Через пять минут двигатель начинает работать тише, а сиденье отмерзает электрическими волокнами, заботливо продетыми механической рукой где-то на берегах Роны и Соны.

Хорошо, что у Сына тёплые штаны. Сидеть в детском кресле, пластиковом и промёрзшем, должно быть очень неприятно. Младший не жалуется, а я переживаю каждый раз.

А вот и Любимая! Выходить последней – традиция, рождённая то ли маленькой прихожей, где шкаф и трюмо напротив беззастенчиво вытесняют второго взрослого (гадкое трюмо, как же я мог разбить это зеркало?!), то ли желанием остаться в одиночестве, чтобы навести последний лоск и спокойно собраться с мыслями. Последнего мне остро не хватает всю мою семейную жизнь.

Я – единственный ребёнок, родившийся в разгар дефицита восьмидесятых, в семье, которой не удалось пережить эти восьмидесятые в полном составе. Начиная с первого класса у меня всегда была своя комната и привычка многократно прокручивать в голове и заново переживать ключевые моменты жизни. Осмыслить, разработать правильный, на мой взгляд, выход из ситуации. Потом ещё несколько раз закрепить именно его. Так я постепенно набирал одну за другой модели поведения.

Но уединение и гармония тишины, окружавшие меня в детстве, во взрослом возрасте исчезли наглухо. Последние годы всегда рядом кто-то есть. И этот кто-то либо шумит, либо полон любопытства. Главная проблема – извечный вопрос: «О чём ты думаешь?». Да, мне приятно, что тебе интересно. Но если меня прерывать, я ни о чём не могу думать. Вот и приходится складывать кучу опыта в зону неразобранного. Ждать, когда сможешь обдумать то, что не успел. В итоге единственным местом для осознания стала Ягода. Но это ущербно как-то и скудно – в дороге слишком много отвлекающих факторов. Да и маневрирование в лабиринтах московских заторов забирает на себя большую часть внимания. Соответственно, «куча опыта» месяцами лежит в пыли и одиночестве. У меня нет времени и возможности с ней разобраться. Всё оставлено на потом.

Пришла.

Едем.

Двадцать километров по свободному кольцу, и мы во дворе средневысоких бетонок. Новые дома стоят как бы в тени низеньких пятиэтажек Дмитровского шоссе. Эти невысокие домики более полувека принимают на себя первый удар шума и пыли загруженной магистрали. Серые, с острыми углами.

Именно здесь всё по-настоящему началось. Наша семья родилась из бури и стоила миллиарды нервных клеток нам самим и всем окружающим. Бурный роман, резко прерванный мной весной 2011 года, возродился спустя две недели.

Две недели ожидания звонка или эсэмэски. Две недели бесконечных сомнений и чувства растворяющегося счастья, которое было так близко. Тогда решал: рискнуть, противопоставить себя всем родственникам, бросить женщину с маленьким ребёнком, но взамен получить надежду на любовь. Или оправдать ожидания общества и остаться несчастным.

Когда я решился и выбрал любовь, меня поддержала только хозяйка этой квартиры, ставшей на целый год убежищем.

Моя Бабушка не в первый раз заботилась обо мне. Ей пришлось стать тем островом стабильности, где я подрастал в период бесконечных бурь развода моих родителей.

Три года назад она была единственным человеком, кто встал на мою сторону.

Память чутко хранит в рамках под стеклом самое главное. Надеюсь, отмирающие клетки мозга не упустят тот вечер перед очередным парадом в честь Победы. Тогда я истоптал дорожки у завода «Вимм-Билль-Данн» в ожидании чёрной девятки с таксистом за рулём. Та девятка везла ЕЁ. Мою будущую Жену. Приехавшую, чтобы больше не уезжать. Завёл в квартиру, закрыл дверь. Открыл новую вселенную. Из этой же квартиры зимой мы поехали в роддом. Сюда я привёз кроватку для Сына. История нашей семьи связана с тридцатью шестью квадратами в семи метрах над газоном.

Сын не был здесь больше года. Он, конечно, виделся с прабабушкой, но происходило это только на даче. Отсюда малыш уехал трёх месяцев отроду и совсем не помнит свой первый дом.

Звонок.

Тускловатый свет небольшой прихожей – энергосберегающие лампочки портятся постепенно, теряя яркость. Свет жёлтый, густой, разделённый на дрожащие струи. Вместе с горчичной желтизной пришёл и букет запахов. Сладко, пыльно и много никотина.

Имя прабабушки выучено с первого раза. Квартира открылась множеством небольших интересных игрушек. Активное знакомство с интерьером: здесь любопытно и совсем не страшно.

Традиционный чай на кухне. Телевизор на столе молчит, отражая троих в чёрном квадрате кинескопа. Поздравление с Рождеством. И эта фраза, ради которой мы преодолели мороз и встречный ветер: «У нас будет пополнение». В Рождество рассказали о будущем рождении. Мило и символично. Реакция сдержанно позитивная. Второй ребёнок – это хорошо, у моей мамы тоже есть родной брат. «Восемь недель». Я узнал вдвое раньше – новость стала большим подарком на мой юбилей.

Бабушка повидала правнука, поиграла с ним, а мы выразили искреннюю благодарность за её участие в нашей жизни. Всё кратко, ёмко и как по нотам. Пора ехать домой.

Обратный сектор пустынной скоростной дороги легко проносится под приятное обсуждение реакции Бабушки.

Мы решили подольше никому не рассказывать новость. Слишком сложно всё получилось. Наша первоначальная уверенность, что забеременеть во второй раз будет очень легко, – это даже не устойчивая убеждённость, а сама собой разумеющаяся реальность. Ведь у меня есть старший сын от другой и, что ещё важнее, подрастает общий ребёнок. Забыв однажды выпить противозачаточную таблетку, Любимая мгновенно забеременела. Легко, без каких-либо проблем. Словно по мановению волшебной палочки. Мы первоначально даже не брали в расчёт, что во второй раз может быть совершенно иначе.

Настоящая, а не мнимая реальность принесла нам долгие походы по гинекологам разных клиник. Исследования на все возможные венерические инфекции и заболевания. Повторяющиеся ультразвуковые просвечивания и анализы, анализы, анализы. Более трёх месяцев мы потеряли в поисках проблем у Жены. Конечно, кто из нас может быть причиной сбоев? Неужели я, со своим-то послужным списком?

При всей искренней любви я упрекал её в бокале вина раз в две недели. Говорил, что, если мы хотим второго ребёнка, нужно непременно ехать на море в период овуляции. А секс два раза в день мало похож на желание забеременеть. Когда случалась задержка, всегда требовал суперрежима. В общем, всячески проявлял нездоровую заботу.

Но вот последний врач однозначно говорит, что проблема не в ней. Жена полностью здорова. И снова возникает удивление медика на отказ показать спермограмму мужа. По причине отсутствия оной.

Забеременеть нужно было в мае – на дворе сентябрь. Пора идти по врачам мне. Отговорки – мол, у меня нет ДМС, мало времени, проблемы с деньгами – уже выглядят откровенно невзрачными. Либо иду по врачам, либо сам виноват.

Внутренний голос подсказывает, что проверить здоровье необходимо.

Вспоминаются фрагменты интервью профессора-уролога, взятого ещё в студенческие годы для федерального телеканала. К тридцати годам у девяноста процентов соотечественников уже есть или был простатит. Только вот обращаются к специалистам от силы процентов пятнадцать. И работать по этой причине приходится с запущенными случаями. Яркая фраза: «Диссертации пишутся на колхозниках», они любят выпить и/или полежать на холодной земле под весенним тёплым солнышком. В итоге – воспалительное поражение предстательной железы.

Ещё один повод для беспокойства: откровения однокурсника с неудачно протёкшим венерическим заболеванием, результатом которого стал тот же диагноз. Лёгкий зуд и дискомфорт, переходящий в нестерпимый зуд, – вот его рассказ «как всё начиналось». Последней стадии у меня, конечно, не было. Да и дискомфорт случался временами и исчезал без применения антибиотиков самостоятельно.

В общем, я великолепно находил основания считать себя здоровым. До последнего времени.

Решение принято. Теперь иду к врачу я.

Ага, принято-то оно принято, но пошёл я к нему ещё недельки через три-четыре. Никогда бы не простил такую задержку Жене. А себе мы разрешаем куда больше. Так соблазнительно было считать, что в эту овуляцию Евка поселится во чреве Любимой. И не надо тратить время и деньги, а главное, признавать, что у меня могут быть проблемы с функционированием дорогого и ублажаемого члена.

Что стоит за моим нежеланием проверять свой любимый орган? Может, страх боли? Трусость? Лень?

Помню, как хирург в мои пять лет резким движением сходящихся пальцев приоткрыл мне головку члена, оторвав часть крайней плоти, приросшей к головке. Треснувшая крайняя плоть налилась капелькой крови. И это был не конец, а начало.