Здесь, как я понял, располагалась вторая точка намеченного Профом маршрута. Сам «Канал» представлял собой небольшой поселок. Позеленевшие до половины высоты стен, стояли у самой воды полтора десятка кирпичных и деревянных домов с почерневшими от сырости рамами и полусгнившими дверями, блестели мутные, покрытые разводами плесени стекла. Один из домов просто сполз по склону и опасно накренился, утонув в воде почти по самые окна, и было слышно, как в темноте в затопленных комнатах что-то тихо булькало с таким звуком, словно кто-то набирал воду в погруженную бутылку.