Нашлись отдельные литераторы, которые пытались представить как утратившие силу известные решения ЦК партии по вопросам литературы и искусства. Решения партии направлены против отрыва литературы от жизни народа, от политических задач современности, против забвения общественно-преобразующей роли искусства – и это принципиальное содержание партийных документов мы будем отстаивать в интересах развития литературы (с. 4).

30 августа. Из дневника Константина Федина:

Записка от С<имонова> и окончание рукописи <романа «Доктор Живаго»> мне (Константин Федин и его современники. Т. 2. С. 132).

Не позднее 31 августа. Из справки Отдела культуры ЦК КПСС, подписанной Д. Поликарповым и И. Черноуцаном:

Писатель Б. Пастернак сдал в журналы «Знамя» и «Новый мир» роман «Доктор Живаго». Экземпляр этого романа он переправил в Италию в издательство Фельтринелли с правом передачи для переиздания во Франции и Англии.

Подробно изложив содержание романа, авторы справки приходят к выводу:

В своем романе Б. Пастернак выступает не только против социалистической революции и советского государства, он порывает с коренными традициями русской демократии, объявляет бессмысленными, фальшивыми и лицемерными всякие слова о светлом будущем человечества, о борьбе за счастье народа. <…>

Роман Б. Пастернака является злобной клеветой на нашу революцию и на всю нашу жизнь. Это не только идейно порочное, но и антисоветское произведение, которое безусловно не может быть допущено к печати («А за мною шум погони…». С. 63–64, 69–70).

31 августа. Министр иностранных дел СССР Д. Т. Шепилов информирует партийное руководство:

Мне стало известно, что писатель Б. Пастернак переправил в Италию в издательство Фельтринелли рукопись своего романа «Доктор Живаго». Он предоставил указанному издательству право издания романа и право передачи его для переиздания во Франции и в Англии.

Роман Б. Пастернака – злобный пасквиль на СССР.

Отдел ЦК КПСС по связям с зарубежными компартиями принимает через друзей меры к тому, чтобы предотвратить издание этой антисоветской книги за рубежом…» («А за мною шум погони…». С. 63).

К Записке приложена подготовленная Д. А. Поликарповым и И. С. Черноуцаном справка, в которой подробно излагается оценка «этой клеветнической книги» (Там же. С. 63–70). Не исключено, что первые сведения в инстанции о передаче романа за границу поступили от Ольги Ивинской. Напуганная возможностью катастрофических последствий, она безуспешно попыталась забрать рукопись у Серджо Д’Анджело, а затем, – как сказано в ее воспоминаниях, – «подумав, пошла в редакцию журнала „Знамя“».

Там печатались уже стихи из «Доктора Живаго», лежал роман, который должен был читать Кожевников. А с Кожевниковым я была знакома еще с Высших государственных литературных курсов и надеялась говорить с ним не только как с главным редактором, но как с человеком, которому небезразлична моя собственная судьба.

Откликаясь на это обращение, Кожевников организовал встречу Ивинской в ЦК КПСС с Д. А. Поликарповым, который, – вернемся к ее воспоминаниям, —

выслушал меня и сказал, что обязательно надо попробовать договориться с Д’Анджело:

– Встречайтесь с ним, говорите, просите всеми силами, чтобы он вернул рукопись. А мы действительно можем обещать ему, что в конце концов разберемся и сами напечатаем роман – там видно будет, с купюрами или без, – но, во всяком случае, дадим им возможность после нас печататься (О. Ивинская, И. Емельянова. С. 197, 198).

Как решался вопрос об этом произведении? – вспоминает Н. С. Хрущев. – Докладывал мне о нем Суслов, шефствовавший над нашей агитацией и пропагандой. Без Суслова в таких вопросах не могло обойтись. Он сообщил, что данное произведение плохое, не выдержано в советском духе. В деталях его аргументов не помню, а выдумывать не хочу. Одним словом, недостойная вещь, печатать ее не стоит. Такое решение и приняли. Полагаю, что на той стадии событий кроме Суслова никто из ответственных лиц романа не читал. Я сомневаюсь в том, что и Суслов его прочел. Ему тоже, наверное, дали справку с изложением содержания произведения на трех страничках. <…> Я, не читая, поверил и пошел на административные меры, самые вредные в отношении творческих людей.

Роман запретили. Запретили… (Н. Хрущев. Время. Люди. Власть. Кн. 4. С. 275, 276).

И далее, возвращаясь к судьбе книги, Хрущев говорит:

<…> не могу себе простить того, что ее запретили у нас. Я виновен в том, что не поставил о ней вопрос так же, как о «Синей тетради»¹⁶⁸. Разница (хотя и не оправдание) заключается в том, что я прочел «Синюю тетрадь» и увидел воочию глупость цензоров. Я попросил их дать разъяснения Президиуму ЦК. Они оказались несостоятельными, даже смешными, и мы без особых усилий справились с полицейской прытью. А «Доктора Живаго» я не прочел, да и никто в руководстве не прочитал. Запретили книгу, доверившись тем, кто обязан был по долгу службы следить за художественными произведениями. Именно этот запрет причинил много зла, нанес прямой ущерб Советскому Союзу. Против нас выступила за границей интеллигенция, в том числе и не враждебная в принципе к социализму, но стоящая на позиции свободы высказывания мнений (Там же. С. 281–282).

Август. Совет министров РСФСР принимает решение о передаче Московской Патриархии зданий и сооружений, расположенных на территории Троице-Сергиевой Лавры в Загорске.

Формируется, как указывают позднейшие исследователи, ядро Лианозовской группы художников и поэтов.

Лето. Первая повесть Абрама Терца (Андрея Синявского) «Суд идет» с помощью Элен Пельтье переправлена во Францию¹⁶⁹.

Но, – рассказывает Людмила Сергеева, – напечатана она была только в 1959 году, пропустили вперед «Доктора Живаго», так Синявским объяснила ситуацию Элен (Л. Сергеева. С. 285).

См. комментарий Ивана Толстого:

Готовая к печати терцевская повесть «Суд идет» пролежала на Западе без движения целых три года, потому что ЦРУ – для антисоветского скандала – нужна была не маленькая повесть никому не известного автора, но большой роман знаменитого писателя (И. Толстой. С. 106).

Журналы в августе

В «Новом мире» (№ 8) рассказ Даниила Гранина «Собственное мнение»¹⁷⁰, роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» (окончание – № 10)¹⁷¹.

И вот что о предыстории публикации своего романа рассказывает сам Дудинцев:

Когда я принес «Не хлебом единым» в журнал «Октябрь» в бытность там главным реактором Храпченко, то мне отказали в печатании этой вещи. Отказали с жестами брезгливого возмущения. Все члены редколлегии встали, а я там тоже сидел – я тоже встал, и все, стоя, проголосовали против печатания моего романа, как это предложил впоследствии Герой Социалистического Труда Храпченко. <…>

А Симонов схватил роман, как окунь хватает блесну (В. Дудинцев. С. 54–55).

Однако, ввиду сопротивления некоторых членов редколлегии, публикация романа в «Новом мире» стала затягиваться, и Дудинцев, – как он вспоминает, – «побежал в альманах „Москва“ к Казакевичу» – и

прочитано было за сутки! За сутки было прочитано! <…>

А потом Казакевич мне и говорит:

– Дорогой Владимир Дмитриевич, не могу печатать. Не могу. Невозможно печатать. Слишком опасно. Вещь не пройдет (Там же. С. 54–57).

Тем не менее о передаче романа возможному конкуренту узнал Симонов и – по словам Дудинцева – закричал:

«Немедленно засылайте в набор! Сейчас же чтобы был заслан в набор!» И роман был заслан в набор в «Новом мире». Тут же он сел и написал письменный протест в секретариат Союза писателей с жалобой на Казакевича, который переманивает авторов «Нового мира». <…> Одним словом, роман там пошел (Там же. С. 59).

В «Октябре» (№ 8) первая посмертная публикация Павла Васильева – поэма «Христолюбовские ситцы», завершенная в 1936 году.

В альманахе «Наш современник» (№ 3; подписан к печати 17 августа) рассказ Владимира Тендрякова «Ухабы».

В «Иностранной литературе» (№ 8) роман Эриха Марии Ремарка «Время жить и время умирать» (окончание – № 9, 10).

В «Вопросах истории» (№ 8) статья С. М. Дубровского «Против идеализации деятельности Ивана IV». Этой публикацией, наделавшей шума среди историков, был, – по сведениям Сергея Дмитриева, – заменен еще более взрывоопасный доклад Дубровского, где автор

объявляет, что понятие прогрессивного в истории применимо только к революционному движению. Можно писать о прогрессивности Октябрьской социалистической революции, о прогрессивности революции 1905 г. Но это понятие нельзя применять при оценке Петра I или Ивана Грозного и т. п. Автор намеревается отказать в признании прогрессивности деятельности Невского, Донского, Минина и Пожарского, Грозного, Петра и, уж конечно, Екатерины, Суворова, Кутузова, Нахимова и пр. В порядке ликвидации последствий культа личности предлагает автор снести памятник Юрию Долгорукому, «основателю» Москвы (Отечественная история. 2000. № 1. С. 169).