4

Доплыв до берега, Юрьев с трудом добрел до своих вещей, плюхнулся на полотенце и подпер подбородок кулаком, не отдавая себе отчета, что копирует классическую позу «Мыслителя» Родена.

«Что же это получается? – спрашивал он себя. – Жил-был крупный рыжий мужчина, которому ни с того ни с сего вдруг взяли и оттяпали руку. Или – за дело. Заманили в море и…»

Юрьев раздраженно почесал переносицу. Нет, конечно же, никто мужчину в море не заманивал, потому что искалечить его можно было на берегу. Либо на лодке. Либо…

Юрьев посмотрел в сторону яхты, почти неразличимой в сверкании солнечных бликов. Если до сих пор она вызывала недоумение, то теперь словно излучала угрозу. Или у Юрьева разыгрался приступ паранойи, профессиональной болезни всех разведчиков? Он ожесточенно помотал головой, разгоняя мрачные мысли, и уткнулся лбом в поднятые колени.

– Плохо? – участливо спросил мужской голос.

Юрьев поднял глаза и увидел перед собой пожилого болгарина, заправляющего пляжным аттракционом и спасательной службой. Молодые подчиненные звали его Папá, с ударением на последнем слоге, на французский манер. На его плече была вытатуирована Эйфелева башня, он никогда не расставался с зеркальными солнцезащитными очками и мобильным телефоном, прицепленным к плавкам. Как большинство жителей Албены, он прекрасно говорил по-русски, хотя обожал вворачивать словечки иностранного происхождения, звучащие в его произношении как «абсолутно», «глобаль», «эффектив», «колоссаль».

Выигрывая время, Юрьев встал, проделав это с несвойственной ему медлительностью.

Сообщить болгарину о страшной находке? Попросить вызвать полицию? Но каковы будут последствия? Не исключено, что конечность несчастного давно унесло прибрежным течением, и тогда «руссо туристо» Иван Юрьев предстанет перед албенскими полицейскими полным идиотом. В лучшем случае предположат, что он перегрелся на солнце или перепил анисовой водки. В худшем – сообщат об инциденте российскому консулу и порекомендуют определить Юрьева в психиатрическую лечебницу. Если же ему все-таки поверят и чудом обнаружат улику, то Юрьеву придется давать свидетельские показания, подписывать протоколы и заполнять анкеты, а он не имел права привлекать к себе повышенное внимание блюстителей порядка. Общение с ними чревато срывом встречи со связным. Рассказывай потом начальству про руку на дне. Проваленная операция может стоить карьеры, а переквалифицироваться в дворники Юрьев готов не был. При одной мысли об отставке у Юрьева возникло чувство, напоминающее изжогу. Моральную.

– Плохо, – подтвердил он, вымученно улыбаясь.

– Алкоголь синдром? – нахмурился Папá.

Ах, если бы причиной было банальное похмелье!

– Да, – соврал Юрьев. – Небольшой перебор вчера случился.

– Не рекомендуется делать миксы.

– Гм, миксы?

– Смеси, – подобрал синоним Папá. – Кто не мешает с пивом мастику или ракию, у того голова болеть не будет.

«Будет, – мысленно возразил Юрьев. – Она уже болит, голова. Раскалывается от тревожных мыслей».

Мимо прошла супружеская пара преклонного возраста. Немцы, как определил Юрьев, были обряжены в пестрые одежды и весили вместе центнера два. Толстенные, порозовевшие от солнца, с тяжело колыхающимися телесами и кривыми ножками, они походили на мультяшных слонов или бегемотов. Но забавными они Юрьеву не показались. Он бессознательно взглянул на руку немца, прикидывая, какую силищу и точность необходимо приложить для того, чтобы отсечь ее одним ударом. К горлу подкатил ком. Юрьев провел ладонью по глазам, прогоняя видение, подброшенное мысленным взором.

– Давно хотел спросить вас, – сказал он, вставая, – в здешних водах водятся хищные рыбы?

– Как же иначе? – удивился Папá.

– И чем они питаются? Кем? – поправился Юрьев.

– О, корма хватает. Все кого-нибудь кушают. Так устроен мир. Глобаль аппетит.

Вот уж действительно. Вместо того чтобы корпеть над заумными манускриптами, философам следовало бы поспрашивать о смысле жизни у простых людей.

– Акулы? – предположил Юрьев.

– Есть и акулы, есть, – подтвердил Папá с такой гордостью, словно лично сотворил их и запустил в море.

Глядя на него, трудно было удержаться от улыбки, но Юрьев удержался. Он опасался, что его улыбка будет воспринята как страдальческий оскал.

– На людей нападают? – спросил он.

Папá расхохотался, качая головой:

– Черноморские акулы, или катраны, как их иногда называют, маленькие, размером с собаку. – Он развел руки в классическом жесте рыбака. – Нет причин для фобии. Скверная водка, смешанная с пивом, – вот что по-настоящему опасно для жизни. Убийственная, ха-ха, смесь.

По привычке Юрьев проанализировал смех, делая это автоматически, как компьютер, настроенный на определенную программу. Когда в хохоте преобладает буква «у», и человек, собственно говоря, «хухучет», а не хохочет, это означает, что он робеет или скрывает страх. Хихиканье скрывает в себе скрытность, злорадство и хитрость. Смех, который можно описать как «хе-хе», говорит о дерзости или завистливости собеседника, а «хо-хо» означает хвастливость, неискренность и высокомерие. Папá смеялся искренне и открыто, хотя поддержать его Юрьев не сумел.

– Один знакомый, – сказал он, – утверждает, что в Черном море есть рыбы, способные отхватить человеку руку.

– Не имею таких сведений, – пожал плечами Папá. – Хотя всякое бывает.

Юрьев решил закрыть тему. Про акул он спросил по привычке не отбрасывать ни одну из возможных версий, пока окончательно не убедится в ее несостоятельности. На мужской руке, не дававшей ему покоя, отсутствовали следы зубов.

Юрьев кивнул в сторону яхты:

– Кто владелец?

Тени на лице болгарина словно потемнели, сделавшись черными и контрастными.

– Не знаю, – произнес он.

– Чем можно заниматься на яхте, стоящей на якоре вдали от берега? Пассажиры приплывают в Албену?

– Не знаю, – повторил Папá.

– Что ж, спасибо за информацию, – сказал Юрьев, свертывая полотенце. – До свиданья. Пойду, пожалуй, перекушу.

– Непременно покушайте горячего, – посоветовал Папá.

– Да, да, – рассеянно кивнул Юрьев.

Перед его мысленным взором возникла пятерня, лежащая на песке. Вряд ли в глотку полезет хоть горячее, хоть холодное. Не этим утром. Не при столь свежих впечатлениях.

– И не вздумайте похмеляться с утра, по русскому обычаю, – погрозил пальцем Папá, после чего стало ясно, почему он получил свое уважительное прозвище.

– Есть другие обычаи? – съехидничал Юрьев.

– Непременно, – с достоинством ответил Папá.

– Разве болгары похмеляются?

– Случается. Даже мне иногда приходится.

– Неужели?

– Я человек, следовательно, ничто человеческое мне не чуждо.

Если бы Карл Маркс, чье высказывание было процитировано, услышал непередаваемую интонацию Папá, он перевернулся бы в гробу от зависти.

– Ни за что бы не подумал, – заметил Юрьев.

– Тем не менее это так, – сказал болгарин. – Положитесь на мой опыт. Слушайте рецепт. Одна бутылка ледяного пива, плотный завтрак и крепкий сон – вот что возвратит вас к жизни.

«Меня – да, – мысленно согласился Юрьев. – Но не того бедолагу, которому безжалостно оттяпали руку. Готов спорить на что угодно: он тоже покоится на дне морском».

– Спасибо, – произнес он.

– На здравие, – улыбнулся Папá.

– Еще один вопрос, – улыбнулся в ответ Юрьев.

– Да?

Во взгляде болгарина появилось отсутствующее выражение. Он явно не желал возвращаться к разговору о яхте. Юрьев тоже не собирался этого делать. Он был не из тех людей, которые готовы биться в стену лбом. Жизнь научила его искать обходные пути.

– Я слышал ночью какой-то шум, – сказал он.

Папá осторожно произнес:

– Я – тоже. Летом у нас всегда шумновато. Нон-стоп музыка.

– Не музыка, – возразил Юрьев.

– О чем тогда?

– Крики.

– Крики?

– Да. И полицейская сирена. – Юрьев притворился озабоченным. – Мне показалось, что случилось какое-то преступление.

– Криминал? – встревожился Папá.

Учитывая вялотекущую преступную жизнь Болгарии, этому не приходилось удивляться.

– Это происходило где-то рядом. – Юрьев провел перед собой рукой, охватывая жестом ближайший сектор пляжа. – Не подскажете, что здесь произошло? Кого-то ранили? Убили?

– В Албене? – Болгарин огляделся по сторонам, как бы ища взглядом, кого привлечь в свидетели столь странным речам.

Предположение явно показалось ему невероятным. Осторожно, мягко, чтобы не повергнуть его в шок, Юрьев подтвердил:

– В Албене. Если не ошибаюсь, кому-то повредили конечность.

– Простите?

– Руку. Насколько я понял, один из дравшихся был вооружен ножом.

– Ничего не знаю об этом, – насупился Папá. – Абсолютно.

– Несчастный так вопил от боли…

– Я дал неправильный рецепт. – Болгарин смерил Юрьева оценивающим взглядом и щелкнул языком. – Одна бутылка пива не поможет. Выпейте две. И постарайтесь пробыть в постели как можно дольше.

– Э-э… спасибо.

Благодарить болгарина вроде было не за что, но других фраз не нашлось. Это была та самая ситуация, про которую принято говорить: «Нет слов». Отвесив прощальный полупоклон, Юрьев отправился восвояси.

Глава третья

1

Приближаясь к отелю, Юрьев посмотрел на часы. До завтрака оставалось тридцать минут. Потратить это время на принятие душа? Рассказать о страшной находке администратору? Обратиться в полицию? Оповестить свое руководство? Или хорошенько обдумать ситуацию, не поднимая шума?

Отдав предпочтение последнему варианту, Иван зашел в ближайшее помещение интернет-клуба и занял место перед компьютером.

Как и следовало ожидать, никаких сведений об акулах-людоедах, обитающих в Черном море, во Всемирной сети не было. Тем не менее Иван не поленился просмотреть странички, посвященные катранам, именуемым также морскими собаками или колючими акулами. Последнее прозвище родилось из-за длинного хвостового шипа-стилета, покрытого ядовитой слизью и оставляющего долго не заживающие раны. Что касается собачьих повадок, то на них обратили внимание рыболовы, неводы которых регулярно запутываются, рвутся в клочья и опустошаются прожорливыми, неуловимыми бестиями.

Достигая в длину полутора метров, катраны напоминают издали осетров, однако при ближайшем рассмотрении их хищную натуру выдают острые зубы, конусообразные рыла, свирепые глаза, вертикальные жаберные щели и длинные спинные плавники, скошенные назад. Являясь грозой для ставриды, хамсы, сельди и сардин, черноморские катраны не представляют опасности для человека. Наоборот. Люди азартно охотятся на декоративных акул, вытапливая из их печени рыбий жир, приготавливая из них фальшивый «осетровый» балык, используя их жесткую шкуру для полировки дерева и мрамора.

Прочитав все это, Иван собирался уже отключиться от Интернета, когда на глаза ему попалась любопытная заметка о повадках черноморских акул. Заканчивалась она абзацами следующего содержания:

Учитывая вышеизложенное, рекомендуем пловцам и купальщикам не паниковать при столкновении с катранами. Они никогда не атакуют человека и сами стремятся избежать подобных контактов. Точно так же ведут себя мелкие метровые кошачьи акулы, заплывающие в черноморскую акваторию из Мраморного моря и Босфора. «Кошачьими» окрестили их за хитрость, грациозность и яркую пятнистую окраску. Проплывая мимо людей, они даже не смотрят в их сторону, не проявляя ни малейших признаков агрессии. Бывали, правда, случаи, когда эти «кошки» кусали неосторожных пловцов, однако самое опасное увечье, нанесенное ими, это откушенный человеческий палец. Что, согласитесь, тоже не очень-то приятно…

Согласен, подумал Юрьев, открывая свой электронный почтовый ящик. Как обычно, он был полон, чтобы запутать тех, кто мог взломать код и произвести несанкционированную выборку корреспонденции. Отправляя Юрьеву сообщения, коллеги сопровождали их десятками образчиков рекламного и словесного мусора. Так называемый спам. Предложения купить акции, похудеть или провести незабываемую ночь со страстной красавицей, которая мечтает о любви… но и о деньгах мечтает тоже.

В этом месяце реальные сообщения отправлялись ровно в семь утра по московскому времени, так что выбрать нужное не составляло труда. Открыв письмо, Юрьев отбросил все вставленные в текст цифры, географические названия, имена, латинские буквы и прочитал:

Ещвфн…Фдд нщг туув шы дщму.

Короткое сообщение занимало примерно четверть общего объема текста, и выудить его непосвященному было крайне сложно. Напечатанное кириллицей, оно на самом деле было составлено на английском языке. В целях маскировки клавиатура отправителя работала в русском режиме, а буквы набирались английские. Сверяясь с клавишами, на которых в Болгарии, как и в России, проставляются две буквы, Юрьев расшифровал сообщение:

Today’All you need is love.

Переводилось это как: «Сегодня… Все, что тебе нужно, это любовь», но в данном случае переводу подлежало только первое слово. Юрьева извещали о том, что сегодня его посетит человек, уполномоченный ввести его в курс дела. Фраза про любовь являлась названием старого хита. Кто-то из специалистов по вербальной конспирации управления СВР явно испытывал ностальгию по шестидесятым годам прошлого столетия. По его прихоти, Юрьеву пришлось вызубрить тексты трех английских песен: «All You Need Is Love», «Satisfaction» и «Pretty Woman». Строки из них служили в качестве паролей и отзывов. Оставалось только радоваться тому, что в шифровальном отделе не засел какой-нибудь ценитель японских трехстиший или древнегреческих трагедий.

Мысль родилась и умерла, не оставив следа в мозгу Юрьева, сосредоточившегося на подписи, стоящей под письмом.

Седой!

На самом деле это был не псевдоним автора сообщения, а условная кличка объекта, с которым предстояло работать. В Службе внешней разведки существовала целая категория лиц, настоящие фамилии которых фигурировали лишь в официальных документах, подлежащих обнародованию. В бумагах для служебного пользования такие известные персонажи, как Березовский, Горбачев, Киселев или Саакашвили, выступали под оперативными прозвищами. При этом олигархи, оседлые и беглые, классифицировались по роду деятельности, например: Акционер, Фармацевт, Нефтяник, Рыболов, Металлист. Клички политиков были производными от их отчеств, и если речь заходила о Сереге, то подразумевался, скажем, Михаил Сергеевич. Что касается террористов, то их, не мудрствуя лукаво, награждали всякими уголовными «погонялами»: Мокряк, Туз, Псих, Ворон. И значился в этой теплой компании некто Седой.