В глазах темнеет. Смерть идёт.

А впереди – рывок последний.

Чуть-чуть пустыни,

а затем –

Колодец, слышали намедни,

Не охраняемый никем.

Мы вышли в ночь.

Меня, похоже,

Тащить в корзине кто-то смог.

И так распорядился Бог,

Что я заснула в этом ложе.

А утром резво из корзины

Я прыгнула.

И в тот же миг

Моё внимание настиг

Вид ужасающей картины.

Не выдержу, коль вновь придется…

Все мои люди у колодца

Лежали навзничь, боком, ниц,

С оскалом пухлых синих лиц…

Лишь тот, кто в сруб ничком уткнулся,

Имел живой души следы.

Я подбежала. Он очнулся

И лишь сказал: «Не пей воды…»

И тут же сник.

А мне, как с неба,

Усатый, рыжий, как огонь,

Явился всадник одвуконь10

С запасами питья и хлеба.

К нему я сразу подбежала,

Поскольку всадника узнала.

То был Игнат, в шатре у нас

Бывал он гостем сколько раз.

В его приезды шумно было.

Все люди нашего аила11

Дружили с ним, меня он знал

И даже дочей12 называл.

VIII

Теперь он очень мрачен был,

Смотрел, вздыхал и землю рыл.

Или тянул слова, как пел:

«Ну что ж я, что ж я не успел?..»

Я помню вислый мокрый ус,

И свежий на губах прикус.

Уже смеркалось. Он всё рыл,

И мёртвых в яму относил.

Вдруг бросил всё, схватил меня,

Вскочил со мною на коня,

И только ветра свист в ушах…

А следом выстрелы – бах, бах!

А он, пригнувшись надо мнрой,

Шептал коню: «Спасай, родной».

Конь мчится.

Мы, как по струне

Скользим натянутой, певучей.

И вторят ей то залп трескучий,

То гогот, столь знакомый мне.

Им весело, как на досуге.

Всё больше их. Мы в полукруге.

Нас жали к лесу.

Видно, им

Мой всадник нужен был живым.

Надеюсь, объяснять не надо,

Что ночью всадник не пойдет

С намёта13 в лес, где его ждёт

Неодолимая преграда.

А мы неслись, неслись стрелою

К преграде той наискосок.

И лишь опушка своей мглою

Прикрыла нас, как мы прыжок

Со всадником с коня свершили!

Конь вдоль опушки в темноте

Помчался налегке.

А те –

За ним, на топот поспешили.

Конь к утру измотав погоню,

Нас отыскал.

Я плохо помню

Миг ликованья. Дольше страх

Живёт в младенческих умах.

IX

Дорогой длинною, предлинной

Томились мы. А время шло.

Игната бурою щетиной

До самых глаз заволокло.

Мы больше ехали ночами,

Причиной был не только зной.

Игнат замучился со мной,

Вёз на руках и за плечами.

А отдохну при свете белом,

Плёл мне венки.

И между делом

Ругал селенья. Но тайком

Ходил туда за молоком.

…Всё это – смесь воображенья,

С крупой реального.

Но вот –

Без разбавлений эпизод.

В последний день передвиженья

У берега большой реки

Мы, вялые, как тюфяки,

Сползли с коня.

Ну кто же знал,

Что приготовил нам привал!

Чудесный вид, гоня усталость,

Меня в мгновенье покорил.

Вот я в воде!

Пила, плескалась…

Игнат с волненьем говорил:

«Пей, доча, пей. Тут без отравы.

Донец меня вскормил-вспоил.

Он мне как брат, как твой аил.

Зарас14 поищем переправы.

Глядишь, вечерять будем дома…

Жаль, что нельзя нам до парома:

Оно, хоть тут и свой народ,

Всё ж лучше по темну и вброд.

Мы по лугу чуток проскачем,

А там… ты слушаешь меня?..

Увидим крышу куреня…

Он есть… Не может быть иначе.

Конешно, целый!

Чё с им станя!

А в ём – маманя и Васяня…

Подрос, должно…

И Нинка… Эх!

Увидеть бы живыми всех!…

Какая б с плеч моих свалилась

Неимоверная гора!..

Ты там не слишком остудилась?

Вылазь, поешь, и спать пора».

Он сам не спал. Глаза прикроет

Лишь на минутку. И опять

Плетёт венки, шалашик строит.

И письма так любил читать!

Другого не имелось, или

Он об ином и не мечтал.

Листки прорехами светились,

А он читал их и читал.

Но тут он только разместился

С письмом и яблоком в руках,

Как чуть поодаль, в лозняках

Раздался свист.

Он повторился

В мгновение со всех сторон…

И черной стаею ворон

Отряд в тужурках опустился.

…Удары, стоны, визг приказ,

Восторги, гогот… Их взяла!

Игнат верёвками увязан

И брошен поперек седла.

Конь удивлён, обеспокоен.

Подпрянул аж, познавши плеть.

Игнат успел мне прохрипеть:

«Прости, дитё, за зло чужое…»

X

«Гей, ты, хорунжий!

Хочешь мира –

Отдай нам шайку Вилимира15.

Ах, ты не хочешь! Ну, пока

Давай-ка спляшем гопака».

Прикрученный тремя узлами,

Конь бесновался и храпел –

Под бранью, гиком и хлыстами

Позор впервые он терпел.

Сознанье гордости и воли

Давно впитав от седока,

Не знал он, что созданью боли

Способна чья-нибудь рука.

Теперь лихое потрясенье

Весь мир его повергло в прах,

Застыли ужас и смятенье

В недавно пламенных глазах.

Игната на него бросали,

Берясь за тело вчетвером.

Когда он падал – гоготали,

Бросали вновь, и вновь топтали

Его же собственным конём.

Пока те звери изнугрялись16

Над «ниспроверженным врагом»,

Другие, сидя под кустом,

Трясли оклунки17.

Раздавались

Меж ними брань и пьяный смех -

Дыханье варварских утех.

«… Никак беляцкие труды?»

«Не-е, письма, мать его туды.

Пошто мне голову морочишь?

Я, если хош, так среди ночи

Их разгляжу за три версты…»

«Гляди-кось, в тряпице кресты!»

«Четыре?.. Ах он, окаянный!

Георгий полный!..»18

«Нич-чего-о…

Когда всё выбьем из него,

Получит пятый, деревянный».

«Го-го», «Ги-ги…»

И всё собранье

На казнь направило вниманье.

Но тут в него попала я.

«Гей, хлопци! Щё за чертивья?

Цэ ж виткиля глаза та вуха?

Вона ж побаче та послуха,

Та дэсь разбрэшэ…»

«Не-е, мала,

К тому же –чурка».

«Во дела!

Как говорится, глаз-то узкий,

Да рот широк. Они по-русски

С пелёнок чешут, уж поверь».

«Во, черти. Как же нам теперь?

Случай чего – то все в убытке».

«А может, всё доверить Митьке?

Он, Митька-то, поладит с ней».

«Так ить мала…»

«Ему видней.

Он с детства похотью занужан19,

Любой препон ему не в грош.

Эй, Митя, девку не возьмёшь

К себе в нору, на поздний ужин?

Всё шито-крыто, между нами.

Она хоть малость и с соплями,

Да всё ж получше той карги,

Что брал вчера. Возьмёшь?»

«Ги-ги…»

«Возьмет, возьмёт. Его потребам

Пределов нет, уж он такой…»

Не знаю, что было б со мной,

Когда б опять не помощь с неба.

Свирепый дождь с грозой и градом

Внезапно хлынул.

Под лопух

Я прыгнула.

И все, кто рядом

Со мною был, смешались вдруг.

И после ливня – ни Игната,

Ни супостатов, ни мешков…

Лишь я, да клочья от венков,

Да свежесть ясного заката.

Реветь впустую я не стала.

Не знаю, что мне подсказало

Печаль и страх пока забыть

И тотчас адрес изменить.

Секрет звериного приёма

Ломать следы – мне был знаком.

Песочком в сторону парома

Я побежала. И тайком,

По травушке, назад свернула.

Пошла туда, где хутора

С Игнатом видели с бугра.

И только место обогнула,

Где был коварный наш привал,

Как пьяный Митька прискакал.

По обнаруженному следу

Он ринулся вершить победу.

Темнело. Митька – на паром.

Вернулся вскоре с фонарём.

И ещё долго меж лозою

Мелькал неяркий огонёк.

А я, наткнувшись на стожок,

В него зарылась с головою.

Потом с утра до ночи шла,

Тропа вдоль берега вела.

До хутора – подать рукою.

Он манит окнами, но вот

Реки внезапный поворот –

И он остался за рекою.

Себе дивлюсь, но чувство

страха

Не создавало перевес

В моей душе.

И я, как птаха

Жила дней пять.

Прибрежный лес

Кормил плодами и травою.

Но мясо было бы милей.

Однажды к берегу волною

Прибило пару голавлей.

Я их немедленно достала,

Зубами рвала без ножа.

Водою тут же запивала.

А рыбка явно не свежа.

Но голоду подвластна порча,

Он главный, что ни говори.

Потом меня, в жару и корчах,

Нашли в левадах косари.

XI

Ну, вот и всё.

Сказать охота:

Поныне рыбу не люблю…

Прости, соседка, что с налёта

Тебя побасками томлю.

Тут всё о каждом знает каждый;

Народу горсть, унынье, тишь.

Недельку в думках помолчишь –

Язык зашерхнет, как от жажды.

Вот и прорвалось…»

«Погоди,

А что потом с тобою стало?

Что тебя ждало впереди?»

«Известно что: в детдом попала.

Жили, росла.

Про всё забыла.

Мне в этом крепко подсобила

Начальница, внушая мне,

Что всё привиделось во сне.

Но лишь случится шум отары

Услышать – всё во мне замрёт!..

Я с детства знала наперёд:

Мой путь один – в ветеринары.

И всё сбылось, как в доброй

сказке:

Окончен курс в Новочеркасске,

Осушен след прощальных слёз…

Пора за дело. Ждёт колхоз!

Я подъезжаю.

Что за чудо,

Пейзаж как будто мне знаком:

Крутой бугор. А под бугром –

Донец, лозняк…

А вон оттуда

Был виден хутор…

Верно, тот!

И лес, и русла поворот…

XII

Под камышом большая хата.

Уж не она ль – курень Игната?

Я, по приезду, много дней

Невольно думала о ней.

И вдруг, на встречу мне –

о, боже!

Идёт Игнат…

Ошибки нет.

Хотя иначе он одет,

И без усов, и чуть моложе…

Нет, я отнюдь не слабонервна.

Но тут упала бы , наверно,

Когда бы он не подхватил…

Бог, видно предопределил

И человеку ипостаси:

Помимо стати и лица,

Природой переданы Васе

Другие признаки отца.

Приметен сын бело-казачий.

Красив, немножко нелюдим.

\Со всех сторон пригляд за ним,

Но было то ещё удачей,

Что под своею крышей жил

И свой кусок производил\.

Он жил один.

Уже не стало

Мамани-бабушки.

А мать

Давно отца устала ждать,

И от молвы людской устала.

Хотя и был, как обезглавлен

Десятки лет отцовский дом.

Сын вырос всё ж.

И был прославлен

Умом , терпеньем и трудом.

Что ни возьмёт – во всём

сноровка,

На холод-голод не пенял.

Когда б иная обстановка -

Глядишь, и звёзды б с неба

снял.

Невестам не было отбою.

Но что намечено судьбою –

Тому замены не найдёшь

И, всё отвергнув, подождёшь.

…Мы перед свадьбой небогатой,

В тиши, на берегу Донца,

Тайком оплакали отца,

Безвестно павшего Игната.

О свадьбе говорить не стану:

В тот день случилось Левитану,

Печальную поведав суть,

Всю жизнь вверх дном

перевернуть20.

Всеобщего не делят горя.

Оно для всех. Оно ничьё.

С зарёй с колхозного подворья

Снялось, по зову, казачьё.