Коллекционер Ярик

Мы с Яриком на двоих собирали коллекцию почтовых марок. Ими увлекались почти все. У нас было два одинаковых альбома с красовавшейся на обложке надписью «Октябрь. 1917–1987». Внутри мы написали: «Коллекция Д. Бобрикова и Я. Корнева». Марки подразделялись на категории. Самыми престижными казались «звери и птицы», затем «машинки, техника, космос», потом «цветочки», следом «художества», еще были с советской символикой, ну и спортивные. Ненужными и малоценными считались так называемые «головки» – изображения разных деятелей культуры или еще каких-то сфер. Умники еще обращали внимание на наличие печати: гашеные были хуже тех, «которые можно отправить по почте». Но дурачков из последней категории я в жизни не встречал. Кто ж хорошую на конверт налепит? Для этого простые на почте есть, людям ненужные!

Серии и блоки ценились гораздо выше, чем отдельные марки. Имело значение и то, где она изготовлена. Самыми простыми считались советские, венгерские MAGYAR POSTA, болгарские, монгольские, вьетнамские, кубинские, кампучийские. Редкими и ценными были марки из капиталистических стран. Их у нас не продавали, и можно было только выменять по большому счастью. Одну американскую «головку» можно приобрести за небольшую советскую серию «птиц». Можно потом ходить и показывать: а у меня «головка» американская есть. Кому она принадлежала, какому человеку, мы, как правило, не знали. Да и не важно это было. Запрещенное, чужое – оно всегда интереснее. За границей лучше, чем у нас, – так все считали, да и по телевизору рассказывали. Даже мама мне говорила: «Сегодня у меня ответственный день – на заводе будут делать несколько станков на экспорт в капиталистические страны». Я спрашивал у нее: «А разве для наших не так ответственно?» На что мама смотрела на меня с укоризной и качала головой.

Так и с музыкой. О чем пели зарубежные группы, мы тоже не знали, но все равно слушать Майкла Джексона, «Металлику» или Элиса Купера вместо наших казалось крутым. Я слушал, но предпочитал творчество отечественного Алексея Глызина. Он хоть на Майкла Джексона совсем непохож, но пел очень проникновенно. Про любовь. Почти как у меня к Наташе, даже слова подходили. Глызин тоже пытался выйти на мировой уровень. На его добытой с боем пластинке сначала написали на английском Winter Garden, а уж только потом на русском – «Зимний сад». Так, видимо, для того сделано, чтобы в случае попадания американца в наш сальский магазин «Спорттовары», где продавались пластинки, он мог с легкостью сориентироваться и купить то, что надо. И не спутать настоящего Глызина с каким-нибудь Дитером Боленом.

Но вернемся к маркам. Распределили мы их с Яриком между собой по интересам. Общее марочное богатство казалось весомее. Да и на двоих собирать было проще. Продавались марки часто наборами, куда засовывали всё подряд по тематике. А так у меня лежали «звери и птицы», «цветочки». У Ярика – «машинки, техника и космос». Затем мне достались марки с советской символикой. Ему – совершенно мне неинтересные про спорт. Мне повезло, что Ярик увлекался нелепой и пустой игрой – футболом. И поэтому все бестолковые спортивные марки я передавал ему на хранение в обмен на более приличные. Это была очень хорошая сделка, и я считал ее своей большой победой. А Ярик, наоборот, так радовался: «крутой» спорт смог на советское выторговать. А по мне, лучше на красные флаги смотреть, чем на кубки какие-то. «Художества» мы разделили пополам, как и не нужные никому малоценные «головки».

А потом нашему коллекционированию пришел конец. И все из-за появления несчастных жвачек со вкладышами. В один миг все забросили марки и нырнули в новую пучину собирательства. Сначала появились коллекционеры вкладышей от «Дональда» с комиксами из мультфильма. Потом от «Типи-Типов» со смешными историями про носатого мужичка. А потом еще страшнее: «Турбо» с автомобилями. Ярик, как страстный любитель футбола, не смог устоять и бросился убеждать родителей выдавать ему карманные деньги на приобретение жвачек, потому что он «собирает коллекцию» вкладышей от «Финалов» с игроками. Надо признаться, у него попрошайничество получалось гораздо лучше, чем у меня. Мне жвачки покупали редко, чаще я экономил на булках. Или сдачу «забывал» отдать. После покупки очередного «Финала», а чаще двух-трех Ярик их разворачивал дрожащими руками, вытаскивал вкладыши с клубнично-банановым ароматом и что-то восклицал.

«Бли-и-ин. Опять Марадона попался. У меня уже есть такой», – разочарованно.

«Смотри! Командная попалась!» – если на вкладыше было изображение чьей-то футбольной сборной.

«Гуллит! Ван Бастен!^[10] Ура!»

Жвачки не имели такой ценности, как вкладыши, поэтому, распакованные, они заворачивались снова в обертку и складывались в карман до приобретения характерного серого оттенка от карманного мусора. Или еще хуже, когда жвачки в кармане склеивались намертво. Вообще, из-за них прилетало много проблем. Часто школьными штанами садились или влезали коленом в приклеенную к крышке парты снизу жвачку. От этого помогало только одно – положить штаны в морозилку и отчищать уже застывшую. Ну с жеваной не так обидно, а новую холодить жалко. Учителя ругались из-за них, особенно Валентина Сергеевна, биологичка. А когда кто-то выдувал пузыри на уроках – и схлопотать можно было. Валентина Сергеевна за такое с урока выгоняла и вслед обзывала «жвачным животным». Ну она-то с такими хорошо знакома – корову дома держала, чтобы кормить своих пятерых детей.

Мы с Яриком включили телевизор, но там продолжал танцевать мужик в белом трико. Никакого свергнутого Горбачёва не показывали. Было скучно.

– Сейчас должны передавать последние известия, – заговорщически тихим голосом вещал Ярик.

Его глаза бегали по комнате. Рассматривать там особо нечего. Всё как у всех: полированная мебельная стенка, книжки, несколько хрустальных ваз и такая же люстра. На полу ковер с махорчиками, будь они неладны. Родители все время заставляли их расправлять, после того как я их сминал. А что делать, если иду и рассуждаю о чем-то, например о кроликах? Не о махорчиках же! Аквариум у Ярика был точно такой же, только с гуппарями. Нескольких, самых крупных, он выловил прошлой осенью в уличном фонтане у машиностроительного завода. Какой-то умник их туда весной посадил, они расплодились и вымахали как динозавры. Ярик гордился, что смог их поймать и спасти от морозов, хотя с моими рыбами уличных гуппарей и сравнивать нельз я.

Он походил по квартире, увидел на полке альбом с марками и говорит:

– А у меня теперь полная коллекция «Финалов» есть! Собрал, пока тебя не было.

Ярик стал вытаскивать из нагрудного кармана рубашки сверток. Я ко всем футболистам относился равнодушно и посматривал на Ярика как на человека, одержимого болезненной, нездоровой зависимостью. Ну ладно там вкладыши от «Турбо» собирать! Там хоть машинки. Но «Финалы» – это просто днище. Перед моими глазами мелькали футболисты в различной форме. Их имена я знал преимущественно со слов Ярика. Владелец коллекции с горящими глазами перебирал фантики.

– Вот гляди. Все сборные здесь. И все футболисты. Семьдесят штук!

– Сколько же нужно было жвачек купить? – решил я уточнить.

– Часть я собрал, другую выиграл в «перевертыши». – Ярик замялся и почему-то покраснел. – А остальные выменял – двадцать пять штук самых ценных. У Кефир а.

И покраснел еще сильнее. А я вспомнил, как год назад мы Юрку с его жвачками проучили.

Жевательная резинка

Кефир после своего и отцовского избрания изменился. Геннадий Васильевич несколько раз ездил за границу, да и в Москве бывал частенько, привозил оттуда всякое такое, чего у нас не было. Наши-то родители ходили в обычные магазины, советские, а он даже в зарубежных супермаркетах покупал! Поэтому Юрка вместо штанов, блестящих на заднице и на коленях, стал появляться в школе всем на зависть в новых джинсах. На улицу он выходил в каких-то цветастых, невиданных нами футболках с иностранными надписями: Lee, Levi’s. Но самой крутой у него была черная с надписью Metallica. Еще ему купили солнцезащитные очки, как у Брюса Ли. А дома у предков появился видеоплеер JVC и двухкассетник Gold Star. На магнитофоне с хромированными ручками и прыгающим разноцветным эквалайзером было классно переписывать записи с кассеты на кассету, но Кефир нам не позволял – жмотился, а сваливал на мать. Буровил нам ерунду, что «магнитофон поломается» из-за наших русских кассет, а надо иметь другие – импортные и всякое такое. Мы с ним и так не особо дружили, а теперь и подавно.

Прошлым летом подошел он как-то в своих джинсах и новых кроссовках к нам троим во дворе – ко мне, Ярику и Вовчику Кобылкину, мы как раз в карты играли. Делать-то летом особо нечего: с утра ящериц на котловане ловили, потом абрикосы у бабки Зинки под окном – зеленые, правда, еще были – обнесли. Подходит Юрка, жвачку жует.

– Смотрите, что я вам покажу, – говорит.

Высовывает язык, растягивает на нем жвачку, напрягает щеки и выдувает большой розовый пузырь. Через несколько секунд он лопается и повисает у него на носу.

– Видали?! – довольно произнес Кефир. – «Дональд»! Мне батя из Венгрии привез вчера, целую пачку! А внутри вкладыши с комиксами.

Тогда мы этих «Дональдов» еще и не видели. У Ярика загорелись глаза, да и нам, встречавшим в жизни два сорта жвачки в пластинках «Апельсиновая» или «Мятная», но без комиксов и вкладышей, да и то по большому счастью, конечно, захотелось. А еще из наших пузыри не получалось выдувать!

– Дашь нам попробовать? – жалобно попросил Ярик.

Юрка сделал несколько жевательных движений, напряг лоб.

– Могу вот эту дать, ту, что во рту! – Он двумя пальцами схватил край розовой резинки и растянул её на полметра. – Но не сейчас, а попозже. Она еще сладкая. Но вы потом сможете в сахар обмакнуть и жевать!

Глаза Ярика согласны были и на предложенный унизительный вариант, но Вовчик резко и решительно повысил ставки:

– Не-е-е-е, так с друзьями пацаны разве поступают? А еще пионерский вождь. Жмот ты! Ты нам новые неси. С вкладышами.

– Новые не могу. Мне родители не разрешают. – Юрка поморщился. – Могу только поменять на что-нибудь.

– Давай жвачки на «зеленку» махнем?

Ярик вытащил из кармана коробок и приоткрыл его. Оттуда выглянула острая мордочка ярко-зеленой ящерицы.

– Не-е-е-е, зачем мне она? Давай жвачку на сомика твоего! – ляпнул Кефир и вопросительно посмотрел на меня.

– Ты чо, с ума сошел? – Я криво ухмыльнулся.

Но жвачку хотелось. А сомика было жалко.

Я его на рынке осенью купил. Там целый угол с попугаями, канарейками, собаками, кошками. Но меня интересовали два аквариумных ряда. Каких там только рыб не продавали! На прилавках стояли узенькие аквариумы, разделенные на отсеки, как в ящике для ложек и вилок в кухонном шкафу. И в малюсеньких пространствах копошились красные, черные, зеленые меченосцы, разноцветные гуппари, пучеглазые телескопы, неуклюжие вуалехвосты. Но мне понравился сомик. Он был небольшой, сантиметра три в длину, и крапчатый.

Продавцы, чтобы рыбы не замерзли, вниз под аквариумы подставляли горящие свечки, а затем приподнимали их или опускали, наблюдая за термометрами, опущенными в воду. Мне стало жалко сомика, обитающего внизу. Ему, наверное, горячо сидеть на нагревающемся свечкой дне. И это меня подтолкнуло к решительным действиям. Сомик стоил восемьдесят копеек. И я без сожаления отдал металлический рубль с Лениным на боку, выданный мне дедом в честь начала учебного года. Достал поллитровую стеклянную банку, куда усатый продавец налил через трубочку воды и посадил сомика.

– Только за пазухой банку неси. Иначе заморозишь! Не май месяц на дворе.

Я засунул банку под куртку, в район сердца, и шел медленно, стараясь не плескать водой. А дома выпустил сомика к двум моим гурами, принявшим нового жильца за своего. И теперь я должен его за жвачку отдать?

– Ладно! – говорит Юрка. – Давайте на вашу ящерицу, но только одну жвачку принесу. И вы меня еще по очереди прокатите на спине по двору!

Мы переглянулись. Соблазн искушал и манил. Договорились так: Ярик – самый щуплый из нас – отдает ящерицу, а мы по очереди Кефира по двору на спине катаем.

Вовчик подошел, чуть нагнулся, а Юрка забрался на лавочку, потом ему на спину и, как жокей, пнул ногой.

– Поехали! – закричал Кефир, сидя верхом. – Давай пошевеливайся, кобыла!

На лице Вовчика промелькнула заметная тень. Раскрасневшийся, он поддерживал джинсовые ноги своего наездника, кряхтел и быстро семенил вокруг спортивной площадки.

– Давай не срезай! Вези вокруг, по-честному! – орал во все горло жующий Юрка. Его опьянило ощущение власти над нами. – А если через ту лужу пронесешь за домом, две вынесу!

– Слыхали, пацаны? – кряхтел Вовчик. – Он две принесет! Тогда одна мне, а вторая вам напополам!

Мы махнули головами в знак согласия, вскочили с лавочки и побежали к Вовчику и Кефиру, скакавшим к огромной луже, образовавшейся еще весной, когда прорвало трубу с горячей водой. Мы так радовались тому ватному пару, идущему от испорченного водопровода! А потом там в теплой прозрачной воде с зеленоватым илом и пузырьками на дне завелась уйма головастиков. Их дурачок Толик Деревянченко с третьего подъезда принял за аквариумных рыбок: наловил и выпустил дома к отцовским барбусам. После чего ему для профилактики неделю на улицу не разрешали выходить.

Вовчик, не останавливаясь и не скидывая свои резиновые шлепки, залез в лужу и тяжело пошагал к середине. Вода доходила ему до колен и шорт, а ноги увязали в илистой жиже. Кефир верхом держался за шею, как большая обезьян а.

– Ну, гад! – закричал запыхавшийся Вовчик. – Теперь слушай меня! Или давай десять жвачек, или я тебя прям здесь скидываю!

Юрка вцепился в шею Вовчика:

– Не скидывай, пожалуйста! Меня мать убьет! Я в новых кроссовках и джинсах!

– Отдавай жувачки и будешь цел! – заверещал Вовчик и для убедительности решил потрясти всем телом, пытаясь испугать Юрку. – Обещай при пацанах, что отдашь десять! А не отдашь – уроем тебя!