Иван уже давно не имел никаких дел с альма матер и только слышал о постоянных переименованиях и реорганизациях. Многострадальный исторический факультет то разделяли, то соединяли, то выпячивали в названии слово «международный», то прятали его обратно. Теперь факультета не было вообще, а был институт, и именно с его почты пришли Бергеру письма с темой «ВАШИ ДАЛЬНЕЙШИЕ ДЕЙСТВИЯ».
Иван перевернул страницу и усмехнулся.
Кроме названия темы в письмах не было ничего. В каждом – с десяток строк, набранных сплошными знаками вопроса. Как это бывает при сбое кодировки. Иногда среди вопросов попадались странные латинские аббревиатуры, но ни одна из них Ивану ни о чем не говорила.
Единственной зацепкой был сам адрес. Точнее, имя почтового ящика, стоящее перед «собакой» и университетским доменом. Иван долго смотрел на него, пытаясь вспомнить, где его видел. Этот KIR мог означать что угодно. ФИО преподавателя, начальные буквы имени аспиранта. Или профессора. Или не имени, а фамилии. В университете у Ивана уже давно не было никаких знакомых, если не считать его старого научного руководителя, с которым он не виделся уже лет пятнадцать.
Двух минут хватило, чтобы найти на сайте телефон деканата, который теперь назывался «учебным офисом».
– Мне нужно поговорить с профессором Садовским, – деловито сказал Иван, когда на том конце сняли трубку и томным женским голосом протянули «алло».
Женский голос впал в ступор и через некоторое время переспросил:
– С кем?
– С Садовским. Викентием Павловичем. Профессором. Не помню точное название кафедры. Что-то вроде религиоведения.
– Может регионоведения? Но у нас там нет никаких Садовских.
В трубке послышался шорох, забубнили чьи-то голоса. Девушка отстранилась от микрофона и сказала кому-то: «Да? Ну тогда сами объясняйте».
Трубку взяла другая дама, судя по голосу постарше первой.
– Алло. Вы слышите? Зачем вам Садовский?
– По личному вопросу.
– Вы знаете, молодой человек, он у нас уже очень давно не работает. Лет десять как.
– Куда-то перевелся? Не подскажете куда?
Дама замешкалась.
– Если вы по личному вопросу, то, наверное, должны быть в курсе, – сказала она наконец. – У профессора Садовского случились тогда большие проблемы со здоровьем. Его увезли в больницу прямо с лекции. Прискорбный был случай.
Иван застыл, не зная, что сказать.
– Но вы не бойтесь, – продолжила она. – Насколько знаю, спустя несколько месяцев его выписали. Увы, больше ничем не могу помочь. Попробуйте обратиться в справочную.
– Вы хотите сказать, он заболел, и его сразу уволили?
– Э-э… Там не все так просто. Найдете профессора, сами все узнаете.
Короткие гудки.
Иван повертел в руках смартфон.
Создавалось впечатление, что в университете о профессоре вспоминать не любили. Садовский всегда казался Ивану немного не от мира сего. Что не удивительно, учитывая его научные интересы – христианские ереси и средневековую криптографию.
Иван еще раз глянул на адрес почты и ему пришло в голову, что KIR вполне может означать «кафедру истории религий». Или «криптография и религии». Учитывая интересы самого Бергера, это было логично. В любом случае, разговор с профессором Садовским мог оказаться полезным. Да и связи на кафедре у него наверняка сохранялись.
Ивану не нужна была справочная. Он знал, где искать профессора.
***
Блиновский пассаж представлял собой длинное большое здание, выстроенный полтора века назад в псевдорусском стиле. Как писали в одном старом путеводителе, это был «дом ресторанов, магазинов, коммуналок и привидений».
Иван ни разу не видел здесь привидений, а рестораны, магазины и коммуналки его не интересовали.
Ему нужна была крыша.
Он свернул в одну из арок и прошел во двор.
В отличие от парадного фасада, двор напоминал не городскую достопримечательность, а трущобы напополам с развалинами, оставшимися от боевых действий. Задняя часть дома была загромождена тянувшимися во все стороны трубами, спрятанными в нишах ржавыми решетчатыми балконами и какими-то деревянными пристройками. Все это было похоже то ли на старые кварталы Неаполя, то ли на компактные бразильские фавелы.
Массивные пожарные лестницы тянулись зигзагом среди труб с балкона на балкон. До нижнего балкона было никак не достать, но Садовский еще пятнадцать лет назад показал Ивану одну хитрость. С тех пор ничего не изменилось.
Иван забрался на пристройку, прошел по карнизу к толстенной трубе и перелез на балкон. По инструкции люки на балконах должны были закрываться, но тут никогда ничего не закрывалось.
Ржавая лестница дрожала под весом, и пару раз Ивану казалось, что сейчас вся конструкция обрушится вниз.
На предпоследнем этаже окно было открыто. На подоконнике сидела размалеванная девица в открытом до пупа фиолетовом пеньюаре и курила длинную коричневую сигариллу.
Она лениво смерила взглядом карабкающегося по лестнице Ивана и хрипло спросила:
– Работаешь?
– Почти.
Девица усмехнулась.
– Тут брать нечего. Ползи обратно.
– Я все-таки попытаюсь.
– Ну, как знаешь.
Девица выкинула сигариллу и захлопнула окно. Иван полез дальше.
Крыша пассажа была сложным сооружением с крутыми скатами, перепадами высоты и торчащими там и сям кирпичными дымоходами.
Иван вскарабкался повыше, перебегая от трубы к трубе. Перелез на соседний сегмент, куда была перекинута простая деревянная лестница, и подобрался к низкому выступу с застекленными чердачными окнами. Судя по обстановке на чердаке, там ничего не изменилось.
Иван постучал по стеклу костяшками пальцев. Спустя минуту постучал еще раз, сильнее, так, что стекло задребезжало.
В окне появилось морщинистое лицо, с всклокоченной седой бородой и вытаращенными глазами.
– Добрый день, профессор, – сказал Иван. – Давно не виделись.
***
– Мог бы позвонить хоть раз, – проворчал Садовский, смахивая с дубового стола в ведро объедки и одноразовую посуду.
– Извини, Палыч. Как посеял тогда твой телефон, так и с концами. А потом все завертелось, закрутилось.
– Ага. Знаю, чего у тебя закрутилось. Науку похерил, стал щелкопером. Или как вас сейчас называют? Журнаглисты?
– Журнашлюхи. Но я и оттуда ушел. Уже давно.
– Говорил тебе, бери тему, а я помогу с материалами. Сейчас бы уже доктором был.
– Не судьба.
Иван оглядел профессорское пристанище.
Чердак был заставлен книжными стеллажами и шкафами, где сквозь стекло виднелись архивные коробки. Длинный стол тянулся от одного окна до другого. На одном конце он был письменный, с ворохом бумаг и настольной лампой. На другом – обеденный, с тарелками, стаканами и хлебницей. Все было так, как раньше, разве что шкафов, книг и бумаг прибавилось. Да борода у профессора была уже не темная и аккуратно постриженная, а пегая и торчала во все стороны. Садовский был облачен в замызганный халат, на котором виднелись следы от многочисленных возлияний.
– Думал, по телефону поговорить, – сказал Иван. – Позвонил в деканат. Ну и… Пришлось сюда заявиться. Извини.
Садовский подозрительно прищурился.
– И что тебе сказали в деканате?
– Что-то про больницу, куда тебя забрали прямо с лекции. Как здоровье, кстати?
Садовский крякнул.
– Отлично здоровье. Приврали, как всегда.
– Что, не было больницы? А почему тогда…
Садовский засуетился, опустив голову, взял чайник, плеснул воды в стакан.
– Палыч, – сказал Иван, внимательно за ним наблюдая. – Только не говори, что опять какой-нибудь первокурснице под юбку залез. Тебя же предупреждали.
– А тебе-то что? – огрызнулся старик. – Ты свалил и будь здоров. Предупреждали они. Может, это была любовь всей жизни? А они со своими инструкциями… Э-эх!
Он достал из холодильника бутылку водки.
– Будешь?
– То есть не было больницы.
– Была. Забирали. Не с лекции, но почти, – он разлил водку по стаканам. – Ладно. Дела минувшие. Вряд ли ты сюда проведать старика заявился. Говори, зачем пожаловал.
Иван раскрыл папку и бухнул ее на стол.
– Адрес электронной почты. У меня стойкое впечатление, что он старый и я его видел, еще тогда, аспирантом. Кому он мог принадлежать?
Садовский нацепил очки и вгляделся.
– Ну, то что после «собаки», это точно новое. Наверное, они как всегда провели конкурс на самую дебильную аббревиатуру.
– Я про начало.
– KIR? – старик нахмурился. – Не припомню такой почты. Может какой-нибудь античник своего любимого царя в адрес засунул?
– Или кафедра истории религии?
– Не было такой кафедры. Была религия и культура. А к чему все эти глупые вопросы? Напиши письмо, пусть ответят, кто такие.
– Нельзя туда письма писать, Палыч. Это уголовное расследование.
– Чего?! – Садовский вытаращил глаза поверх очков.
– Уголовное расследование. Я, Палыч, теперь частный детектив.
– Ох ты, говна пирога. Частный детектив. Все по профессиям, значит, скачешь. А потом куда? В шахтеры? Извини, парень, не знаю я никакого Кира. Не помогу.
Садовский перелистнул страницу.
– А это что?
Фотография тайнописи на груди убитого гастарбайтера была настолько четкой, что выжженные символы казались выпуклыми.
Садовский медленно поднял голову.
– Откуда это у тебя?
– Ты знаешь, что здесь написано?
– Что написано не знаю… Но шифрование, надо сказать, презабавное.
– Есть еще два образца, – сказал Иван и достал смартфон.
Садовский долго сидел, сличая знаки на идоле, гастарбайтере и в книге. Потом вскочил, схватил стремянку и полез на стеллаж. Достал оттуда увесистый том и раскрыл его на середине.
– Вот! – торжественно провозгласил он, указав на похожие символы, набранные в таблице убористым шрифтом. – Здесь было применено двойное шифрование. И использованы сразу два алфавита. Греческие буквы в византийском варианте и древнепермский полуустав. Очень заковыристая штука. Даже не припомню, чтобы я такое прежде видел.
– Ты сможешь это расшифровать?
Садовский посмотрел на него укоризненно.
– Чему я тебя учил десять лет, бестолочь? Чтобы разгадать шифр, нужен ключ. У тебя есть ключ?
– Нет.
Садовский развел руками.
– Тогда ты можешь хоть до посинения буквы подставлять. Ничего не получится, – он снова водрузил очки на нос и склонился над бумажками и смартфоном, бормоча: – Но какая же интересная штука…
– Палыч, ты на трупы смотришь, – сказал Иван.
– Что? – вскинулся тот. – Да-да. Конечно. На трупы… – он показал на экран смартфона. – А это не трупы. Это какая-то книга. Ключ может быть в книге. Где она?
– В том-то и проблема, – сказал Иван. – Книги нет. Попала к каким-то сектантам, и они ее спрятали.
Он пролистнул экран к фотографии с загадкой.
Садовский долго вглядывался в четверостишье и лицо его вытягивалось.
– В красной башне книгу найдешь, – задумчиво повторил он. – Слушай, Ваня. Я, кажется, знаю, где эта твоя красная башня.
О проекте
О подписке