Это же внеклассовый подход, – застонал Туронок, – существует железная очередность. Демократические страны – вперед! Затем – нейтральные государства. И, наконец, – участники блока…
Жили с год примерно… А чего она забеременела, я не понимаю… Лежит, бывало, как треска. Я говорю: «Ты, часом, не уснула?» – «Нет, – говорит, – все слышу». – «Не много же, – говорю, – в тебе пыла». А она: «Вроде бы свет на кухне горит…» – «С чего это ты взяла?» – «А счетчик-то вон
Жили с год примерно… А чего она забеременела, я не понимаю… Лежит, бывало, как треска. Я говорю: «Ты, часом, не уснула?» – «Нет, – говорит, – все слышу». – «Не много же, – говорю, – в тебе пыла». А она: «Вроде бы свет на кухне горит…» – «С чего это ты взяла?» – «А счетчик-то вон как работает…» – «Тебе бы, – говорю, – у него поучиться…» Так и жили с год…
Если Довлатов и был обличителем, то это был какой-то странный, сердечный обличитель. Общаться с людьми он хотел много больше, чем их обличать. На прозу нашей жизни он смотрел так, как если бы она сама по себе являла собой образчик искусства проз
В литературе Довлатов существует так же, как гениальный актер на сцене, – вытягивает любую провальную роль. Сюжеты, мимо которых проходят титаны мысли, сюжеты, становящиеся в лучшем случае скудной добычей газетных поденщиков, превращаются им в перлы создания.
– Эй! Кто там поближе?! Вырубите звук, – сказал Жбанков.
– Пускай, – говорю, – надо же твой мат заглушать.
– Правды не заглушишь! – внезапно крикнул Гурченко…