Китайская народная мудрость говорит: не дай Бог жить во времена перемен!
В этом смысле нашим соотечественникам за век досталось сполна – первая Мировая война, революция 1917 г., Гражданская война, периоды репрессий, коллективизаций, индустриализаций, Великая отечественная война, периоды восстановления, застоя, перестройки, полная смена 1991 г., разрушение СССР, разруха, реформы, кризисы и т.д.
В книге рассматриваются социально-психологические проблемы, с которыми сталкиваются преподаватели высших учебных заведений (университетов, институтов) во времена глобальных перемен и кризисов.
Рассматриваемая в книге тема – многогранна, для ее раскрытия автор привлекает демографию и историю, политику и социологию, психологию и конфликтологию. Читатель найдет здесь неизвестные и забытые факты становления современной Российской высшей школы.
В.С. Ключевский писал: «История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков». Обращение к истории позволяет глубже взглянуть на нынешнюю ситуацию, увидеть тенденции ее развития.
Основной текст книги состоит из четырех глав. В первой главе рассматривается историческая подоплека кризиса высшего профессионального образования (ВПО) в России. Первый период относится к послереволюционной разрухе, поставившей преподавателей вузов (да не только их) в ужасающее положение. Трагизм положения интеллектуального слоя в годы разрухи усугубляется «красным террором» по отношению к российскому «образованному слою», важнейшей частью которого является вузовская интеллигенция. Показано, какие потери понесла вузовская и академическая среда.
Второй период, рассматриваемый в книге, относится к НЭП и последовавшей за ним форсированной реконструкции экономики в России, сопровождавшейся экстенсивным развитием ВПО. Для этого периода характерны свои особенности взаимоотношения государства и преподавателей вузов. Со сменами пятилеток принятый властями лозунг «техника решает все» вынуждено заменяется на другой – «кадры решают все»; была осознана и значимость ВПО. Однако – с определенными оговорками, которые сказались на положении преподавателей вузов.
Третий период, рассматриваемый в книге в качестве исторической подоплеки кризиса отечественного ВПО, являются послевоенные годы. Это было, с одной стороны, время наивысшего подъема высшей школы, с другой -стороны ее застоя и бюрократизации. А перестройка и последовавшее «лихолетье» 90-х с коммерциализацией высшего образования нанесла сокрушающий удар по ВПО. В главе показано, что кризис высшей школы стал следствием многолетнего накопления ошибок.
Во второй главе рассматриваются, почему и как преподаватель вуза сегодня может сегодня стать безработным. Рассматриваются перспективы отечественной высшей школы в условиях «неожиданного» попадания общества в «демографическую яму», экономического кризиса и разрушительного курса на так называемую «оптимизацию» вузов путем их сокращения или объединения.
В третьей главе показано, что возникшая на кафедре вуза в этих условиях «борьба за существование» (в форме издевательств, психотеррора) выбрасывает «за борт» преподавателей, одного за другим, не прибегая к процедуре формального сокращения. Известно, что склоки и дрязги «выбивают» самых талантливых, а посредственности – более «выживаемы» в подобных ситуациях и имеют свойство «множиться».
В четвертой главе рассматривается ситуация, когда преподаватель вуза уже лишился работы, – и не по своей вине. Безработица – это стресс, депрессия, личностный кризис. Что делать, как жить дальше? Рассматриваются правовые, организационные и психологические аспекты. Даются конкретные рекомендации, как пережить негативную ситуацию, как обрести себя заново – в работе, в жизни, в семье. Книга поможет Вам найти свой ответ на эти вопросы.
После необходимого в каждой книге Заключения размещен раздел «Персоналии», в котором в алфавитном порядке даются сведения о тех исторических персонажах на которых автор ссылался в книге.
Для читателя, который более глубоко, чем рассмотрено в книге, заинтересовался событиями и фактами, в разделе «Список литературы» приводятся первоисточники, которыми можно воспользоваться.
В приложения – психологические опросники, позволяющие читателю провести самоценку навалившихся проблем, определить уровень депрессии.
Предупрежден – значит вооружен!
«Прошлое – это лишь пролог»
Вильям Шекспир (1564-1616 гг.)
«История не учительница, а надзирательница, magistra vitae {с лат. -наставница жизни}: она ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков».
В.О. Ключевский (1841-1911 гг.), русский историк
«Времена не выбирают – в них живут и умирают…»
Александр Кушнер (род. 1936 г.), современный русский поэт
Память – это то, с помощью чего мы выживаем во внешнем мире. Это способ адаптации нашего поведения к изменению окружающей среды, а среда изменяется постоянно. Историческая память – это, в первую очередь, сознательное обращение к прошлому со всеми его положительными и отрицательными моментами, попытка восстановить действительность происшедших событий.
Обращение к истории позволяет нам по новому, глубже взглянуть на нынешнюю ситуацию, а порой и помогает прогнозировать её развитие. Быть может, в этом отношении имеет смысл говорить о цикличности истории, даже не в смысле событийной цикличности, а в плане смысловой цикличности.
История мирового высшего образования показывает, что развитие высшей школы шло даже не параллельно, а опережающее по отношению к развитию общества. Развитие высшего образования в целом предшествовало прогрессивным изменениям в обществе, являясь, следовательно, их предпосылкой. И наоборот, задержки в его развитии – замедляли прогресс.
Разумеется, в каждой стране динамика становления и развития высшего образования подчинена своим приоритетам и граничным условиям, определяемым экономическими, социальными и культурными особенностями. Свои приоритеты и ограничения развития высшей школы были и в СССР, есть они и в постсоветской России. История отечественного высшее образования показывает, что оно, с одной стороны, всегда следовало вектору экономического развития страны, а с другой – являлось отражением представленной в данный момент социально-политической ситуации.
Нравится нам, или нет, но все мы родом из Советского Союза. Оттуда же родом и наше отечественное, российское высшее образование. Нынешняя высшая школа во многом базируется на достижениях советских времен. И несет на себе груз накопленных проблем, проявляющихся уже в последние два советских десятилетия и усугубленных постсоветскими реформами высшего образования.
«История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии; второй – в виде фарса» – емко сформулировал когда-то немецкий философ Гегель (1770-1831 г.). Гегелевскую формулу можно отнести и к истории становления отечественного высшего образования и его реформирования. И, похоже, что наблюдаемая динамика трансформаций российского высшего образования может быть представлена уже трехзвенной формулой: «трагедия – фарс – и вновь трагедия», где третье звено формулы в ряде случаев относится к нынешним реформациям. Ничего не поделаешь – диалектика!
Рассматривая историческую подоплеку нынешнего кризиса ВПО и безработицы преподавателей вузов России, будем обращать внимание на прецеденты подобных явлений в нашей стране.
Исторический экскурс направляет нас, прежде всего, в послереволюционные годы. Здесь мы можем найти первые аналогии событиям совсем недавнего прошлого.
«Нищета ведет к революции, революция – к нищете»
Виктор Гюго (1802-1885 гг.), французский писатель
Глобальная разруха – и не только в головах…
Послереволюционная Россия. Разруха. Полный упадок в промышленности. Не работает транспорт. Нет топлива, электроэнергии. Катастрофическая нехватка продовольствия – крупные города отрезаны от продовольственных страна. Этот страшный период советской истории Герберт Джорж Уэллс (1866-1946 гг.), английский писатель и публицист, автор фантастических романов, приехавший второй раз в Россию, называет временем полнейшего разгрома, социального разложения, распада общества. В книге «Россия во мгле» Герберт Уэлс пишет: «Громадная монархия, которую я видел в 1914 году, с ее административной, социальной, финансовой и экономической системами, рухнула и разбилась вдребезги под тяжким бременем шести лет непрерывных войн. История не знала еще такой грандиозной катастрофы» [Уэллс, 1964].
Общая численность населения страны по данным переписи 1920 г. (по состоянию на 28 августа) составила 136,8 млн. человек. По сравнению с началом 1917 г. численность населения сократилась на 6,7 млн. человек. Примерно 2 млн. из этого числа приходится на эмиграцию из страны, остальные 4,7 млн. – демографические потери от гражданской войны, вызванных ею голода и эпидемий, а также сокращения рождаемости [Волков, 1999].
Смертность в Петрограде в 1920 г., по сравнению с 1914 г., возросла почти в 4 раза и была выше 81 чел. на тысячу населения. Рождаемость среди недоедающего и «глубоко удрученного населения» (формулировка Г. Уэллса) снизилась по сравнению с довоенным уровнем в три раза и составила 15 чел. на тысячу [там же].
С фронтов по своим домам возвращаются миллионы солдат – голодных, разочарованных, озлобленных. А их путь к своим домам, – при разрушенной транспортной системе, – далек и долог и пролегает через крупные города. Послереволюционная разруха сопровождается уголовным «беспределом», разбоем.
Г. Уэллс пишет: «Это было время разгрома, время полнейшего социального разложения. Это был распад общества. … Среди бела дня на улицах Москвы и Петрограда людей грабили и раздевали, и никто не вмешивался. Тела убитых валялись в канавах порой по целым суткам, и пешеходы проходили мимо, не обращая на них внимания. Вооруженные люди, часто выдававшие себя за красногвардейцев, врывались в квартиры, грабили и убивали. В начале 1918 года новому, большевистскому правительству приходилось вести жестокую борьбу не только с контрреволюцией, но и с ворами и бандитами всех мастей. И только к середине 1918 года, после того как были расстреляны тысячи грабителей и мародеров, восстановилось элементарное спокойствие на улицах больших русских городов» [Уэллс, 1964].
Особенно тяжкая была ситуация в потребляющих районах России, включая крупные города, которые теперь мы называем университетскими центрами (Москва, Петроград, Томск, Казань, Екатеринбург, Таганрог, Новочеркасск, Харьков). Бешеная инфляция сочеталась с отсутствием продуктов и товаров.
В Москве за годы 1-й Мировой и гражданской войны цены на соль выросли в 125 тыс. раз, сахар – в 28 тыс. раз, картофель – в 21 тыс. раз, пшено – в 15 тыс. раз. В Петрограде в 1918 г. рыночные цены были выше, чем в Симбирске, в 15 раз, чем в Саратове – в 24 раза [Подлинная история РСДРП., 2010, с. 335].
Национализация предприятий предотвратила дальнейшее их закрытие и, казалось бы, создала условия для обеспечения полной занятости работников. Однако введенное на предприятиях принудительное регулирование заработной платы, которая в то время была ниже прожиточного минимума, привело к значительному падению производительности труда.
К апрелю 1918 г. было зарегистрировано уже 344 тыс. безработных, 33% из них составляли квалифицированные рабочие. Примерно столько же могли быть неучтены из-за отсутствия на местах органов трудоустройства.
Годы гражданской войны характеризуются чрезвычайной экономической бедности государства. «Искусство, литература, наука, все изящное и утонченное, все, что мы зовем "цивилизацией", было вовлечено в эту стихийную катастрофу» – пишет Г. Уэллс. Большинство населения страны в этих экстремальных условиях столкнулось с проблемой выживания. На грани жизни и смерти оказались и интеллигенция, включая ученых и преподавателей вузов.
Снабжение населения в городах осуществлялось по карточкам на основе классового принципа. Высшую норму получали рабочие. Естественно, что преподаватели вузов, «гнилая интеллигенция», к категории рабочих не могли быть отнесены, и продовольственная норма была для них значительно ниже. Введенный затем «спецпаёк»: красноармейский; совнаркомовский – для «ответственных» работников; «академический» паек, который был в 1,5-2 раза больше пайка рабочего с индустриального предприятия – для весьма ограниченного круга ученых, «пригретых» властями). А «обычным» преподавателям вузов спецпаек был не положен.
Обычные карточные нормы обеспечивали от 30 % до 50 % необходимых для выживания продуктов. Остальное приобреталось у «мешочников», доставлявших продукты из плодородных районов, нередко пересекая линию фронта. Широкое распространение получил натуральный безденежный обмен. В гости идут, взяв в качестве подарка хозяевам хоть немного еды, пару поленьев дров. Распространились заболевания, возникали эпидемии: тиф, холера. Нет мыла, редко работают бани. Учебные заведения не отапливаются.
Для науки, искусства, литературы, высшего образования страны катастрофа 1917-1918 г. оказалась совершенно гибельной. «Покупать книги и картины больше некому; ученый получает жалованье в совершенно обесцененных рублях. Новый, незрелый еще общественным строй, ведущий борьбу с грабежами, убийствами, с дикой разрухой, не нуждается в ученых; он забыл о них. […] Поэтому научным работникам, жизненно необходимым каждой цивилизованной стране, приходится терпеть сейчас невероятную нужду и лишения» [Уэллс, 1964].
В 1918 г. в 308 научных учреждениях Советской России, по разным данным, было от 7326 [Волков, 1999., табл. 4] до 12,5 тыс. [Изменения социальной. , 1976, с. 292-293] научных работников, значительная часть которых к 1920 г. сосредоточились, основном, в столицах – Петрограде и Москве. Они, как пишет Г. Уэллс, оказались не нужны молодому Советскому государству.
Только в самом конце 1919 г., когда многие преподаватели вузов уже умерли от голода и холода, советское правительство ввело для профессоров и доцентов продовольственные пайки, которые были достаточны, чтобы они и члены их семей не голодали.
Однако ситуация все еще оставалась чрезвычайно тяжелой. Г. Уэллс пишет: «Во время нашего пребывания в Петрограде (в сентябре 1920 г. – уточнение наше, С.Д.) введен бесплатный проезд (в трамвае – С.Д.). В прошлом году температура во многих жилых домах была ниже нуля, водопровод замерз, канализация не работала. Люди ютились в еле освещенных комнатах и поддерживали себя только чаем и беседой» [Уэллс, 1964].
Действия власти были направлены на удовлетворение исключительно тех сиюминутных потребностей, от которых зависело выживание государства и самой власти. К тому же у людей, управлявших в тот период страной, существовали идеи о необходимости коренной перестройки всей системы высшего образования, унаследованной от царской России («разрушим все до основанья, а затем…»). Выдающийся русский историк Ю.В. Готье (18731943 гг.), академик АН СССР (с 1939 г.), в своем дневнике приводит слова А.В. Луначарского, который весной 1918 г. называл российские университеты кучей мусора [Готье, 1997, с. 130]. И ныне признается, что А.В. Луначарский, как и все советские деятели того времени, был убежден в том, что старая школа себя изжила [Андреев, 2008, с. 198].
О проекте
О подписке