Маршал Ордена Храма Бартоломе де Кинси, осматривая руины Тортозы, обратил внимание на то, что видит вокруг себя только белые плащи своих тамплиеров. Где же остальные рыцари? Покинув руины, маршал увидел, что киприоты и госпитальеры не решились войти в Тортозу. Он обратился к Амори Тирскому, брату короля Кипра:

– Ваше высочество, в руинах крепости можно устроиться куда удобнее, чем на голой земле, некоторые помещения хорошо сохранились.

– Тортоза принадлежит Ордену Храма. Мы не можем без приглашения хозяев вступить в её пределы.

Маршал благодарно посмотрел на Амори и, поклонившись, сказал:

– Тамплиеры приглашают всех благородных рыцарей воспользоваться гостеприимством Тортозы.

***

Начались кровавые набеги крестоносцев на окрестные селения. Налетая на мирных мусульман, они убивали всех, кто поднимал оружие, остальных брали в плен, с тем, чтобы потом продать на невольничьих рынках Кипра, а селения сжигали. Анри работал так же, как и все – безжалостно и хладнокровно. Это была именно работа – очень утомительная, совершенно неопасная и чрезвычайно грязная. Его сердце не сильно содрогалось от мысли о том, что их разбойничьи набеги мало напоминают священную войну, и пока они принесли на Святую Землю только горе и слёзы, даже не вспоминая о высоких целях похода. После разговора с де Шапреем в душе Анри что-то оборвалось, он обострённо чувствовал, что их экспедиция уже провалилась. Не тот был дух у воинства Христова, не тот, чтобы побеждать, а значит уже ничто не имеет значения. Вопросы, однако, накапливались, и он решил задать их маршалу Храма Бартоломе де Кинси:

– Мессир, мне не вполне понятно, зачем нужны эти разбойничьи набеги? Ведь на нас никто не нападает, и мы могли бы спокойно дождаться Газана.

– Деньги, юноша. За невольников на рынках Кипра мы получаем очень хорошие деньги. Крестовый поход должен сам себя финансировать.

– Не припомню, чтобы я вступал в гильдию работорговцев. Но раз уж нам не известны другие способы зарабатывать деньги, значит, ничего не поделаешь. Только я вот ещё что не понимаю: если мы хотим владеть этой землёй, то неужели нам безразлично, что нас здесь все ненавидят? По белому плащу с красным крестом здесь ещё долго будут узнавать охотника за рабами.

Анри говорил очень устало, без гнева и возмущения, казалось, ему безразличны ответы на те вопросы, которые он почему-то вынужден задавать. Маршал почувствовал состояние юного рыцаря и счёл за благо не обижаться на его хамство:

– На восточной войне не бывает мирного населения. Когда мы начнём продвигаться вглубь Святой Земли, каждый ребёнок, каждая женщина постараются всадить нам в спину нож. Сегодня нам спокойнее иметь у себя за спиной выжженную землю. А какие последствия это будет иметь завтра… узнаем, если доживём. Скажи прямо, ты не хочешь участвовать на набегах?

– Нет, я не против. Чем я лучше других? Я только думаю, что все мы прокляты.

Маршал достал два больших серебряных кубка, нацедил в них вина из бурдюка, и, протянув один из кубков Анри, грустно сказал: «Давай выпьем».

***

Прошло несколько недель на материке. Появился Арман де Ливрон. Он бегло бросил Анри:

– Встречался с Кутлуг-ханом, начальником монгольского авангарда. Узнал от него, что Газан не придёт, во всяком случае, в этом году.

– И что теперь?

– Теперь решение примут предводители похода.

Арман резко зашагал к шатру, где собрались магистр госпитальеров, маршал тамплиеров и Амори Тирский. Через час все они вышли из шатра с удручёнными лицами. Арман, теперь уже вразвалочку, подошёл к Анри.

– Рыцари Амори и госпитальеры возвращаются на Кипр. Тамплиеры – на Руад. Мы будем ждать Газана ещё год.

Анри молча кивнул, на его лице не дрогнул ни один мускул. И наградил же его Господь такой чувствительной натурой. За месяц на Святой Земле он не повзрослел ни на один день, а состарился лет на двадцать. Арман о чём-то задумался, потом хотел что-то сказать своему юному другу, но в этот момент к ним подошёл Филипп де Шапрей.

– Я ухожу, брат Арман, – грустно улыбнувшись, сказал Филипп.

– Решил покинуть Орден? – равнодушно спросил де Ливрон.

– Ты прекрасно знаешь, Арман, что Орден покинуть невозможно.

– Значит, собрался к магистру де Боже…

– Так точно.

– Пойдёшь на Иерусалим?

– Нет, я не достоин. Пойду на Акру.

С каждой репликой этого странного разговора в душе Анри всё больше разгоралось ясное, светлое пламя. Он как-то весь ожил, словно его незримым крылом коснулся ангел Ордена. Вот они – великие души простых храмовников, вот он – подлинный крестовый поход. Ради того, чтобы это почувствовать, он и прибыл на Святую Землю.

Филипп обнял на прощание Армана, хотел уже идти, но, помолчав, решил добавить:

– Кольчугу и шлем я оставил, они мне больше не нужны. Беру только меч и кинжал. Думаю, что несколько сарацин отправлю в мир иной, пока они меня не прикончат. До встречи у де Боже.

– Передавай магистру привет.

– Обязательно. Он будет рад. Ты всегда был его любимчиком, Арман, – Филипп неожиданно рассмеялся, жизнерадостно и грубо. Трудно было поверить, что он умеет смеяться.

Филипп подошёл к Анри, молча обнял его и хорошо улыбнулся. Потом вскочил на коня и начал стремительно удаляться. Его белоснежный плащ красиво развевался на ветру.

– Я с ним! – радостно воскликнул Анри и побежал к коню.

– Стоять! – резко оборвал его де Ливрон.

– Я хочу погибнуть вместе с братом Филиппом в последнем бою!

– Ты ещё не заслужил такую смерть. Филипп выстрадал свой личный крестовый поход. А ты? Кто ты такой на сегодня, чтобы удостоиться равной с ним чести?

– А когда я стану лучше, чем сегодня? Охота за рабами сделает меня достойным хорошей смерти?

– Успокойся, сынок. Эти набеги – судороги отчаянья, припадки проигравших. Но Орден вечен. И крестовый поход – вечен. Мы с тобой ещё отправимся в свой поход и завершим его в Небесном Иерусалиме. Всё самое главное будет не здесь и не сейчас. Где и когда – не скажу, потому что сейчас ты не сможешь понять, но готовь свою душу к немыслимому, невероятному, невозможному. Всё ещё будет, Анри.

***

Вот уже год тамплиеры жили на Руаде. Укрепляли цитадель и по-прежнему совершали набеги на материк. Анри втянулся к эту жизнь, по-видимому, совершенно бессмысленную. Несколько раз они столкнулись под Тортозой с довольно крупными мамелюкскими разъездами, схватки были жаркими, тамплиеры вышли победителями. Анри сражался отчаянно, как и подобает настоящему тамплиеру, но на рожён не лез, сохраняя хладнокровие. Все приказы выполнял неукоснительно. Он чувствовал, что и маршал, и братья теперь относятся к нему, как к полноценному боевому товарищу. Это, конечно, его радовало, но он понимал, что это не главное, а что главное – по-прежнему оставалось неизвестно.

После того судьбоносного разговора с де Ливроном, после того, как брат Филипп ушёл в свой личный крестовый поход, Анри твёрдо знал, что ему ещё предстоит раскрыть высший смысл своей судьбы. Их поход провалился окончательно, теперь это уже все понимали – и через год Газан так же не пришёл, и Европа не прислала войско, видимо, вообще не желая думать о судьбе последнего форпоста крестоносцев на Святой Земле. Всеми забытые и преданные тамплиеры продолжали вгрызаться в полоску берега, теперь уже сами не понимая, зачем они это делают. Но Анри не сомневался – что-то такое произойдёт, после чего смысл происходящего начнёт проясняться. Он верил Богу и знал, что Господь не творит бессмыслицы. Он был уверен, что Бог подарит ему настоящий крестовый поход, надо только заслужить.

С Арманом они говорили редко. Анри чувствовал, что ему не стоит задавать лишние вопросы. Знакомый с детства дядя Арман стал загадочным и таинственным. Он имел звание командора, но рыцарями не командовал и было непонятно, кем он вообще руководит. Время он времени он неожиданно исчезал, а потом столь же неожиданно появлялся, кажется, встречался с кем-то, но с кем и зачем – спрашивать было бесполезно, а иногда он сам об этом рассказывал, словно не имел никаких секретов. Арман явно знал об их положении больше всех, возможно – больше, чем маршал. Иногда казалось, что ему хорошо известно не только настоящее, но и будущее.

***

Тамплиерские набеги на материк всё больше и больше раздражали мамелюков. Султан почти не контролировал Палестину и тем не менее, не мог слишком долго терпеть это осиное гнездо на Руаде. Главной проблемой мамелюков было отсутствие флота, море контролировали крестоносцы, а потому выкурить тамплиеров с Руада было не так-то легко, но, достаточно разозлившись, султан решил эту проблему.

Галеры крестоносцев постоянно курсировали между Руадом и Кипром. Мамелюки дождались, когда они уйдут на Кипр, и тогда к Руаду подошёл кое-как собранный султанский флот из 16-и кораблей. Тамплиеры, на тот момент имея лишь несколько лодок, не могли принять морской бой, не могли эвакуироваться. Они оказались в ловушке, блокированные мамелюкскими силами, которые превосходили их раз в десять.

С кораблей на остров пошли десятки лодок с отборными головорезами. У кромки моря выстроились тамплиеры-арбалетчики. Едва первые лодки оказались на расстоянии выстрела, в них полетели тучи болтов. Многие мамелюки упали в воду, многие скорчились от боли. Лодки продолжали двигаться к острову, хотя после второго залпа в них осталось не более половины воинов. На третий залп у тамплиеров уже не хватило времени. Арбалетчики быстро исчезли с берега, и тогда мамелюки, выпрыгивая в воду, увидели цепочку рыцарей в белых плащах с обнажёнными мечами. Бой завязался по колено в воде, мамелюки падали один за другим и вскоре из первого эшелона десанта в живых не осталось ни одного человека. Но рыцари не получили передышки, на них тут же хлынул второй эшелон десанта – свежий, не отведавший града арбалетных болтов.

Рыцарей оттеснили от моря уже метров на десять, тамплиеры дрались отчаянно, но численное превосходство мамелюков было слишком велико, казалось, белые плащи вот-вот дрогнут. Тогда маршал де Кинси ввёл в бой последний резерв – тяжело вооружённых сержантов. Просочившись сквозь рыцарей, сержанты со свежими силами набросились на мамелюков, дав рыцарям передышку. Тамплиерская линия обороны сразу же стабилизировались, а вскоре мамелюков начали теснить в море. Большинство из них было перебито, но многие успели заскочить в лодки и поплыли обратно к кораблям.

120 рыцарей и 400 сержантов сумели отбить атаку не менее, чем двух тысяч мамелюков, но победа досталась тамплиерам не дёшево – десятка два рыцарей были убиты, примерно столько же – тяжело ранены, из сержантов выбили добрую сотню, почти все оставшиеся в строю были ранены.

Де Ливрон подошёл к маршалу и жёстко бросил:

– Сейчас будет второй натиск.

– Не думаю, что они сегодня ещё сунутся. Мы основательно их потрепали.

– Они нас тоже. При этом на кораблях ещё несколько тысяч свежих, не участвовавших в бою воинов. Это десантные корабли, Бартоломе, они набиты мамелюками до отказа. Если у их эмира есть хоть капля здравого смысла, вторая атака последует не позднее, чем через час.

– В любом случае, мы должны убрать убитых, заняться раненными.

– Да, конечно. Только с берега никого не отпускай и скажи, чтобы не расслаблялись, возможно, бой на сегодня ещё не закончен. А ещё мне не нравятся вот эти скалы.

– Чем они тебе плохи?

– Там вполне могла закрепится не одна сотня мамелюков. В горячке боя мы могли и внимания не обратить, что не все лодки плывут на нас, если часть ушла в скалы… отсюда их не видно, зато с моря они хорошо видны.

– Ну так прикажи проверить, – раздражённо бросил маршал. Ему явно не хотелось думать о том, что бой сейчас может продолжиться.

Проверить не успели, на них уже шла лавина лодок.

– К бою! – заорал де Ливрон. – Арбалетчики – на позицию!

К чести арбалетчиков надо сказать, что они отреагировали мгновенно, сразу же выстроившись вдоль кромки моря с заряженными арбалетами. Ещё пара минут, лодки подойдут ближе, и последует залп. Но залпа не последовало. Из-за скал, которые так не нравились де Ливрону, на стрелков выскочила сотня мамелюков, и сразу же всё смешалось. Арбалетчики были готовы к чему угодно, только не к отражению сабельной атаки. На помощь им поспешили рыцари и сержанты, на некоторое время все забыли про лодки, а когда вспомнили, было уже поздно. Свежие мамелюкские воины выпрыгивали в воду у берега.

Весь берег погрузился в хаос совершенно беспорядочного боя. Тамплиеров спасла привычка действовать самостоятельно, без приказов. Тамплиер не бежит, оставшись один посреди врагов. Тамплиеры вообще никогда не бегут, у каждого – личная честь, и жизнью они жертвуют скорее, чем честью. Но тамплиеров теснили. Силы мамелюков были свежими, высадка на берег беспрепятственной, а численное преимущество многократным. Вскоре бой кипел уже в сотне метров от берега. Теснимые тамплиеры жёстко держали оборону, так ни один и не побежал, энергия мамелюкского наступления выдохлась, бой заглох сам собой, враги с обнажённым оружием понемногу отхлынули друг от друга. Горсть тамплиеров так и не удалось сломить, но берег остался за мамелюками.

Командор де Ливрон поискал глазами маршала де Кинси и, не обнаружив его среди живых, скомандовал: «Отходим в цитадель».

***

Анри получил лишь две незначительные раны: рассекли кожу на голове и, проколов кольчугу, задели бок. Он сам себя перебинтовал и больше не вспоминал о ранах, потому что не чувствовал боли. Юный рыцарь испытывал такой прилив энергии, какого не знал никогда в жизни. Он получил, наконец, настоящее боевое крещение в серьёзной схватке. Теперь он тамплиер не только по названию.

С первой же минуты боя он почувствовал себя в родной стихии, всё было так, как он себе и представлял. Это редко случается, то, о чём долго мечтаешь, когда приходит, обычно оказывается не таким, как о нём думал. Однако, чувствительность Анри позволила ему по рассказам бывалых рыцарей и по собственному незначительному опыту довольно точно воспроизвести в душе подлинную атмосферу реального боя.

Юноша многое чувствовал наперёд. Что же он чувствовал теперь? Это конец – безнадёжный и бесповоротный. Но на душе у него было даже лучше, чем в начале похода. Окончательный крах их предприятия не отозвался в нём трагедией. Он, напротив, чувствовал близость выхода на новую дорогу, которая всё прояснит.

Рыцари собрались в самом большом помещении цитадели. Их осталось на ногах не больше 50-и, и всё-таки здесь было очень тесно. Изо всех углов неслись выкрики: «Сделаем вылазку и сбросим их в море», «Отобьёмся, устоим, еды здесь достаточно», «Скоро подойдёт подкрепление с Кипра, сарацинам конец». Анри было неловко наблюдать за этими припадками оптимизма. Конечно, хорошо, что ребята держаться, не теряют присутствия духа, но они обманывают себя, не хотят посмотреть правде в глаза, а это уже плохо. От оптимизма, построенного на самообмане, в одну минуту ничего не останется. Почему мальчишка 19-и лет понимал это лучше, чем поседевшие в боях тамплиеры? Ему и самому это было странно, но он умел чувствовать правду и безошибочно определял фальшь.

Наконец раздался звучный голос де Ливрона:

– Кто-нибудь видел, что случилось с маршалом де Кинси?

Ему ответили сразу несколько голосов:

– Маршал получил удар в горло.

– Я тоже это видел.

– Маршал мёртв. С такими ранами не живут.

Де Ливрон продолжил:

– Мы должны решить, кто примет командование.

– Уж только не ты, де Ливрон, – раздражённо буркнул командор Гуго д’Эмпуриас.

– А разве я претендую? – усмехнулся Арман.

– Да уж видно, что претендуешь, – не унимался д’Эмпуриас. – Но тебе никто не доверится. Ты вообще больше похож на сарацина, чем на тамплиера.

– Ах, милый Гуго, сказал бы я тебе, на кого похож ты, но не хочу отвлекать на пустяки внимание благородных братьев, – Арман насмешливо, иронично и весело посмотрел на спорщика.

Гуго почему-то смутился под этим весёлым взглядом, но Арман явно не желал продолжать перепалку. Неловкую паузу разрядил выкрик:

– Главным должен быть командор Гуго д’Эмпуриас.

Это предложение поддержали несколько голосов, очень неуверенных, но других предложений не последовало.

– Я не хочу командовать, – важно начал Гуго. – Мне это не надо. Но если братья доверяют мне…

– Доверяем, – опять раздалось несколько неуверенных голосов, и ни одного возражения.

– Тогда я буду вынужден временно принять на себя обязанности маршала, неожиданно окрепшим голосом заключил Гуго. – И вот что я вам скажу. Сейчас никаких решений принимать не будем. Всем отдыхать. Поутру сарацины, вероятнее всего, предложат переговоры. Послушаем, что они скажут, и тогда подумаем.

Анри не проронил ни звука. Он чувствовал, к чему всё идёт, но так же, как и де Ливрон, не желал этому препятствовать.

***

Рано утром дозорные доложили, что под стенами цитадели – сарацинское посольство, прибывшее для переговоров. Все рыцари вышли на стены.

– Доблестных тамплиеров приветствует эмир Измаил, – на чистом лингва-франка крикнул разодетый в шелка мамелюк.

– И мы приветствуем тебя, Гийом, – крикнул де Ливрон «эмиру Измаилу». – Хорошо ли идут дела у султана? Здоровы ли его жёны?

– Хвала Аллаху, – рассмеялся Гийом-Измаил. – Дела султана так же прекрасны, как и его жёны. А ты всё такой же насмешник, Арман?

– Я неисправим, ты же знаешь.

– Конечно знаю, Арман. У нас ещё будет время обо всём поговорить. Пошутим, посмеёмся, вспомним старые добрые времена. Я ведь пришёл с предложением мира.

– Каковы условия сдачи? – неожиданно грубо крикнул Гуго д’Эмпуриас.

– О, Гуго! И ты здесь? Как приятно вести переговоры с друзьями! Условия – самые почётные. Вы покидаете цитадель при оружии и со знаменами, мы доставляем вас в любую христианскую страну на наших кораблях. Только не на Кипр, конечно, нас там не любят, – рассмеялся «эмир Измаил». – Хотите – в Армению? Вас там хорошо встретят.

– Какие гарантии? – опять нарочито грубо крикнул д’Эмпуриас.

– Спускайся, Гуго, поговорим. Зачем будем глотки надрывать? Спускайтесь вместе с Арманом.

Д’Эмпуриас зло глянул на де Ливрона, стоявшего на стене неподалёку от него. Арман смиренным голосом проговорил: «Не считаю себя достойным присутствовать при разговоре двух эмиров» и церемонно поклонился. Гуго заметно побледнел и стиснул зубы, но не сказал ни слова и сразу же размашистыми шагами удалился – пошёл на переговоры.

Новоиспечённый предводитель тамплиеров вернулся с переговоров через час и сразу же скомандовал: «Всем рыцарям собраться в большом зале».

Тамплиеры с удручёнными лицами потянулись в зал, Арман шепнул на ухо Анри: «Не пойдём туда, там будет скучно. Лучше уединимся, потом нам ещё долго не удастся поговорить с глазу на глаз». Анри кивнул. Они ушли в самый дальний угол цитадели, где их ни откуда не было видно.

– Ты уже понял, что сейчас будет? – спросил Арман.

– Позорная капитуляция, – ответил Анри.

– Рад, что ты избавил меня от необходимости делать предисловие.

– Но почему, мессир, мы не можем погибнуть в последнем бою без позора? – спокойно и печально спросил Анри.

– Да потому, что большинство наших братьев дорожат своими шкурами больше, чем белыми плащами, – так же спокойно и столь же печально ответил Арман.

– Вчера все наши держались прекрасно.

– На поле боя мы по-прежнему герои, но сейчас, когда Гуго выкручивает им мозги, никто не проявит достаточной твёрдости.

– Найдутся и стойкие.

– Их задавят криком.

– Но вы могли бы поддержать и возглавить последних стойких тамплиеров-смертников. Пусть бы Гуго вместе со слабаками лизал мамелюкам пятки, а мы уже сегодня отправились бы ко Христу и спасли бы честь Ордена, – Анри говорил всё спокойнее, он явно не пытался ни упрекнуть, ни убедить командора, хотел лишь понять смысл происходящего, да ведь за этим Арман и позвал его.

– Честь Ордена таким образом не спасти, – тяжело вздохнул де Ливрон. – Время героических подвигов для тамплиеров уже прошло. От нас сейчас потребуются совсем другие подвиги, тяжелее боевых

– Сейчас не время говорить загадками, мессир.

– Время разгадок так же не пришло, но некоторые тайны я должен раскрыть тебе уже сейчас. Помнишь испытание, которому тебя подвергли, когда принимали в Орден?

– Ещё бы… – усмехнулся Анри. – Я чуть не прирезал вас, мессир, когда вы предложили мне отречься от Христа.