Его окружали веселые, умные, добродушные физики. Меня – сумасшедшие, грязные, претенциозные лирики. Его знакомые изредка пили коньяк с шампански
оглядел пустой чемодан. На дне – Карл Маркс. На крышке – Бродский. А между ними – пропащая, бесценная, единственная жизнь.
ой чемодан. На дне – Карл Маркс. На крышке – Бродский. А между ними – пропащая, бесценная, единственная жизнь.
Главное в его историях – исследование единственного надежного инструмента свободы – языка. Только в диалоге свобода выявляет себя адекватно.
Я знаю, что свобода – философское понятие. Меня это не интересует. Ведь рабы не интересуются философией. Идти куда хочешь – вот что
Рассуждая философски, один большой долг лучше, чем сотня мелких. Брать на год солиднее, чем выпрашивать до послезавтра. И
высоко… Короче, я упал. Увидел небо, такое огромное, бледное, загадочное. Такое далекое от всех моих невзгод и разочарований. Такое чистое.
Лучше всего, Боря, тебе удаются философские отступления. – А тебе, Дима, внутренние монологи, – реагировал Штейнберг…
Борина жена, в девичестве – Файнциммер, любила повторять: «Боря выпил столько моей крови, что теперь и он наполовину еврей!»