Рукопись князя Туманова «Четыре войны русского офицера. Воспоминания в ожидании смерти». Глава «Крым». Написано в Асунсьоне, Парагвай. 1955 г.

Надеюсь, успею дописать и эту главу. Вчера в госпитале подтвердили диагноз: рак горла. Надо торопиться. Если мои воспоминания когда-либо будут доступны публике, надеюсь, читатели не будут слишком придирчивы и смогут дочитать столь скучное повествование, ничем не примечальное кроме искренности написавшего.

Вчера перечитал главу о Цусимском сражении. Увы, не самая яркая словесность, но другие напишут занимательнее, а может, снимут синематографическую ленту про нас, русских моряков. Выиграть сражение мы не могли изначально, ибо японский флот в численном отношении вчетверо превосходил нашу 2-ю Тихоокеанскую эскадру. Жаль адмирала Рождественского – судили за то, что должно было случиться. Слышал, матрос Новиков, за революционную пропаганду переведённый с крейсера «Минин» к нам на броненосец «Орёл», написал эпопею «Цусима». Упомянул и меня. Получил сталинскую премию. Я не читал, но уверен – оболгал русский флот.

Увы, наша русская община в Парагвае, столь ревностно создававшаяся генералами Беляевым и Эрном, разъехалась в Аргентину, Бразилию и Северо-Американские Штаты. Виной тому непрестанные политические перевороты в стране. Полковник Франко сверг президента Аялу, а через год его сверг профессор и бывший министр Пайва. Ещё через год Пайву сверг герой войны с Боливией Эстигаррибиа. Впрочем, майор Истомин рассказывал, что заслуги его сильно преувеличены. Парагвай победил не благодаря, а вопреки нашему «прославленному» маршалу и он решил избавиться от Беляева, оставив без военной пенсии, но Экштейн-Дмитриев сумел выхлопотать мизерное пособие. Жаль Беляева, столько сделал для Парагвая! В последние годы работал с Ермаковым в Патронате по делам индейцев, но Эстигаррибиа выгнал. Теперь директор индейской школы. Организовал театр макка и объездил весь континент с представлениями. К моему сожалению, рассорился с общиной, не поддержав нападение Гитлера на Советы. Стал очень религиозным. Каждый день молится в Покровской церкви и ставит свечки. Как-то признался мне, что в молитвах ему открылось будто Сталин – русский богатырь, в него вселился дух Петра Великого и он обязательно победит немцев. Одним словом, впал в мистицизм.

Вскоре Эстигаррибиа погиб в авиакатастрофе и президентом стал генерал Мориниго, ничем, кроме интриг, не отличившийся в службе разведки у Николая Францевича Эрна. Мориниго, в свою очередь, был свергнут Фрутосом, Фрутос Гонсалесом, Гонсалес Вильясанти, Вильясанти Лопесом, Лопес Кареагой, Кареага Перейрой, а Перейра Стресснером. Помню, во времена Чакской войны Таранченко заставлял его, молодого лейтенанта, пить канью и учил ненавидеть большевиков. Похоже, Стресснер усвоил питейные уроки нашего «Таранканьи» – так и не установил дипломатические отношения с большевистской Россией. Но теперь у нас диктатура хуже сталинской.

Борис Эрн, сын Николая Францевича, служит в генштабе. А брат генерала, военный инженер Сергей Францевич, отстраивает Асунсьон. Теперь самый влиятельный человек в общине не Беляев, не Эрн, а генерал, профессор математики и почётный гражданин Парагвая Степан Леонтьевич Высоколян. Получил золотую медаль в военной академии, женат на дочери министра иностранных дел. Девять детей!

Наш майор Леш, служивший в разведке у Эрна, умер в Пуэрто-Касадо от заражения крови. Похоронили на русском кладбище. Супруга Нина Николаевна осталась одна с сыном.

Срывалина оперировал сам Дзирне, вылечил ему ногу. Теперь Срывалин командует сапёрами, а Дзирне получил назначение консулом в Бейрут, но скончался там через год.

Канонников снова открыл речную компанию. Берёт с собой сына, приучает к воде. А я зарегистрировал «Общество русских морских офицеров», председательствую в РОВСе и Императорском Доме. С супругой устраивали приёмы для парагвайской и русской элиты. Танцы, тосты, веселье… Но с моей болезнью всё закончилось.

Братья Оранжереевы… Игорь стал начальником штаба дивизии. Про Льва давно не слышал. Лётчик Парфёненко после Чакской войны служил инструктором в лётном училище, но заболел туберкулезом, уехал лечиться в Вену и, кажется, умер. Николай Ходолей наконец-то получил Чакский крест за войну с Боливией и по-прежнему служит в армии. Жаль Ширкова. Спился, бродяжничал в лохмотьях с бездомными собаками. Самому было стыдно – всё-таки герой Чакской войны. В Асунсьоне его уважали, мальчишки ходили толпами, расспрашивали о подвигах. А он стыдился нищенского вида и решил уехать подальше. Мы собрали денег и он перебрался в Сан Хуан Кабальеро на границе с Бразилией.

После Чакской войны приехал офицер и писатель Павел Булыгин. Рассказывал как пытался спасти царскую семью. Скончался дома на террасе от кровоизлияния в мозг. Жаль, всего лишь 42 года. Такой талант! Башмаков поехал покупать гроб, но как раз вспыхнул мятеж Франко и получил пулю в живот. Мучительно умирал на улице.

Хватит о Парагвае! Закончились здесь времена русской военной славы. Эта глава о гражданской войне на юге России. Пока есть силы, опишу третью войну, в которой Провидением и патриотическим порывом мне выпала честь участвовать. Надеюсь, рассказ не утомит притязательного русского читателя где-нибудь во Франции, Бразилии, Парагвае, а может, даст Бог, и в освобождённой от большевиков Матери России.

Январь 1920-го. Севастополь

– Как Вам утка, Владимир Зенонович? – спросил генерал Субботин.

– Отменная, Владимир Фёдорович! – промямлил Май-Маевский. – Грецкий орех с черносливом. У Вас исключительный повар! Мне бы такого.

– Из петербургского ресторана. Стажировался в Ницце.

– Переманил бы к себе, если бы не наша дружба, – Май-Маевский вытер полное вспотевшее лицо свежей салфеткой, услужливо протянутой Павлом Макаровым. Стакан мгновенно наполнился вином. – У Вас новый адъютант? – показал на меня, неуклюже поправив пенснэ.

– Не совсем. Капитан Проскурин из службы охраны крепости.

– Рад знакомству, – Май-Маевский протянул маленькую пухлую ладонь.

– Командование решило выделить Вам личного телохранителя. Всё-таки, жалуют пост губернатора Крыма.

– Но при мне адъютант и ординарец!

– Третий – не лишний. К тому же у капитана приличный опыт охранной службы.

– Снова выдумки Астраханцева! – впалый, тонкий рот Май-Маевского капризно скривился.

– Не буду скрывать и ещё одну причину сего назначения: утечка секретной информации. Оперативные сводки по радио принимает офицер в крепости. Капитан, участник Ледяного похода. В благонадёжности не сомневаюсь. Далее сводки поступают мне и начальнику штаба. Только вчера обнаружили административный недочёт: копии до сих пор посылают и Вам, а затем появляются на улицах в виде листовок. Где-то засел шпион, а в городе действует большевистское подполье.

– Возможно, получают по своим каналам, – Май-Маевский попытался собрать воедино чрезмерно располневшее тело, а я заметил как Макаров напрягся.

– Не думаю. Содержание полностью совпадает с нашими сводками.

– Лично я сразу сжигаю. Давайте ещё выпьем! – Май-Маевский поднял бокал, явно желая прервать неудобный разговор. – За великую неделимую Русь!

– И за Ваше новое назначение! – добавил Макаров.

Тетрадь, найденная на крейсере «Генерал Корнилов». Порт Бизерта, Тунис. 1933 г.

9 ноября 1920. В девять утра прибыли в Севастополь. Пригласил Кривошеина, адмирала Кедрова, генералов Шатилова и Скалона. Отдал приказ занять почту и телеграф, выставить караулы на пристанях и вокзале, распределил тоннаж по портам: Керчь – 20 тыс., Феодосия – 13, Ялта – 10, Севастополь – 20, Евпатория – 4. Приказал разработать план погрузки тыловых учреждений, раненых, больных, продовольствия и ценного имущества.

В десять принял французского верховного комиссара графа Де Мартеля, адмирала МакКолли, полковника Уольша и майора Токахасси. Просил помочь в Константинополе, если придётся оставить Крым.

По полудни пригласил представителей печати и ознакомил с положением: истекла кровью Русская Армия, сражавшаяся не только за честь и свободу Отечества, но и за спасение всей культуры и цивилизации от кровавых большевистских палачей Троцкого, Лациса, Розенфельда, Иоффе, Залкинд, Ландера, Кауфмана, Апфельбаума и прочих ненавистников русского народа, ввергнувших его в братоубийственную войну. Полураздетые, голодные, выбившиеся из сил офицеры, солдаты, казаки и матросы по-прежнему готовы отстаивать последний осколок Великой Империи, но силы на исходе.

Поздно вечером получил сводку с фронта. Наши части перешли в контратаку, овладели оставленной накануне позицией, но удержать не смогли. Резервы исчерпаны, а красные вводят свежие силы. К вечеру выбили нас из последней укреплённой позиции под Юшунью.

Январь 1920-го. Севастополь

Из скромной комнаты с видом на Южную бухту я переехал на площадь Нахимова в лучшую гостиницу Севастополя «Кист» – трёхэтажный импозантный особняк в стиле позднего классицизма и итальянского ренессанса, с полуциркульной аркой, пристройкой и балконами с дорическими колоннами. В вестибюле висело массивное панно из мрамора: «У нас проживали А. М. Горький, А. П. Чехов, К. С. Станиславский, Л. Н. Толстой, Ф. И. Шаляпин».

Первые два дня не было никакого движения. Видимо, Макаровы присматривались ко мне, решали как обезопасить себя и подпольный комитет. А я изображал ревностного телохранителя: молча осматривал здание, задёргивал шторы и проверял замки. Ознакомился с письмами и приказами Май-Маевского, написанными Павлом. Переписывались несколько раз из-за невероятного количества ошибок в правописании. Бросилось в глаза «сурьосно». Явно не дворянин, не офицер. Поместье у него под Скопино! Адъютант Его Превосходительства!

Наконец, за обедом Павел сделал ход:

– Владимир Зенонович, перечитали всего Диккенса! Почему бы не разнообразить наш быт? Владимир приглашает в гости. Отужинаем с массандрой в новом месте.

«Будут проверять меня большим количеством вина, – понял я. – Значит, подпольный комитет собирается именно там. Отводят подозрения. Если генерал был в квартире, то подпольщиков там быть не может.»

Май-Маевский оживился, задвигал всем телом и немедленно согласился. Вечером на авто мы отправились на Батумскую 37 – грязноватое, жёлтое четырёхэтажное здание между бухтами Карантинная и Южная. Три комнаты, шкаф, массивный буфет, потёртый диван, железные кровати и круглый стол в гостинице. Чувствовался горький запах пролетарских цигарок.

– Располагайтесь, господа! – произнёс Владимир. – Как видите, жилище скромное, но нам с женой и сыном хватает.

– Где они? – пробурчал Май-Маевский.

– Гостят у брата в Евпатории. Паша, помоги подать ужин.

Я подошёл к окну. На подоконнике тщательно вымытая пепельница, два горшка с цветами, в земле чёрно-серые крупинки пепла.

Май-Маевский устало погрузился на диван, а на столе появилось угощение, явно заказанное в татарском ресторане: лагман из баранины с домашней лапшой и овощами, жульен из рапанов с мидиями, шампиньонами, сливками и сыром.

– Я попросил Клавдию добавить в жульен белое вино, как Вы любите, Владимир Зенонович, – заискивающе произнёс Владимир.

Мы сели за стол. Павел поставил пять бутылок: «Ливадия», «Абрау», «Ореанда», «Массандра» и «Лакрима Кристи».

– Голубчики, зачем «Лакриму»? Женское! – капризно возмутился Май-Маевский.

– Десертное, Ваше превосходительство.

За лагманом и жульеном последовало тушёное мясо кавурма со сливочным маслом, бульоном, овощным гарниром и утка под тестом, начинённая рисом и поджаренными внутренностями. На малом столе ожидал десерт – пахлава с грецкими орехами.

Братья усердно подливали вино и наблюдали за мной.

– Почему так мало пьёте, капитан? – наигранно возмутился Павел. – Не стесняйтесь! Отвыкайте от фронтовой баланды!

– На службе, господа. Охраняю Его превосходительство.

– Перестаньте! Здесь все свои! – возразил Владимир, наливая мне до краёв массандру. – Севастополь наш, Крым наш! За единую, неделимую Русь!

– Вы тоже много не пейте, – строго произнёс я. – Произведём осмотр снаружи.

– Увольте, капитан! – возмутился Павел.

А Май-Маевский смаковал каждым блюдом, часто вытираясь салфеткой. Съел половину пахлавы и запил полным стаканом «лакримы». Павел предусмотрительно принёс подушку с пледом и генерал тут же задремал на диване.

– Прошу, господа! – я указал на дверь и за порогом сразу пошёл в наступление: – Вас предупреждали, что дома нельзя проводить заседания комитета! Визит генерала не отменяет подозрений контрразведки!

– Кто Вы такой?! – возмутился Владимир, опуская руку в карман шинели.