Ржавая рухлядь ощетинилась автоматами и дробовиками, но, как бойцы ни вглядывались в сумрак, как ни вслушивались в хрустящий осокой ветер, так и не заметили ничего, кроме удаляющихся соратников. Заброшенные магазины впереди казались зыбкими миражами в холодном свете, а луга и посадки слились в темную волну, надвинувшуюся с флангов и замершую в ожидании атаки.

– Пост, это Захар, – прошипел динамик. – Глянули под мостом – шнур цел. Двигаем дальше.

– Вас понял, – ответил радист, тщась скрыть дрожь в голосе.

Передатчик будто превратился в дверь, прямой проход к тем, с кем связывал бесплотный эфир. Разыгравшееся воображение рисовало во всей красе, как напарники бредут в темноте, вдали от надежного укрытия и вооруженных товарищей. Он слышал скрежет под подошвами, бряцанье снаряги и хриплое дыхание, и каждый звук бил по сердцу разрядами тока, а от напряжения пересохло во рту. Макс потерял чувство времени и расстояния и, словно по волшебству, переместился за спины дозорных, превратившись в невидимого наблюдателя, всецело разделяющего пронизывающее дозорных волнение.

– Ребят, вы как? – Макс не выдержал и первым нарушил тишину.

– Как в шахте, – буркнул Захар. – Не грузи, пацан. Пока все ровно, а станет криво – сами скажем.

Пару минут спустя рация выплюнула простое, но очень емкое:

– Черт!

– Что там?

– Старшего кликни.

Командир тут же поднес к губам коробочку микрофона на скрученном проводе:

– Слушаю.

– Шнур перебили, – вздохнул боец. – Гребаные крейдеры.

– Поясни. – Седовласый «капитан» нахмурился.

– Разрыв примерно в ста метрах от моста. Кольчуга, начинка – все в труху, будто топором кромсали.

– Обожди. Свет погас полчаса назад. Если бы бандиты рубили кабель, мы бы услышали.

– Ну, не знаю, – бросил Захар. – Как вижу – так и говорю.

– Эй, – в разговор вклинился встревоженный голос напарника. – Глянь, светится…

– Что у вас там светится? – разъярился начальник. – А ну, бегом назад!

– И правда… светится. – Дозорный, казалось, не услышал приказа. – Красным.

– И приближается…

Крик утонул в стрекоте очередей. Секунды спустя пальба стихла, но сквозь помехи отчетливо слышались щелчки спусковых крючков.

– Куда оно делось?!

– Попали, нет?

– Захар! Даня! – рявкнул командир. – Отвечайте!

– Может, помочь? – предложил один из снайперов.

– Пост не оставлять! Малой, свяжись с базой, пусть…

– Сука! – Отчаянный рев сменился мокрым хрустом, на миг наступила тишина, а затем раздался такой вой, что закаленные дозорные отшатнулись от рации, как пауки от спички. Бедолага орал так, словно его жрали живьем. Напарник дал очередь, но пальба почти сразу сменилась чавкающим звуком, за ним последовал еще один, и все стихло. Но рации продолжали работать, и миг спустя Макс услышал то, от чего вопреки воле навернулись слезы, а волосы встали дыбом.

Больше всего это напоминало астматические хрипы в железный раструб с примесью едва различимого бульканья слюнявой пасти. Время от времени дыхание срывалось то на свист, то на цоканье, перемежаясь пробирающими до мурашек натужными предсмертными вдохами и тихим скрипом сушины на ветру.

Никто толком не понял, как долго длился этот потусторонний (в обоих смыслах) звук, пока рации, судя по оглушительному хрусту, не раздавили. А вот чем – пальцами, пяткой или зубами – большой вопрос, но каким бы ни был ответ, ничего хорошего бойцам он не сулил.

– Малой! Малой!! – Из оцепенения радиста вывела увесистая командирская оплеуха. – Бей тревогу, живо!

Стены задрожали, зазвенели от рокота и залпов девяти стволов. Огненные вспышки озарили бурлящее смолянистое море, хлынувшее на укрепление со всех сторон. И защитники, в схожей ситуации легко связавшие бы людей боем, не сумели оказать достойного сопротивления молниеносному натиску. Ведь стрелять по бешеному хороводу псов – все равно, что тушить пожар из водяных пистолетиков.

Огромные желтоглазые чудища без труда перепрыгивали баррикады, неудержимым напором опрокидывая остовы машин, снося мешки, бетон, и разбрасывая шины. С высоты пост напоминал песочный куличик, в середину которого под мощным напором била черная струя. За считаные минуты укрепление превратилось в груды хлама, украшенные растерзанными телами. Макс, забившись под перевернутый павильончик, с ужасом наблюдал, как к трясущимся берцам подбирается темное пятно, пахнущее солью и железом.

Хвостатые твари не стали пожирать мертвечину, покрутились немного среди устроенной разрухи и без единого рыка растворились в ночи, точно привидения. Но парень и не думал покидать убежище, вытаращенными глазами следя за блеском подступающих струек. В сдавленной ладонями голове воцарился ледяной мрак, не оставив места ни мыслям, ни чувствам, ни даже остаткам всепоглощающего страха, миг назад рвавшего душу, что те собаки. Тонкая пуповина, связывавшая разум с реальностью, оборвалась, но взбудораженное адреналином сознание не погасло, не провалилось в слепящую пустоту, превратив радиста в живую куклу, слепленный из плоти и костей манекен, безучастный к творящемуся вокруг аду.

И когда оцепенение начало потихоньку отпускать, совсем рядом раздались тихие хлюпающие шаги, а вместе с ними – и то инфернальное дыхание, принадлежащее существу, чуждому самой природе.

Шаги стихли у края навеса, по ушам резанул скрежет, как будто по металлу чиркнули острием ножа. Макс дернулся и стиснул губы, не понимая, что ночной гость уже выследил его по запаху, но не нападал, наслаждаясь щекочущим ароматом концентрированного ужаса.

Парень зашептал про себя «Отче наш», но сбился на третьей строке. Каша в голове мешала сосредоточиться, поэтому на смену молитве пришла мольба, но и связать несколько слов в осмысленные предложения оказалось непосильной задачей. Покачиваясь из стороны в сторону, Макс раз за разом повторял то, на что хватило скованного страхом рассудка: «Господи, пожалуйста. Пусть оно уйдет. Господи, пожалуйста. Пусть оно уйдет…»

Павильон с лязгом и скрежетом завалился набок, когтистая лапа змеей вынырнула из темноты и вцепилась в плечо. Алый свет из глубоких глазниц смахивал мрак с обтянутого серой кожей волчьего черепа и пасти, усеянной похожими на ржавые иглы клыками в палец толщиной. Миг спустя они вонзились в изгиб между шеей и плечом, и ночную тишину прорезал тонкий мальчишеский крик.

* * *

– Твою-то мать… – Смирнов сплюнул, глядя на кровавую разруху перед собой.

Первыми на помощь подоспели охранники Технолога и отдыхавшие на базе сборщики, но все, что им оставалось – убрать трупы. Хмурые люди молча бродили в свете переносных ламп, ища и складывая ошметки на брезентовые носилки.

– Если бы мы не сидели на крыше…

– То лежали бы вон там. – Фельде указал на горку «пазлов» и склонился над единственным уцелевшим телом, как вдруг «мертвец» вытаращил глаза и вцепился в протянутую руку.

– Он укусил меня! – прохрипел радист, роняя слюну с розовыми прожилками. – Укусил!

– Тише, тише… – Доктор взял страдальца за плечи и уложил на асфальт. – Все кончилось, успокойся.

Боец повертел головой, переводя взгляд с Майора на Марка, а затем разрыдался – совсем как ребенок.

– Укусил…

– Ну, все, все. – Врач достал из аптечки шприц и сбил носик ампулы. – Сейчас сделаю укол, и все пройдет.

После инъекции Макс пьяно зашатался и обмяк, позволив Фельде наконец заняться раной.

– Жесть… – процедил Банан. – Вся шея – в лохмотья.

– Не слепые, – буркнула Карина. – Лишь бы нагнетать.

– Все, здесь закончил. – Доктор выпрямился и вытер ладони об остатки бинтов. – Надо отнести его в лазарет, и чем быстрее, тем лучше.

Несмотря на глубокие отметины и потерю крови, жизнь пострадавшего была вне опасности. Но зубы падальщиков – бездонные кладези всевозможной заразы, и пока медсестры хлопотали над плечом, Марк растер капельку крови меж стеклышек и прильнул к окуляру микроскопа.

Среди бляшек окисленного железа плавали неизвестные тельца, похожие формой на эритроциты, но более бледные. Лейкоциты без промедления нападали на непрошенных гостей, но те в мгновение ока сжирали их и делились столько раз, сколько поглотили клеток.

За считаные секунды вещество превратило в себе подобное половину препарата, после чего «нелегальные» копии кровяных телец напали на оригиналы, но не схарчили, как прежде, а вызвали молниеносную некротическую реакцию. Создалось впечатление, будто на первых этапах все шло по плану, но затем программа клеточной реконструкции дала сбой и уничтожила весь образец, включая уже измененную часть.

– Не понимаю. – Марк откинулся на спинку стула, снял запотевшие очки и сжал переносицу.

В этот момент тихонько попискивавший кардиограф выдал такой пик, что обступившие радиста девушки вздрогнули, как от выстрела. Макс дернулся и распахнул налитые кровью глаза, свежие повязки пошли темными пятнами. Фельде бросился к пациенту и навалился всем весом, стараясь прижать к койке, пока помощницы готовили успокоительное. Но вены надулись так, что острие и молотком не вколотишь – как медсестры ни старались, иглы гнулись одна за другой, пока черная, как нефть, жижа расползалась по сеткам сосудов.

Бедолага трясся всем телом и ревел не то от непереносимой боли, не то от звериной злобы, по бледному и очень горячему лицу ручьями струился пот, на дрожащих губах взбилась пена.

– Ну же! – рявкнул врач, едва сдерживая парня.

– Не получается! – пискнули в ответ.

– Коли хоть куда-нибудь!

– Никуда не получается! У него кожа тверже дерева!

Стены дрогнули от дикого рыка. Марк получил открытой ладонью в грудь и врезался затылком в соседнюю койку. Это его и спасло – безумец принял неподвижное тело за труп, а вот ангелов в белых халатах ждала иная участь. Удар – без замаха, полулежа – раскроил белокурой красавице череп. Если бы Фельде, теряя сознание, не видел это зверство своими глазами, то никогда бы не поверил, что такой след оставил кулак, а не кувалда.

Темноволосая невысокая пышка замешкалась, глядя на рухнувшую к ногам подругу, и нерасторопность стоила ей призрачного, эфемерного, но все же шанса спастись. Макс – или же нечто, вселившееся в опустевшую оболочку – свалил бедолагу таранным толчком плеча и, сиганув на половину высоты своего немалого роста, приземлился пятками на лицо.

От последовавшего звука свело зубы даже у опытного врача, что уж говорить о девчонке, закончившей учебу в прошлом году. Она бросилась к двери и почти успела схватиться за ручку, но тварь догнала беглянку одним прыжком и свернула шею, да с такой яростью, что орангутанг из рассказа По выглядел бы хилым младенцем по сравнению с брызжущим слюной чудовищем.

Хлопнула дверь, из коридора донеслись крики, топот и пальба. Тот, кого некогда звали Максом, успел прикончить двух гражданских и охранника, прежде чем превратился в решето. День спустя Фельде лично вытащил из трупа сорок восемь пуль, но по заверениям стрелявших, и после двух десятков попаданий в упор нечисть дергалась, клацала зубами и пыталась схватить пробегающих мимо людей.

* * *

В медблок заглянул Банан – как обычно, без стука. Марк в некогда белом фартуке и маске склонился над вогнутым хромированным столом со скальпелем в неизменных двух пальцах. Скамья подле него напоминала шведский стол людоеда, где на поддонах лежали вынутые органы – все, кроме кишечника.

– Уф… – Пулеметчик поморщился – запашок в помещении стоял еще тот. – Вас Ярошенко вызывает.

– Я занят.

– Он в курсе. Но все равно велел привести.

– Если дело в недавних нападениях, то больше мне добавить нечего.

– Речь не о том. Вернее, не совсем о том. – Крепыш почесал нос. – Ректор в бешенстве, хочет послать все силы на собачью охоту, да еще и музейщиков подрядить.

– В бешенстве? – Фельде хмыкнул. – Не говори мне о бешенстве. Погоди… – Нож звякнул о край стола. – Собачью охоту?

– Ну да. Рейд по Окраинам. Чтобы раз и навсегда избавиться… вы куда?

После всех случившихся зверств вид залитого кровью доктора произвел на деканат неизгладимое впечатление. Единственная вежливая просьба – и советники в полном составе покинули кабинет, чем пуще прежнего разозлили начальника.

– Что это еще за выходки? – проскрипел старик, хлопнув по пухлой папке с отчетами, среди которых лежал и принадлежавший Марку.

– Выходки? – Врач лишь сейчас вспомнил о маске и трясущейся от усталости рукой сорвал ее с лица. – Ты отправляешь парней на убой, а у меня, значит, выходки?

– Во-первых, не надо мне тыкать, даже с глазу на глаз! Во-вторых, если не уничтожить псов сейчас, уже завтра они нам житья не дадут! Да что там завтра, и сегодня черт-те что творится, все наперекосяк идет! Я десятилетие отлаживал эту систему, а она рухнула едва ли не за неделю!

– Ты… вы не решите проблему таким способом. Вспомните третий пост.

Ярошенко пожал плечами.

– Там было мало людей. Вместе с музейщиками мы от этих кабысдохов и клочка шерсти не оставим. Пулеметы, огнеметы, бронемашины… думаете, не сдюжим? Не сгущайте краски. Это обычные твари, просто их развелась целая орда. Давно пора показать, кто в городе хозяин, а то пустили все на самотек.

– Нет. – Марк опустился на стул и качнул головой. – Против нас – не обычные твари.

– О боже! – Ректор вскинул ладони. – Не начинай, умоляю! Я устал от сказок про злого волка!

– Сказки? Смирнов, по-вашему, тоже сказочник?

– Он сказал, что ничего не видел.

– Да как… – Фельде сцепил пальцы в замок и откинулся на спинку, не в силах подобрать приличных слов.

– Вот так. Туман, поздний вечер, стресс. Вот и померещилось.

– Сергей, одумайтесь. Вы посылаете людей на верную смерть.

Собеседник подался вперед и сощурился.

– А я думаю, суть в ином. И коль уж мы остались наедине, скажу, как есть – не пытайся вставлять мне палки в колеса. Вижу, прицелился на мое кресло, но ты его не получишь – ни подвигами, ни пакостями. Поэтому занимайся своими делами и не лезь в чужие. Договорились?

Марк молчал добрую минуту, не сводя глаз со старика и всем своим видом выражая сомнение в его адекватности и умственных способностях.

– Серьезно? Ты делаешь все это из-за страха потерять власть?

– Не ты, а…

– Закрой рот, – произнес врач таким тоном, что полная возмущения тирада застряла у Ректора в глотке. – Раз уж тебя не переубедить, попрошу лишь об одном – оставь «львов» на базе. В ином случае мне с тобой не по пути. Трясешься за кресло? Трясись, сколько влезет, а меня давно приглашали в «Диораму».

– Остынь. – Ярошенко сменил гнев на привычную ворчливость перед угрозой потерять лучшего медика в городе. Когда разменял восьмой десяток, разбрасываться такими кадрами – себе дороже. – Ну, как еще избавиться от гадин? В край же обнаглели, скоро под окнами начнут сборщиков жрать!

– Как? – на стол опустился шприц с прозрачной жидкостью. – Вот так.

– И что это? – Старик поправил очки и с любопытством навис над неизвестным веществом. – Яд? Решил отравить хвостатых?

– Это сыворотка, синтезированная из крови радиста. По моим подсчетам, с определенной вероятностью она сможет наделить носителя собачьей силой и чутьем. С таким препаратом человек станет равен зверю, и уж тогда чудищам придет конец.

Настал черед Ректора долго и напряженно молчать. Он вскинул брови и уставился на доктора, будто ожидая, что тот улыбнется и скажет – мол, неудачная шутка. Но Марк и не думал веселиться, глядя на старика, как Клинт Иствуд на дуэли.

– Знаешь, – начальник кашлянул в кулак, нарушив затянувшуюся и грозившую стать совсем уж неловкой паузу, – я всегда считал тебя первоклассным специалистом с пытливым умом и трезвым рассудком. Однако это… – разбитый артритом палец щелкнул по шприцу, – за гранью здравого смысла. Просто… нет слов.

– Сергей, послушай…

– Нет, – сказал тот тоном человека, которому друг детства сунул нож промеж лопаток. – Не хочу. Забери это позорище и скройся с глаз долой, а я сделаю вид, что ничего не видел и не слышал.

– Но…

– Уйди. – Ректор достал из кармана блистер валидола и сунул похожий на икринку шарик под язык. – Все с катушек съехали. Не община, а бедлам. Кому сказать – не поверят! И ради чего я столько лет отдал?

Фельде попытался еще раз все обосновать с научной точки зрения, но старик не издал ни звука, подперев кулаком дрожащий подбородок и отрешенно уставившись в окно.

* * *

Три дня спустя в дверь медблока постучали.

– Войдите, – произнес Марк, не отходя от крутящихся в центрифуге пробирок. – Что беспокоит?

Перед ним стоял Ярошенко, сам на себя не похожий. Прежде идеально сидящий, костюм был измят, взгляд – потухший, изо рта – слабый, но совершенно не свойственный чванливому педанту запах крепкого алкоголя.

Гость в бессилии опустился на кушетку, снял очки и уронил лицо в ладони. Просидев так с минуту, собрался с духом, поднял слезящиеся глаза и прошептал:

– Все погибли. Все, до единого. Сто десять увешанных стволами парней разорваны в клочья. Целая армия полегла за одну стычку, а с той стороны – десяток трупов. Десяток… Как, Марк? Как такое возможно? Неужели я и впрямь ослеп от страха ошибиться?

– Акела промахнулся, – без издевки ответил врач, – потому что боялся промахнуться. Я – не боюсь. Второй, более стабильный состав готов к испытаниям. Нужны только ресурсы и твое одобрение.

– Делай, что хочешь. – Ответ прозвучал последним словом приговоренного. – Но избавь нас от этой напасти.