Наверняка она обижена на него за что-то, размышлял я. И все равно не понимал: Мишаня не выглядел как провинившийся муж – не смотрел на нее побитыми, умоляющими, на все согласными глазами, как это часто бывает в семейных парах, не стремился угодить и заслужить ее прощение. Более того, мог обратиться к ней довольно грубо или отпустить в ее адрес какую-нибудь шуточку – колкую, неприятную. В такие мгновения мне казалось, что это не он, а она провинилась в чем-то перед ним. Если кто и чувствует себя оскорбленным, так это он, думал я, и тут же снова сомневался, глядя на них и не понимая. Пожалуй, решил я в конце концов, они вели себя так, будто каждый считал себя правым, а другого виновным, и все время вели спор, стараясь доказать свою правоту другому – но почему-то исподволь, не называя вещи своими именами. И еще не без удивления заметил я про себя, что, несмотря на всю их разность и непримиримость, они, тем не менее, смотрелись давнишней семейной парой, какой, собственно, и были. То, что происходило между ними, не было размолвкой двух юных любящих сердец, когда чувства обострены, накалены до предела, когда душу терзает страх – а вдруг он или она сейчас встанет и уйдет, уйдет навсегда! – когда нестерпимо хочется остаться наедине и объясниться, и когда все остальное, гости, угощения, разговоры за столом, не имеют никакого значения по сравнению с тем, что кипит, горит и рвется изнутри. Эти двое были привычны и к враждебному тону, и к унизительным взглядам друг друга. Каждый из них как будто предвидел реакцию другого и знал наверняка, чем все закончится, и потому просто гнул свою линию с настойчивым и обычным упрямством. Хоть Алина и рисовала мне радужную картину их супружеской жизни, у меня создалось впечатление, что их отношения давно уже были далеки от идеала. И сейчас, наблюдая их хлесткие уколы друг другу, я поражался порой их жестокости: как они не боятся перегнуть палку? А вдруг один из них, обидевшись не на шутку, встанет и уйдет? Уйдет насовсем? И больше не вернется? Но они не боялись. Да и мы, посторонние, им вовсе не мешали, даже наоборот, мне показалось, им нужны были зрители. Уж Лии-то точно.

Мы никак не могли договориться о том, чем занять себя сегодня. Все началось с Алины. На пути сюда я заметил конюшни, а в поле несколько наездников, как мне показалось, учеников, и я предложил Алине съездить туда – хотел показать ей коней и, может, покатать ее на какой-нибудь спокойной лошадке. В машине она с восторгом приняла мою идею, сейчас же, когда речь зашла о наших планах, она вдруг стала звать всех кататься на лошадях, да еще повернула все так, будто бы я сам этого хотел. Я попытался было намекнуть, что собирался покатать лишь ее, но она сделала вид, что не понимает; меня это задело, никогда раньше она так не делала, уж не собирается ли она обращаться со мной по примеру сестры, ни во что не ставившей мнение мужа?

– Так вы катаетесь на лошадях, Алексей? – спросила меня Лия.

Я не был опытным наездником. А если бы и так, все равно не рискнул бы садиться на незнакомого коня под взглядами будущих родственников. Мне сразу представилась картина, как конь несет меня по скользкой траве и я не могу управиться с ним, как лицо Алины искажается от неловкости за меня, а в глазах у Лии появляется усмешка – трудно вообразить более нелепую ситуацию.

– Конечно, – ответила тем временем за меня Алина, – Алеша мне уже столько всего о лошадях рассказал! Он говорит, там обычно разрешают покормить лошадок, посмотреть на маленьких жеребят, поиграть с ними. Мне очень хочется туда, поедемте! Я лошадок последний раз в зоопарке видела, когда Тему на день рождения туда возила, ты помнишь, Лий? Заодно посмотрим, как Алеша катается. Вдруг и мне разрешат покататься, поехали!

– А что еще здесь можно посмотреть? – спросил я и прибавил, обращаясь к Алине, – давай лучше послушаем, что предложат знающие люди. Они-то лучше нас с тобой знают, что здесь можно посмотреть.

Против такого аргумента Алина возражать не могла.

– Да, здесь есть, что посмотреть, – сказала Лия. – Тут недалеко находится очень известный бенедиктинский монастырь, туда со всего света паломники приезжают.

– Это Монтсеррат, что ли? – спросил Мишаня.

– Там находится знаменитая статуя черной Мадонны, может, вы слышали о ней? – не обращая внимания на реплику мужа, говорила Лия.

– Да мы там полдня в очереди простоим с этими твоими паломниками, – пробурчал Мишаня.

– А может, все-таки съездим, посмотрим? – робко возразила Алина.

– Ты же первая назад попросишься, – осадил ее Мишаня.

– Не говори ерунду, Лия. Это не вариант. Еще идеи есть?

Лия умолкла, но не от обиды на мужа. По лицу ее пробежала ироничная улыбка, говорившая, что она не станет опускаться до того, чтобы обижаться на человека столь недалекого, как Мишаня. Она по-прежнему часто смотрела на меня, как будто хотела договориться со мной, а остальные – и Алина, и Мишаня – ее вовсе не заботили. На ее вопросительный взгляд я предложил:

– Может, во Францию махнем? Здесь же совсем близко.

– Во Францию? – загорелась Алина и тут же посмотрела на сестру – что она скажет.

– Ну уж нет, – с неожиданной решимостью сказал Лия.

– Мы вам еще Испанию не показали, а вы уже во Францию собрались.

Так и не решив, куда поедем, мы сели в машину и, по моей просьбе, снова спустились в город, на сей раз покупать теплые вещи. Алина отказывалась и уверяла, что уже согрелась, но я был непреклонен и сам попросил Лию первым делом отвезти нас в магазин. Впрочем, Алина скоро согласилась – в машине она села, прильнув ко мне и поджав под себя окоченевшие ноги.

Магазин пришлось поискать. Мы смотрели во все глаза и, завидев какой-нибудь магазинчик с одеждой, останавливались, но до сих пор нам не встретилось ничего подходящего. Всюду предлагались летние вещи, купальники, платья, шляпки и платки; тогда я попросил Лию остановиться и спросить у местных жителей, нет ли у них в городе какого-нибудь большого спортивного магазина.

– Правда, Лия, давай, притормози, – сказал ей Мишаня, – спроси у местных, а то мы так до вечера будем кататься. Может, у них в городе и нет ничего такого.

– Но где-то же они одеваются, – задумчиво возразила она.

– Где-где, ездят в другие города, побольше. Давай, тормози вон у тех ворот.

Она остановила машину у дома, во дворе которого сидело несколько человек, опустила стекло и стала расспрашивать их. На испанском она говорила так же, как и по-русски, медленно, длинно растягивая слова. На мой слух, этот язык очень шел ее мелодичному голосу.

– Мучес грасиас, – пропела она, закрывая окно, и уже через пять минут мы заходили в двери большого торгового зала, полного разнообразной спортивной утвари.

У Алины глаза загорелись от радости. Она забегала от полки к полке, не зная, что выбрать. Намерзшись за это время и видя теперь такое изобилие вещей, ей захотелось купить все, и куртку, и вязаный, под горло свитер как у сестры, и длинный шерстяной шарф. Возбужденная, она подбегала ко мне, показывая то одно, то другое.

– Бери все, что нравится, – ответил я.

– Ты серьезно?

– Конечно.

– Что, и шарф взять?

– Бери.

– А тут еще шапочка к нему. Посмотри, Алеш! И перчатки!

– Бери, бери.

– Как ты думаешь, я в Москве потом смогу все это носить? Они ведь хорошенькие, правда? Я даже не знаю, взять весь комплект или только шарф? Нет, шарф-то я точно возьму…

Я тоже нашел для себя ботинки на толстой подошве (мои нубуковые не годились на мокрую погоду), хотел купить нам куртки, но те, что предлагались, были совсем уж неказистые, китайские, из жесткой клеенки, и я взял простенькие полиэтиленовые ветровки от дождя, для нас обоих. Все здесь было не бог весть какого качества, но сейчас мы и этому были рады.

Краем глаза я увидел, как Лия с Мишаней, зашедшие было за нами в магазин, вдруг оба вытащили свои телефоны, развернулись и быстрым шагом двинулись обратно на улицу – видимо, появилась связь. Теперь Мишаня ходил кругами около машины и зычно говорил в телефон, а Лия молча стояла в сторонке и писала кому-то письма.

Алина перемерила груду одежды, но когда она притащила на кассу все, что решила покупать, оказалось, что она набрала тоненьких трикотажных вещиц и не принесла ничего по-настоящему теплого. Пришлось мне идти самому и искать для нее что-нибудь потеплее. Я выбрал самый толстый вязаный свитер.

– Нет, только не этот! – воскликнула Алина.

– Почему? Тебе же нравится розовый.

– Мне нравится коралловый. Или персиковый.

– А это какой?