Глава 3

Как и предполагал Савелий Трофимович Морозцев, вечерний курьерский поезд до Москвы был полупуст. Попутчики без труда отыскали свободное купе в вагоне первого класса, носильщики пристроили невеликий багаж путешественников. Вокзальные часы показывали пять часов пополудни, коротая время до отправления сыщик с доктором выпили в буфете чаю, погуляли по гулкому вестибюлю вокзала, посмотрели на огромные фрески, повествующие о героическом прошлом города. Филатов покопался в книжном лотке, с брезгливостью отодвигая предлагавшуюся там литературу, рассчитанную на грамотных крестьян или лавочников. Наконец выбрал газету «Новое время». Матвей Никанорович покупать ничего не стал. Время пролетело незаметно, пора было готовится к отправлению. Первый класс встретил путников блеском зеркал и позолоты. Филатов невозмутимо занял своё место и развернул газету. Доктор скромно присел на диван напротив и крутил головой по сторонам, чувствовалось что он немного смущён напускной роскошью, царящей вокруг. Наконец, прекратив озираться по сторонам, он достал тетради с какими-то каракулями и углубился в чтение. Вскоре зашипел пар, окутывая белёсым туманом окна вагона, залязгали металлические сцепки, состав дёрнулся и тут же начал уверенно набирать ход под оглушительный рёв паровозного гудка. Уплыло, оставаясь позади, здание вокзала, перрон и гуляющая по нему публика. Казалось, что движется не вагон, а мир за его окном, меняя картинку.

Сыщик листал «Новое время», впрочем, не особо внимательно. Шурша страницами, Филатов нет-нет, да и поглядывал на спутника, который в отличие от Владимира Андреевича полностью погрузился в изучение своих бумаг: взъерошил волосы, листает туда-сюда свои книги, что-то подчёркивает карандашом и делает пометки на полях, бормоча что-то под нос. Увлечённость доктора передалась и новоявленному пациенту. Он совсем отложил газету, в которой всё равно ничего, кроме пустопорожней болтовни, не было, и наблюдал за попутчиком. Матвей Никанорович продолжал свои изыскания, полностью отрешившись от внешнего мира. За окном начало смеркаться, пейзаж посерел, очертания предметов смазались и цеплялись друг за друга. Филатов зажёг лампы. Их подрагивающий свет выхватил из сгустившейся темноты пятачок стола, заваленный бумагами.

– Так лучше? – спросил он доктора, щурившегося сквозь очки на ставшие еле различимыми буквы.

– Да, да! Спасибо большое. Я что-то увлёкся, не заметил, как стемнело, – Захаров отложил свои заметки и собрал разбросанные книги в аккуратную стопку.

– Над чем работаете? – поинтересовался сыщик.

– Так, ерунда. Пытаюсь проверить одну свою загадку. Сугубо медицинский вопрос, вам, думаю будет скучно слушать.

– Если сугубо медицинский, то я, скорее всего, ничего и не пойму. Разве только своими словами объясните, попроще как-нибудь, – Филатов явно настроился скоротать время за беседой.

– Я всё пытаюсь приблизиться к разгадке того метода, которым вас лечил. Должно же быть ему какое-то научное объяснение, – доктор взволнованно пригладил растрёпанные волосы. – Объяснение, которое укладывается в рамки традиционной европейской медицины. Пока ничего не выходит.

– Зачем искать, если и так всё великолепно работает? – пожал плечами Владимир Андреевич.

– Не вполне работает, – прервал собеседника Матвей Никанорович. – Не у всех пациентов я могу успешно снять боль. Всю спину бывает истыкаю и толку никакого. Такое редко, но случается. Мой учитель говорил, что иглоукалывание – одна из основ врачевания и при правильном применении незаменимая для исцеления. Вот я и пытаюсь найти ей…

– Объяснение? Для чего? Неужели из-за нечастых неудач? Я, к примеру, не смогу в деталях объяснить принцип работы паровоза, но это совсем не мешает мне наслаждаться поездкой до Москвы в приятной компании. Ваш навык уже позволяет вам стать вполне состоятельным человеком, – сыщик смотрел на собеседника с явным интересом.

– Как бы вам сказать…, – Матвей Никанорович снял свои круглые очки, протёр их, водрузил обратно на нос и с вызовом посмотрел Филатову прямо в глаза. – Представьте такую ситуацию. Совершилось какое-то преступление, допустим, убийство. Вы начали поиск, а виновный пришёл в участок сам и во всём сознался.

– Бывает и такое, – кивнул Владимир Андреевич. – Очень редко, по правде сказать.

– Ну вот, – кивнул доктор. – Злодей вам всё рассказал: как, где и чем убил, где покойник припрятан. Можно считать дело раскрытым?

– Не всё так просто, уважаемый Матвей Никанорович, – Филатов снисходительно улыбнулся рассуждениям дилетанта. – Необходимо установить мотив, движущие силы преступника. Вдруг он самооговором занимается, чтобы с истинного убийцы подозрения отвести?

– Вот и я о чём! – воскликнул Захаров. – Вам же не придёт в голову тотчас, не разобравшись, отправлять человека на каторгу. Пусть вы и знаете кто и как, но остались же ещё вопросы. Неужели вы сможете спокойно оставить их без ответа?

– Не смогу, – согласился сыщик.

– И я не могу. Вы сказали о том, что моих умений достаточно для того, чтобы иметь доходную практику. Как видите, это так. Плату за свои услуги я получаю хорошую, но это не главное. Деньги нужны мне для того, чтобы отправиться в Китай и продолжить обучение. Слишком много белых пятен осталось в голове, самому их не заполнить. Вы, верно, подумаете, что я ненормальный, но меня этим не удивишь. Так считает большинство моих коллег – маститых, уважаемых лекарей, – Захаров нервно взъерошил волосы.

– А как вы начали постигать эту науку? На медицинских факультетах, полагаю, этому не учат? – у Филатова собеседник – увлечённый и искренний – вызывал уважение.

– Это долгая история. И, полагаю, не очень увлекательная, – доктор махнул рукой.

– Так и мы никуда не спешим. Сделайте одолжение, Матвей Никанорович, расскажите.

– Было это, когда я заканчивал своё обучение в университете. В доме напротив поселился китайский мандарин. Ну это «министр» или «важный чиновник» на их наречии. Господин Лю, правда, был ещё не чиновником, а сыном какого-то важного таможенного сановника. Вот папенька и отправил его в Россию, чтобы отпрыск выучил наш язык, узнал наши обычаи и государственное устройство. Хотел, видимо, свою хлебную должность по наследству передать.

– В этом мы с Китаем похожи, как близнецы. Никаких новшеств гость не узнает, – хмыкнул Филатов.

– Н-да, – продолжил доктор, не обратив внимания на замечание собеседника. – Занял господин Лю шикарную квартиру, прислуги при нём было много: повара, собственные рассыльные, кучер, ещё какие-то люди. У нас в доме комнатёнку рядом с дворниками снимал старенький, сухой китаец, которому места рядом с хозяином не досталось. Сначала я не понял кто он, поскольку дедушка ничего не делал. Рано поутру выходил из дома, стелил на голую землю циновку, садился на колени и закрывал глаза, обратившись к солнцу. В этой позе он застывал надолго – на час, а то и больше, причём за всё это время совсем не шевелился, как каменный, только улыбался. Первые дни среди жителей, конечно, был переполох. Ещё бы – такое зрелище. Приходили смотреть со всех окрестных домов, шушукались и хихикали, но китаец никого не замечал.

– Просто улыбался солнцу? – Владимир Андреевич очень удивился.

– Да.

– А если солнца не было?

– Дедушку это не смущало. Он сидел в любую погоду. Прямо как каменный истукан, и под дождём, и под снегом. Когда положенное время заканчивалось, старик вставал, пил чай, ходил по двору и делал загадочную гимнастику, похожую на очень странный танец, медленный и пластичный. Гимнастика эта тоже поначалу собирала кучу зевак, словно цирковое представление. Потом соседи к странностям постояльца привыкли и уже не обращали внимания ни на гимнастику, ни на странное сидение по утрам. Китайца угощали калачами и чаем. Он с улыбкой благодарил за всё и часто кланялся, сложив руки у груди, калачи кушал с удовольствием, а чай предпочитал свой. Дедушка выучил несколько слов по-русски, которых ему хватало, чтобы понимать дворников и кухарок. Когда знания языка не хватало, то он просто улыбался и кланялся. Так и примелькался потихоньку, стал вроде как своим: в чужие дела нос не совал, но и о своих не распространялся. Впрочем, как я уже рассказал, дел-то у него особых не было. Чаем своим он и меня угощал. Уж очень я любопытствовал, чего он там пьёт.

– Ну и как вам? – спросил сыщик.

– Не понравился. Наш, привычный лучше. У него не чай, а будто солому кипятком заварили. Правда дедушка улыбался и говорил «халосий, халосий». Наверное, действительно самый хороший из своих припасов достал. Чай хоть и невкусный, но очень бодрит. И вот спустя три месяца после появления господина Чженя произошло первое загадочное событие.

– Господин Чжэнь – это ваш дедушка? – уточнил Филатов.

– Да, да. Наш старик. Однажды утром он по обыкновению сидел, зажмурившись, и улыбался солнцу. Я как раз возвращался откуда-то, сейчас и не припомню откуда. Передо мной шла компания из трёх хорошо подгулявших солдат. Раннее утро, а они уже пьяны были до неприличия. Гуляли, наверное, всю ночь, пока кабак не закрылся. Шли в форменных мундирах, голосили на всю округу всякие непристойности. Мне ещё подумалось, что будет, если они своему командиру попадутся? Но командиров рядом не было, а встречные переходили на другую сторону улицы, не желая связываться с тремя расхристанными мужиками. И тут гуляки увидели господина Чженя. Они остановились, а у меня сердце в пятки ушло – почуял, что добром дело не кончится. Сначала солдаты просто хохотали над ним и оскорбляли по-всякому. Я сказал: «Не совестно вам к пожилому человеку приставать, тем более втроём?».

– Вступились, значит? А почему?

– Да стыдно стало, за них стыдно. «Макака», «обезьяна», чего ещё там только не было. И это люди в форме императорской гвардии! Если уж допились до чёртиков, то хотя бы спрячьтесь и проспитесь, чтобы вас никто не видел, а не бесчинствуйте у всех на виду. Я попытался за руку оттащить ближайшего ко мне, но он здоровый – двинул плечом, и я кубарем покатился по двору, а вслед слышал хохот и матерщину. Дворник ещё грозился, что сейчас городового свистнет, но гуляки на него внимание не обратили.

– А что же Чжэнь?

– Так и сидел, улыбаясь невесть чему, словно вокруг ничего не происходит. Солдаты пробовали его теребить за плечо, но дедушка был словно каменный, даже глаза не открыл. И тут один сказал: «Сейчас я тебя разбужу, чучело косоглазое». И как пнёт ногой прямо в голову старику. Что произошло дальше, я видел чётко, будто время замедлилось. Господин Чжэнь кувыркнулся вперёд, и нога пролетела над ним. Старик вскочил на ноги и оказался между трёх противников. Он молниеносно ткнул каждого пальцем, одного в живот, другого у шеи, а третьего хлопнул ладошкой по лбу, словно укоряя за шалость. Все трое повалились на мостовую и больше не шевелились. Уже вовсю свистел дворник, прибежал городовой. Началось выяснение, что случилось. Мы всё рассказали, сам китаец только вежливо кланялся и улыбался. От него отстали: солдаты были живы, хоть в чувство так и не пришли, а свидетели все как один утверждали, что это пьяная троица начала дебош. Их отправили в больницу.

– Что за фокус? Невидаль какая-то, – сказал сыщик.

– Всё так и было, Владимир Андреевич, могу поклясться. – Захаров с горячностью пристукнул ладонью по столу. – Скажу больше – с того места, куда поверг меня противник, я хорошо видел глаза господина Чжэня. Он открыл их ровно в тот момент, когда совершал кувырок, и они были полны ярости. Китаец не просто трогал солдат, это были удары, хоть и не похожие на уличный мордобой, но гораздо более сокрушительные.

– Звучит, как какая-то легенда о дивных умениях заморских мастеров. Доводилось мне слыхивать похожие рассказы, но я всегда считал их враками, поскольку лично подобного отродясь не видел. Старик был охранником китайского богача? – предположил Филатов.

– Как оказалось – нет. Чжэнь был врачом. Господин Лю, его хозяин, несмотря на молодость был человеком довольно тучным. Кроме того, в процессе изучения варварских обычаев он усердно налегал на вино. После особенно крепких попоек старик отпаивал его разными отварами. И ещё снабжал какими-то порошками, назначение которых мне неизвестно.

– «Варварских» – это наших? – усмехнулся Владимир Андреевич.

– У них всё, что не китайское – варварское, – махнул рукой доктор. – А императора своего они почитают за властителя всей земли. Странно. Казалось бы отсталая и бедная страна, а каково самомнение! Ну да не об этом речь. Однажды утром наш дворник по своему обыкновению колол дрова. Колол и колол, пока что-то в спине не хрустнуло. Огласил он всю округу благим матом и заохал. Потом заохали и женщины во дворе, которые знали, что промучится бедолага теперь долго – с ним это произошло не впервые, да и скрючило знатно. Дворника, согнутого, как коромысло, под белы рученьки довели до лавки и посадили. Его жена стала заполошно искать какие-то лекарства и собираться в аптеку. Господин Чжэнь молча наблюдал за всей этой суетой, о чём-то размышляя, потом вздохнул и отогнал причитающих зевак от больного. Смысла его слов, конечно, никто не понял, но громкие, уверенные крики заставили всех замолчать и разойтись. Среди сердобольных свидетелей происшествия был и ваш покорный слуга, к которому, как к студенту-медику, обращались за советом, да только я ничего вразумительного предложить и не успел. Старик поудобнее положил дворника на лавке, принёс чистую тряпицу с чем-то завёрнутым внутри и начал водить по скрюченной спине руками, затем достал иглы и… Ну а дальше вы всё нынче испытали на себе.

– Дворник поднялся, как ни в чём не бывало.

– Именно так. Я же стоял, как громом поражённый. Произошедшее было даже удивительнее, чем начавшая забываться драка с солдатами. Я словно воочию увидел притчи из Писания, где Господь одним словом исцеляет немощных. Только здесь вместо слова использовались иглы. Никто из профессоров в университете даже не говорил ни о чём подобном. Все восхищённо галдели. Господин Чжэнь тихонько удалился в свою каморку, разошлись бабы по своим делам, дворник тоже ушёл, а я всё стоял, как истукан. Потом опомнился, отправился к себе в квартиру, но покой потерял окончательно, даже ночью не мог уснуть. Единственное о чём я мог думать – как самому научиться такому искусству.

– Меня бы его техника в рукопашной больше заинтересовала. – сказал сыщик. – Впрочем, иголки тоже любопытно – из больного здорового сделать, дорогого стоит! Хотя, превратить трёх здоровых лбов тремя касаниями в больных – тоже искусство! Не знаешь, что и лучше.

– Я таким выбором не мучился, – улыбнулся Захаров. – Мне больше всего на свете нужно было узнать секреты иглоукалывания. На следующее утро, после бессонной ночи, я спустился во двор. Господин Чжэнь уже сидел на привычном месте, закрыв глаза. У меня с собой была припасённая тряпица, которую я расстелил рядом с ним и попытался устроиться на коленках, подобно старику. Было жутко неудобно: булыжник больно впивался в кости, затекла поясница, от постоянного ёрзанья стёрлась кожа на коленях, одеревенели ноги. Китаец же словно и вовсе не замечал моих страданий – сидел не шевелясь, как изваяние. Наконец мне удалось устроится, как и он, сев пятой точкой себе на пятки, и замереть. Я не двигался и старался не обращать внимания на неудобства. Глаза прикрыл, как мой терпеливый сосед. Через какое-то время притерпелся, даже носом начал клевать. Тут и солнце взошло. Старик поднялся, как будто взлетел, я следом за ним, скрипя и охая. Господин Чжэнь улыбнулся, поздоровался и предложил чай. За чаепитием я жестами показал, чего хочу. Китаец мотал головой и тряс руками, что-то бурно объясняя.

– Видимо, вы получили отказ, – предположил Владимир Андреевич.