Голландец был на седьмом небе от радости. Все шло по его плану. Ему готовился корабль, команда матросов, деньги на закупку кофе, а он назначался капитаном. Назначение – порт Каракас в Венесуэле. Путь предстоял неблизкий – через Балтийское и Северное моря в Атлантический океан. Далее, с севера на юг, к побережью Южной Америки.

Багамские Острова располагались на пути следования в Каракас. Голландцу нужно было сделать небольшой крюк к безымянному острову, где его поджидал «кошелек» Родригеса. На подходе к острову он устроит небольшую поломку на корабле и отдаст приказ пристать к берегу для устранения неполадки. А уже под покровом ночи, когда команда будет спать, он наведается в ту самую пещеру и перенесет сокровища в свою каюту. Поутру корабль продолжит свой кофейный рейс. Вот и весь план, простой и изящный. А Петр Иванович Хайденовский станет одним из самых богатых людей в Петербурге.

Будущее ему представлялось лишь в розовых тонах. Но, увы, судьба, рисующая картину жизни Ван Хайдена, уже использовала все яркие краски, и теперь для голландца на палитре осталась лишь одна краска – черная.

Через четыре дня плаванья по неспокойному Балтийскому морю, в районе острова Борнхольм русское торговое судно встретило сорокапушечный шведский фрегат. Такая встреча не входила в планы Ван Хайдена, ибо это рандеву ничего хорошего не сулило.

В те времена отношения России и Швеции напоминали отношения соседей по коммунальной квартире, с постоянными перебранками на дипломатическом уровне и частыми потасовками, то на суше, то на море. Еще были свежи шведские воспоминания о полученной от русских оплеухе под Полтавой. У капитана фрегата, как и у всех шведов, до сих пор «горело» ухо. Пылая благородным гневом, швед отдает приказ задержать русскую посудину и арестовать всю команду. И плевать, что судно гражданское, в нейтральных водах, наверняка эти русские – «шпионы и диверсанты».

Корабль был объявлен военным трофеем и препровожден в ближайший порт. Команда, во главе с капитаном Петром Ивановичем Хайденовским, как военнопленные, была отправлена в тюрьму города Мальме. А чтоб жизнь малиной не казалась, пленные по четырнадцать часов работали в местной каменоломне на благо Швеции. Так прошло три кошмарных года. Отношения между Россией и Швецией немного потеплели. Страны договорились соблюдать исторически сложившиеся границы и жить в мире друг с другом, как добрые соседи. А в знак примирения обменялись военнопленными.

Ван Хайден вернулся домой без денег, без корабля, без кофе, а самое главное, без сокровищ Родригеса. Из Адмиралтейства его уволили, как не справившегося со своею миссией. Ван Хайден очень переживал по этому поводу. Он постарел, осунулся, его постоянно мучил надрывный кашель, иногда он задыхался, точно взбирался на гору, покалывало грудь, оно и понятно, каторга в шведских каменоломнях – не дача на Кислых Водах.

Но в нем до сих пор жила уверенность, что он обязательно завладеет «кошельком» Родригеса. Денег на новую экспедицию у него уже не было, но был еще золотой Крест с большими драгоценными камнями. По его мнению, стоил тот Крест огромных денег. Так и было на самом деле. Необходимо было его продать. И вот он выбрал момент, когда Липочка со Лаврушкой ушли кататься на санках. Был ноябрь месяц, снег выпал рано, и зима в тот год выдалась снежной и студеной.

Ван Хайден поднялся на второй этаж, в спальню. Он отодвинул громоздкий сундук, стоявший у окна, поднял половицу и вынул из-под пола Крест, завернутый в серую холщовую тряпицу. Торопливо сунул его за пазуху и вышел из своего дома на Посадскую улицу. Он остановил проезжавшего мимо извозчика. Путь его лежал в известный в городе ювелирный салон господина Храповицкого, бывший тогда на Невском проспекте недалеко от реки Мойки.

Не прошло и получаса, как голландец уже сидел в черном кожаном кресле у пылающего камина в кабинете ювелира. Храповицкий – грузный мужчина с золотым пенсне на мясистом носу, сидел за массивным столом и внимательно, через лупу, изучал Крест, принесенный Ван Хайденом. Покончив рассматривать Крест, ювелир принялся разглядывать странного посетителя.

Худое изможденное лицо, длинные светлые с седыми прядями волосы, напряженный взгляд водянисто-голубых глаз. Одет прилично, но не богато. Ювелир подошел к окну и посмотрел на улицу, – у парадного подъезда кареты не было, а стояли обыкновенные дрожки, на облучке которых сидел ямщик в тулупе.

– Чиновник какой-нибудь. Мелкая сошка, – подумал Храповицкий и произнес цену совершенно неприличную – раз в сто меньшую, чем на самом деле стоил Крест.

Ван Хайден даже подскочил с места, словно сидел не в мягком удобном кресле, а на раскаленной плите. Он буквально задыхался от возмущения и обиды, вдобавок его душил хронический кашель.

– Сколько?! – не веря своим ушам, переспросил он.

Ювелир равнодушно повторил сумму.

– У тебя совесть есть? – прохрипел голландец.

Правая рука его автоматически метнулась к левому боку, где во времена его пиратской жизни, за поясом торчал пистолет.

– Совесть? – ухмыльнулся ювелир. – Если бы у меня была бы совесть, я бы сейчас с сумой ходил на Сытном рынке.

– Ты – сволочь, гнида, вошь тифозная!

Ван Хайден угрожающе двинулся к Храповицкому. Тот испуганно отскочил к стене и ухватился за шелковый шнур с декоративной кисточкой на конце.

– Еще шаг, я дерну за веревочку, и через секунду здесь объявится жандарм. А он точно поинтересуется, откуда у такого голодранца, как вы, такая дорогая вещь?

Ван Хайден остановился.

– Краденый, поди, крестик? – продолжал приторным голосом ювелир, держась за спасительный шнурок. – Соглашайтесь. Больше меня вам никто не предложит.

– Да пошел ты, ракалия! – рявкнул голландец.

Он схватил со стола Крест, сунул его за пазуху и широко зашагал к двери.

– Вы успокойтесь, подумайте и приходите.

Ван Хайден стремительно вышел из кабинета, рванув дверь за собою с такой силой, что она с грохотом впечаталась в дверную коробку, вызвав тревожный дребезг оконных стекол. В руке голландца осталась ажурная дверная ручка с торчащими из нее гвоздями.

Отпустив извозчика, Ван Хайден бесцельно брел по заснеженному Невскому проспекту. Он свернул на Знаменскую улицу и остановился перед дверью, над которой красовалась вывеска: «Трактир». Немного подумав, он вошел внутрь.

После неудачного похода за сокровищами и шведского плена на Ван Хайдена стала часто наваливаться необъяснимая хандра. А тут еще и из Адмиралтейства взашей прогнали. Неудача следовала за неудачей словно караван верблюдов в пустыне. Он стал часто пить, заливая свою тоску ядреной водкой.

Вот и сейчас он заказал полштофа водки для просветления мозгов, а на закуску – пирогов с семгой и соленые грузди. Мозги и, правда, просветлели, или он просто успокоился после неудачного визита к Храповицкому. В голову пришла простая идея, – вынуть из Креста драгоценные камни, а сам Крест распилить на небольшие кусочки, и все это распродать по частям разным ювелирам. Мысль ему понравилась, Ван Хайден заказал себе еще шкалик «на ход ноги» и вышел на улицу. Мела поземка, и дул пронизывающий ледяной ветер.

Вернувшись домой, Ван Хайден снял сапоги, полушубок, шапку и поднялся на второй этаж, в спальню. Липочки и Лаврушки дома не было, наверное, зашли в гости к тестю и теще, жившим неподалеку. Он вынул Крест, положил его на стол и стал прикидывать, как его лучше распилить. Для начала он попробовал расшатать большой рубин, но не тут-то было, камень сидел крепко.

Он хотел встать и пойти на кухню за ножом, как очередной приступ сухого, изнуряющего кашля навалился на него. Он снова попытался встать, но тут острая боль в груди осадила его, – казалось, что сердце стиснули раскаленными стальными клещами. Ему катастрофически не хватало воздуха, он жадно хватал его открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег. В газах темнело и наконец свет погас. Кромешная тьма и боль.

Очнулся Ван Хайден от сильного запаха уксуса. Откуда-то слева тянуло морозным воздухом. Он открыл глаза. Окно в комнате было распахнуто настежь. Рубаха его была расстегнута до пупа. Над ним склонилась Липочка, старательно растирая мужу грудную клетку.

– Живой, Петя, живой! Слава Богу! – выдохнула она и опустила голову ему на грудь.

Плечи ее дрожали.

– Не плачь, родная. Все хорошо, я не умер. Не плачь, Лаврушку напугаешь.

Голландец гладил жену по волосам. Он осторожно отстранил от себя Липочку, приподнялся и сел на пол, обнимая жену. У дверей спальни стоял его сынишка. Из глаз его одна за другой катились слезы.

Он подбежал к Ван Хайдену, обнял его за шею и зашептал на ухо:

– Ты не умирай, папка, не умирай. Как мы будем без тебя? Не умирай, слышишь?

– Слышу, сынок. Не умру. Я же бессмертный.

Он поцеловал сынишку в лоб.

– Как Кощей?

– Как Кощей.

– Нет, Кощей – плохой. А ты – хороший.

Они сидели на полу втроем, обнявшись, и молчали. И голландец, наверное, впервые в своей жизни чувствовал себя счастливым. Ему было тепло и покойно в этом доме, рядом с беззаветно любящей его женщиной, с обожаемым им сынишкой.

– А может, это и есть его самое большое сокровище? – думал Ван Хайден. – Что плыть на край земли, терпеть лишения, рисковать жизнью? Да пропади они пропадом, те сокровища!

Он хотел встать с пола, но в глубине сердца его шевельнулся какой-то червячок.

– Постой, значит, вся моя предыдущая жизнь была насмарку? Я десять лет жил в постоянной опасности, два раза тонул, два раза был ранен, – и все напрасно? Я один остался в живых из команды Родригеса. Я один знаю, где лежат сокровища. Это ведь неспроста. Значит, кому-то это нужно было? Стало быть, сокровища по праву принадлежат мне. Я один знаю о них. И должен их забрать. И это будет справедливо. Не для себя радею, для Лаврушки и для будущих моих детей, чтобы они жили лучше, чем их отец. Все! Решено. Весной, когда потеплеет, продам по частям Крест и подамся в Испанию, в Картахену. Там куплю судно, – и вперед, на свой остров. Жене скажу, что поехал на родину, в Голландию, погостить, проведать родственников. Через полгода вернусь богатый, как Крез.

– Дорогой, как ты себя чувствуешь? – донесся до него голос жены.

– Все хорошо, милая.

– Может быть, мы тогда встанем с пола и пойдем пить чай?

– Отличная идея! Пойдем, сынок, чай пить!

Ван Хайден с трудом поднялся с пола.

– Пойдем, папка! С баранками и с клубничным вареньем! – радостно закричал Лаврушка и стремглав бросился к двери.

– Пошли на кухню, спасительница моя.

Голландец подошел сзади к жене и обнял ее за плечи.

Липочка стояла у стола и пристально смотрела на Крест, тускло поблескивавший драгоценными камнями.

– Это что, Петя? – спросила она, подняв на мужа удивленные глаза.

– Вот уж некстати со мною случился приступ, не успел спрятать Крест, – пронеслось в голове бывшего пирата.

Он хотел рассказать жене все честно. О своей лихой молодости, о «кошельке» Родригеса. Но тут же отмел эту мысль. Никто не знал, что он был морским разбойником, даже родной дядя Иохим. Все знали, со слов самого Питера, что он десять лет плавал на различных торговых судах. Пираты подлежали аресту, а затем суду, в любой стране. А приговор был для них один – виселица.

– Это что, Петя? – настойчиво повторила Липочка.

– Это? Это Крест, – как можно равнодушнее произнес Ван Хайден.

– Я вижу. Чей он?

– Кто? Крест? Крест мой. Так вот всю жизнь и несу крест свой.

Но Липочке было не до шуток. Она отстранилась от мужа.

– Твой? Петя, откуда у тебя такой большой золотой Крест? Здесь огромные рубины, россыпь бриллиантов, и весит он, наверное, фунтов пять. Это же сумасшедшие деньги.

– Скажешь тоже, фунтов пять. Тут и четырех не будет.

Ван Хайден поскреб пятерней в затылке, не зная, что сказать дальше. Его вдруг осенило. Сам Крест и камни потускнели, просто их уже много десятков, а, может быть, и сотен лет, никто не чистил.

– Да может и того меньше. Фунта три с половиной, – начал врать, как газета, голландец. – Сам Крест вовсе не золотой, а раззолоченный. А камни эти драгоценные – подделка! Стекляшки. У нас в Амстердаме, знаешь, какие искусные ювелиры? Все, что хочешь, подделают. Грошовый Крест. Он у меня в детстве над кроваткой висел. С тех пор я его за собою и таскаю в сундуке.

– Ну слава Богу, – облегченно вздохнула Липочка.

Святая простота, она верила всему, что говорил ей муж.

– А знаешь что, Петя. Давай этот Крест над кроваткой Лаврушки повесим?

– Конечно, родная. Вот попьем чаю и повесим.

Ван Хайден обнял жену, и они пошли на кухню. На душе у голландца скребли кошки. Опять ему пришлось врать любимой женщине.

– Ну ничего, соврал и ладно. Для ее же пользы. Меньше знаешь – крепче спишь. Вот весной съезжу на остров, заберу «кошелек» Родригеса и к осени вернусь в семью. Богатый, радостный и здоровый. И начнется у меня совсем другая жизнь, праведная и счастливая. А то, что было до этого, сотру из своей памяти навсегда.

Так думал голландец, и от этих мыслей в душе у него становилось тепло, уютно и радостно. Но человек предполагает, а Бог располагает. В феврале месяце, поздним вечером, голландец возвращался из трактира в изрядном подпитии. Не доходя до дома несколько десятков метров, с ним снова случился приступ. Он потерял сознание и упал в сугроб. Время для него остановилось.

Утром обледеневший труп Ван Хайдена нашел местный дворник. Через два дня голландцу исполнилось бы тридцать семь лет.