Цитаты из книги «Чемодан (сборник)»

спецодежду. Костюм для похоронных церемоний… Редактор наш был добродушным человеком. Имея большую зарплату, можно позволить себе такую роскошь, как добродушие. Да и времена были тогда сравнительно либеральные. Он сказал: – Давайте примем компромиссное решение. Вы подготовите до Нового года три социально значимых материала. Три статьи широкого общественно-политического звучания. И тогда редакция премирует вас скромным костюмом. – Что значит – скромным? Дешевым? – Не дешевым, а черным. Для торжественных случаев. – О'кей, – говорю, – запомним этот разговор… Через неделю прихожу в редакцию. Вызывает меня заведующий отделом пропаганды Безуглов. Спускаюсь ниже этажом. Безуглов говорит одновременно по двум телефонам. Слышу: – Белорус не годится. Белорусов навалом. Узбека мне давай или, на худой конец, эстонца… Хотя нет, погоди, эстонец вроде бы есть… Зато молдаванин под сомнением… Что?.. Рабочий отпадает, пролетариев достаточно… Давай интеллигента либо сферу обслуживания. А самое лучшее – военного. Какого-нибудь старшину… В общем, действуй! Безуглов поднял другую трубку: – Алё… Срочно нужен узбек. Причем любого качества, хоть тунеядец… Постарайся, голубчик, век не забуду… Я поздоровался и спрашиваю: – Что это за интернационал? Безуглов говорит: – Скоро День Конституции. Вот мы и решили дать пятнадцать очерков. По числу союзных республик. Охватить представителей разных народов. Безуглов вынул сигареты и продолжал: – С русскими, допустим, нет проблем. Украинцев тоже хватает. Грузина нашли в Медицинской академии. Азербайджанца на мясокомбинате. Даже молдаванина подыскали, инструктора райкома комсомола. А вот с узбеками, киргизами, туркменами – завал. Где я возьму узбека?! – В Узбекистане, – подсказал я. – Какой ты умный! Ясно, что в Узбекистане. Но у меня же – сроки. Не говоря о том, что командировочные фонды давно израсходованы… Короче, хочешь заработать пятьдесят рублей?

Приличный двубортный костюм Я и сейчас одет неважно. А раньше одевался еще хуже. В Союзе я был одет настолько плохо, что меня даже корили за это. Вспоминаю, как директор Пушкинского заповедника говорил мне: – Своими брюками, товарищ Довлатов, вы нарушаете праздничную атмосферу здешних мест… В редакциях, где я служил, мной тоже часто были недовольны. Помню, редактор одной газеты жаловался: – Вы нас попросту компрометируете. Мы оказали вам доверие. Делегировали вас на похороны генерала Филоненко. А вы, как мне стало известно, явились без пиджака. – Я был в куртке. – На вас была какая-то старая ряса. – Это не ряса. Это заграничная куртка. И кстати, подарок Леже. (Куртка и вправду досталась мне от Фернана Леже. Но эта история – впереди.) – Что такое «леже»? – поморщился редактор. – Леже – выдающийся французский художник. Член коммунистической партии. – Не думаю, – сказал редактор, потом вдруг рассердился, – хватит! Вечные отговорки! Все не как у людей! Извольте одеваться так, как подобает работнику солидной газеты! Тогда я сказал: – Пусть мне редакция купит пиджак. Еще лучше – костюм. А галстук, так и быть, я сам куплю… Редактор хитрил. Ему было совершенно все равно, как я одеваюсь. Дело было не в этом. Все объяснялось просто. Я был самым здоровым в редакции. Самым крупным. То есть, как уверяло меня начальство, – самым представительным. Или, по выражению ответственного секретаря Минца, – «наиболее репрезентативным». Если умирала какая-то знаменитость, на похороны от редакции делегировали меня. Ведь гроб тащить не каждому под силу. Я же занимался этим не без вдохновения. Не потому, что так уж любил похороны. А потому, что ненавидел газетную работу… – Нахальство, – сказал редактор. – Ничего подобного, – говорю, – законное требование. Железнодорожникам, например, выдается спецодежда. Сторожам – тулупы. Водолазам – скафандры. Пускай редакция мне купит

Мэр быстро снял пиджак, ослабил галстук и взгромоздился на диванчик у телефона. Его ступни в зеленых шелковых носках утомленно раздвинулись. Руки были сложены на животе. Глаза прикрыты. Охранники начали действовать. Один звонил врачу. Другой командовал: – Освободите помещение! Я говорю – освободите помещение! Да побыстрее! Начинайте митинг!.. Еще раз повторяю – начинайте митинг!.. – Могу я чем-то помочь? – вмешался начальник станции. – Убирайся, старый пидор! – раздалось в ответ. Первый охранник добавил: – На столах все оставить как есть! Не исключена провокация! Надеюсь, фамилии присутствовавших известны? Начальник станции угодливо кивнул: – Я списочек представлю… Мы вышли из помещения. Я нес портфель в дрожащей руке. Среди колонн толпились работяги. Ломоносов, слава богу, висел на прежнем месте. Митинг не отменили. Именитые гости, лишившиеся своего предводителя, замедлили шаги возле трибуны. Им скомандовали – подняться. Гости расположились под мраморной глыбой. – Пошли отсюда, – сказал Лихачев, – чего мы здесь не видели? Я знаю пивную на улице Чкалова. – Хорошо бы, – говорю, – удостовериться, что монумент не рухнул. – Если рухнет, – сказал Лихачев, – то мы и в пивной услышим. Цыпин добавил: – Хохоту будет… Мы выбрались на поверхность. День был морозный, но солнечный. Город был украшен праздничными флагами. А нашего Ломоносова через два месяца сняли. Ленинградские ученые написали письмо в газету. Жаловались, что наша скульптура принижает великий образ. Претензии, естественно, относились к Чудновскому. Так что деньги нам полностью заплатили. Лихачев сказал: – Это главное…

…Но и такой, моя Россия, ты всех краев дороже мне…

Так попытаемся хотя бы данный миг не омрачать унынием и скукой! Попытаемся оставить царапину на земной коре.

Три вещи может сделать женщина для русского писателя. Она может кормить его. Она может искренне поверить в его гениальность. И наконец, женщина может оставить его в покое. К

Я раза три вообще не голосовал. Причем не из диссидентских соображений. Скорее – из ненависти к бессмысленным действиям.

А что делать? Способностей у меня нет. Уродоваться за девяносто рублей я не согласен

Существуют в мире точные науки. А значит, существуют и неточные. Среди неточных, я думаю, первое место занимает филология. Так я превратился в студента филфака. Через неделю меня полюбила стройная девушка в импортных туфлях. Звали ее Ася.

из диссидентских соображений. Скорее – из ненависти к бессмысленным действиям.