Через Сену, Луару, Гаронну они проникают в тело Франции, словно смертельные вирусы, и начинают своё разрушительное дело. Монах Эрментарий из Нуармутье (860-е годы) в ужасе описывает последствия этих вторжений: «Число кораблей увеличилось: нескончаемый поток викингов не прекращает усиливаться. Повсюду христиане становятся жертвами резни, сожжений и грабежей: викинги захватывают всё на своём пути, и никто не сопротивляется им: они захватили Бордо, Периге, Лимож, Ангулем и Тулузу. Анжер, Тур и Орлеан уничтожены, и бесчисленный флот проплыл вверх по Сене, и зло растёт во всей области. Руан лежит пустынным, разграбленным и сожжённым: Париж, Бове и Мо взяты, мощная Мелюнская крепость сровнена с землёй, Шартр занят, Эвре и Байе разграблены, и каждый город осаждён».

Другие франкские хронисты говорят о разорённых садах и виноградниках, безлюдных дорогах, заброшенных полях, поросших кустарником стенах городов, церквей и монастырей, чьи обитатели либо покинули землю отцов, либо примкнули к норманнам и поступали с соотечественниками ещё более свирепо, чем северные варвары.

Так, одно французское предание делает «самого страшного из викингов» – Гастинга (Хастейна) – крестьянином из восточной Франции (что, видимо, не соответствует действительности, хотя о его происхождении ничего не известно). Согласно хронике Дудо из Сен-Кантена, после разграбления и сожжения Парижа он возомнил себя новым «Бичом Божьим» и вознамерился увенчать свою славу взятием Рима.

В 857 или 859 году, встав во главе флотилии из 62 длинных судов, Гастинг прорывается через Гибралтарский пролив в Средиземное море и устремляется к берегам Италии. Но тут с ним приключается географический курьёз. Ветер приносит норманнские корабли в бухту Специи (Генуэзский залив), к старинному городу Луна (Луни). Оживлённый порт и громада городского собора, выступающая из-за мощных стен с высокими башнями, наводят Гастинга на мысль, что он у цели. Взять город приступом, однако, нет никакой возможности. Тогда Гастинг пускается на хитрость.

Притворившись смертельно больным, он извещает епископа Луны о своём последнем желании: принять крещение и быть похороненным в столь славном городе. Епископ спешит воспользоваться благочестивым настроением варвара и совершает над ним обряд крещения. Наутро в город являются послы норманнов со скорбными лицами. Их предводитель ночью умер, сообщают они и просят разрешения внести тело Гастинга в церковь для отпевания. Епископ и городские власти, ничего не подозревая, приказывают отворить ворота перед похоронной процессией.

Гроб с телом Гастинга, облачённого в броню и во всеоружии, ставят в соборе. Во время богослужения Гастинг внезапно выскакивает из своего «троянского коня» и рубит епископа на куски. Другие викинги, прятавшие оружие под одеждой, убивают остальных духовных лиц, знатных людей и всех, кто находится в церкви. Затем они поднимаются на городские стены и расправляются со стражей. Начинается повальный грабёж. И только сделавшись полными хозяевами города, норманны узнают, что это не Рим.

Вернувшись во Францию, Гастинг умеряет свои аппетиты и становится ленником французского короля с титулом графа Шартрского.

Наибольший размах набеги викингов приобретают в последние три десятилетия IX века. В 881 году они овладевают древней столицей франков Ахеном, где сжигают гробницу Карла Великого. Удивить грабежами и насилиями Европу того времени было нелегко: война и разбой были повседневными занятиями феодалов. Но ужас, внушаемый жестокостью «морских королей», носил в себе что-то иррациональное. Именно тогда в церквях Западной Европы начинает звучать знаменитая молитва: «Боже, избави нас от неистовства норманнов!»

Викинги умело пользуются внутренними раздорами в тех странах, где они собираются поживиться. Но даже там, где королевская власть крепка, организация долгосрочного сопротивления сталкивается с неимоверными трудностями. Порой удаётся отразить набег, но невозможно положить конец нашествиям. «Не приносила никакой пользы победа над ними в одном месте, – сетует английский хронист, – спустя несколько времени показывались их войска и флоты ещё многочисленнее в других местах. Если английские короли выступали в поход для защиты восточной стороны королевства, то ещё прежде встречи с врагом нагоняли их поспешные гонцы и говорили: "Куда идёшь, король? С бесчисленным флотом язычники пристали к южным берегам, разоряют города и деревни, истребляют на пути все огнём и мечом". В то же время приходили такие вести с запада и севера: оттого-то выигранная битва не приносила радости – знали, что впереди было их много и гораздо кровопролитнее».

Совершить ответные походы в Скандинавию и Данию некому и не на чем: норманны безраздельно господствуют на морях.

География их плаваний поразительна. Скандинавские саги помнят названия многих стран, городов, континентов: Йорвик (Йорк), Бьярмаланд/Биармия (Восточная Прибалтика), Ньорвезунд (Гибралтар), Сёркланд (Арабский халифат), Блаланд (Африка), Саксланд (Саксония или Германия), Миклагард – Константинополь.

Но самые знаменитые свои плавания норманны совершили в северных водах Атлантики. В поисках стран, где «с каждого стебля капает масло», они первыми из европейцев основали поселения в Гренландии и Америке (Винланде), – как считается, на широте современного Бостона. Впрочем, их присутствие в Новом Свете было недолговечным: туземцы и болезни истребили пришельцев. В 1121 году к берегам Винланда отправился епископ Гренландии Эйрик – и канул без вести.

В X—XI веках викинги создают свои королевства в Англии и Ирландии. Многие из них крестятся и смешиваются с местными жителями. «В каждом округе был норвежский конунг, в каждом клане – хёвдинг, в каждой церкви – аббат, в каждой деревне – судья, в каждом доме – воин», – пишет ирландский анналист. Но глубокие корни пускают в Европе только норманны, осевшие в 911 году вместе с конунгом Роллоном на севере Франции, в области, получившей от них имя Нормандия. В 1066 году их потомки завоёвывают Англию. Тогда же другие викинги утверждаются в Южной Италии и на Сицилии, создав одно из самых своеобразных государств Средневековья. Знания европейцев о Скандинавии наконец расширяются до того, что Адам Бременский вносит в свою хронику слух, будто из Швеции на материк можно добраться по суше.

К XIII веку «эпоха викингов» заканчивается, оставив по себе надгробные камни с эпитафиями, вроде рунической надписи на камне в Эстерётланде у Хёгбю:

Пять сыновей родил добрый Гулле.

Знаменитый Асмунд пал при Фюрисе.

Ассур нашёл конец в Греции.

Хальвдан был убит на островной дороге.

Каре умер дома.

Мёртв и Буи.

Кажется, что викинги исчезли навсегда, подобно готам, вандалам, гуннам и прочим варварам, некогда приведшим в трепет христианский мир. Европа начинает забывать свой страх перед Севером. Но история совершает перевоплощение, и спустя три столетия викинги являются в других костюмах, с иным оружием, облагороженные цивилизацией, замкнутые в более тесном географическом пространстве, но одушевлённые той же яростью разрушения.

Широкая военная экспансия Швеции в XVI—XVII веках становится полной неожиданностью для её соседей. Шведские короли сразу вырабатывают особый стиль внешней политики: агрессивный, смелый, на грани риска.

В 1523 году на шведский престол садится Густав I, основатель династии Ваза. Он разрывает Кальмарскую унию¹², провозглашает лютеранство государственной религией и вступает в многолетнюю распрю с Данией. Затем его взор обращается на восток. На исходе своего правления Густав вмешивается в Ливонскую войну, в ходе которой закладывается основной принцип восточной политики Швеции на следующие полтораста лет: оттеснить московитов как можно дальше от Прибалтики. В королевском послании 1555 года к магистру Ордена говорится, что «вполне спокойными соседние державы могут считать себя только в том случае, если московские владения будут совершенно отрезаны от моря…». Разгром Ливонского ордена воеводами Ивана Грозного временно срывает эти планы.

Юхан III (1568—1592) идёт дальше отца. В его намерения входило полностью отрезать Россию от морей – не только от Балтийского, но и от Белого. Планировалось захватить всё русское побережье Финского залива, Кольского полуострова, Северной Карелии, устье Двины и прочертить новую русско-шведскую границу по Онеге и Ладоге через Нарову. Историки нарекут этот плод политического сумасшествия «Великой восточной программой». На деле шведам при Юхане III удаётся завладеть только Нарвой, где «по обычаю», как выразился начальник экспедиции фельдмаршал Понтус Делагарди, было вырезано несколько тысяч горожан, в том числе женщин и детей.

В 1594 году шведские дипломаты заявляют русским послам, в ответ на их требование не чинить препятствий морской торговле иноземцев с Московским государством: «Мимо Ревеля и Выборга торговых людей в Иван-город и Нарву с их товарами нам не пропускать, потому что море наше и в том мы вольны».

«Великая восточная программа» будет выполнена частично, усилиями Карла IX (1604—1610) и Густава II Адольфа (1611—1632), который заключит с новым московским государем Михаилом Фёдоровичем Романовым Столбовский мир (1617). Обессиленная Смутой Россия надолго потеряет выход к Балтике.

Густав II Адольф создаёт новую армию на основе рекрутского набора. Шведские полки первыми в Европе комплектуются солдатами, набранными в одной местности, и получают названия по месту набора призывников. Уже в начале 1620-х годов датский посол в Стокгольме доносит, что шведская королевская пехота «ловко обучена и хорошо вооружена».

Боевой дух шведской армии чрезвычайно высок, что объясняется особым религиозным настроем её солдат и офицеров. Презрение к смерти новые викинги черпают из протестантского учения о Божественном Предопределении. Этот настрой поддерживается полковыми священниками. Пасторы внушают своей пастве в мундирах фатальное восприятие войны. Например, при штурме артиллерийских батарей, всегда связанном с крупными потерями, солдатам предписывается идти в атаку в полный рост, с высоко поднятой головой и думать, что без воли Божией ни одна пуля не заденет никого из них. В опасные моменты сражения священники выходят на поле боя и поддерживают паству словом. Многие из них погибают под пулями врага. После сражения пасторы, говоря об убитых, вновь подчёркивают, что на всё воля Божья.

Религия нужна также для поддержания в солдатах жестокости: слова «кара» и «месть» не сходят с языка протестантских проповедников, которые с восторгом воскрешают перед своими духовными чадами страшные сцены Ветхого Завета, где воины Иисуса Навина истребляют в Земле обетованной поголовно не только язычников, но даже их скот.

Вскоре представляется случай опробовать новую армию в деле. В 1618 году в Чехии, входившей тогда в состав Священной Римской империи, монахи двух аббатств разрушили близлежащие ропаты – молитвенные дома чешских протестантов. Возмущённые протестанты являются в Прагу к наместникам императора и после оскорбительного отказа удовлетворить их жалобу выбрасывают имперских чиновников из окон. К счастью, те падают в мусорную яму и остаются невредимы. Но император, посчитав действия протестантов личным оскорблением, приказывает армии как следует проучить мятежников.

Эти события послужат прологом к Тридцатилетней войне, в которую окажется втянуто большинство европейских государств. Все будут говорить о защите свободы совести, и под этим предлогом преследовать собственные цели: северные германские княжества – отстаивать свою независимость и приверженность лютеранству; южные католические княжества попытаются вернуть северные к истинной вере и одновременно не допустить усиления императорской власти; Австрия понадеется подчинить себе Германию, Франция – ослабить Австрию. В результате возникнет серьёзная опасность, что благами религиозной свободы в Германии некому будет пользоваться – страна потеряет в этой войне почти половину населения!

Имперские полководцы Валленштейн и Тилли наносят чехам страшное поражение у Белой Горы под Прагой (1620) и затем опустошают Данию, оказавшую помощь протестантам. К 1629 году реставрация католицизма в Германии кажется свершившимся фактом.

Густав Адольф не спешит ввязываться в европейскую войну и старается вначале создать удобный плацдарм для военных операций. Результатом этих усилий становится присоединение к Швеции Лифляндии, взятие Риги и упрочение позиций на Балтике. Действия шведского короля вызывают протест других стран. «Когда я зачерпнул только ведро воды из Балтийского моря, меня заподозрили в том, что я выпил всё море», – лицемерно жалуется Густав Адольф, до поры до времени скрывая свою мечту сделать Балтийское море «шведским озером».

Вскоре, однако, он признаёт: «Дело зашло теперь так далеко, что все те войны, которые ведутся в Европе, смешались в одну». От его взгляда не укрылось стремление Валленштейна утвердить власть германского императора на Балтике и создать там имперский флот. В конце 1629 года король извещает риксдаг (шведский парламент), что доводы в пользу вмешательства в европейскую войну «очень вески: они ясно убеждают нас в том, что если мы не продолжим наши военные действия, то скоро будем стоять перед опасностью захвата врагом всего Балтийского моря, что приведёт к господству его над нами», и предупреждает: «Как только немцы покончат с Данией, огонь перекинется к нам».