День первый

Утро

Не было и трех часов утра, когда Сергей Георгиевич неожиданно проснулся. Пролежав минут пять, он тихо, чтобы не разбудить Татьяну Александровну, супругу, встал и надел халат. Подойдя к окну, слегка раздвинул шторы и посмотрел на уличный фонарь, который освещал падающий снег – мелкий, похожий на крупу. На свету хорошо были видны вертикальные потоки ниспадающего снега, они поглощали все, делали контуры предметов округлыми, а сами предметы – однотонными. За ночь снега намело сантиметров десять.

Деревня спала. На улице стояла звенящая тишина. Так бывает, когда идет снег. Снежинки словно придавливают звук, не давая ему оторваться от земли. Отдельные же снежинки отсвечивали падающий на них свет фонаря голубовато-синим цветом. На мгновенье вспыхивали маленькие звездочки салюта. Ночная зимняя сказка.

Перед выездом придется долго убирать снег с машины, подумал Сергей Георгиевич. Под снегом, очевидно, слой льда – предыдущим днем была небольшая оттепель. Его машина стояла во дворе деревенского дома.

– Не спится? – неожиданно спросила Татьяна Александровна.

– Да, проснулся и не знаю, что делать. Ехать в Москву еще рано.

– Включи телевизор, – предложила супруга.

– Нет, пойду в кабинет. А ты поспи еще немного.

– Может быть, поедешь днем? Встреча у тебя во второй половине?

– Опять в пробках стоять? Лучше в квартире что-нибудь поделать. Может быть, немного посплю, – с сомнением произнес Сергей Георгиевич, – или поработаю.

– Ладно, я будильник поставила как обычно, на полпятого, – предупредила Татьяна Александровна. – Скоро встану.

Пока компьютер загружался, Сергей Георгиевич просматривал свои черновые записи. По краткосрочному договору он работал консультантом по инновационным вопросам в одной компании, и вечером предстояло обсудить несколько документов. На одной странице черновика документа Сергей Георгиевич обнаружил запись: «Путин? Путин! Медведев, Медведев… обманул». Эта запись была сделана машинально, возможно, во время разговора. Что-то тревожило его в тот момент. И эта тревога не прошла.

Конец года выдался бурным – выборы в Госдуму, митинги оппозиции и сторонников Путина. Страна меняется, только куда мы придем? Вопрос, который беспокоил, на который не было ответа. И как все это отразится на семье? На будущем внука?

* * *

24 сентября 2011 года, вечер. Сергей Георгиевич вышел из кабинета, где работал и одновременно, вполглаза, смотрел новостную программу по телевизору. Тихо зашел на кухню. По его лицу было очевидно – что-то случилось. Таким расстроенным мужа Татьяна Александровна не видела давно. Пожалуй, только один раз, когда он пришел и сказал, что операция на сердце неизбежна. И не страх был тому причиной, она знала, что он фаталист, боли не боится и страха перед медициной не ощущал. Была, скорее всего, обида и горечь, что что-то не успел сделать, что-то пропустил и упустил, не просчитал, какие-то дела придется отложить.

– Что случилось? – встревоженно спросила Татьяна Александровна.

Сергей Георгиевич какое-то время молчал, словно оценивал то, что произошло. Потом собрался духом и с легкой усмешкой произнес:

– Рокировка.

– Что? Какая рокировка? – с тревогой переспросила Татьяна Александровна, которая серьезно встревожилась ответом мужа.

– Какая, какая, – раздраженно произнес он. – Плохая! Медведев решил поменяться с Путиным местами.

– Как так может быть?!

– У нас, оказывается, может быть, у нас все может быть, если власть захочет, – Сергей Георгиевич говорил и злился. – Представляешь, вышел Медведев и сказал, что президентом должен быть Путин. А Путин вышел на трибуну и сказал, что если его изберут президентом, премьер-министром он назначит Медведева. Вот такая рокировка.

Возникла пауза. Татьяна Александровна не знала, что сказать, но было видно, что и она расстроилась.

– Зачем тогда Медведев морочил людям головы?

– Меня спрашиваешь? – злился Сергей Георгиевич. – Вышли и объявили. Хотя бы провели какой-то праймериз, чем-то обосновали. А тут неизвестно кто и как решал за весь народ.

– А как, действительно, объяснил это решение Медведев? – поинтересовалась Татьяна Александровна.

– У Путина более высокий рейтинг. Хотя, сама знаешь, как у нас считают нужных людей в нужное время в нужном месте с нужным ответом. Президент Медведев, который наметил политические реформы, говорил о необходимости изменения политической системы, предлагал провести модернизацию страны, добровольно отказывается от борьбы баллотироваться на второй срок, – после небольшой паузы продолжил Сергей Георгиевич. – Я это не могу понять. Не знаю, как назвать.

– Называется это предательство! – четко определила Татьяна Александровна. – Даже если ему выкручивали руки, он должен был выдвинуть свою кандидатуру на пост президента. Народ должен был решать, кого избрать…

– …а не кучка людей, считающих себя элитой, – продолжил Сергей Георгиевич. – Жаль, что так сложилось. Жаль всех нас. Нам показали, чего мы стоим в их измерении и чего мы достойны.

* * *

Сергей Георгиевич вернулся в спальню минут через сорок, прилег и провалился. Это был короткий, но глубокий сон.

Прозвенел будильник. Татьяна Александровна быстро встала. За ней стал подниматься с постели и Сергей Георгиевич.

– Когда лег? – спросила она. – Удалось хоть немного поспать?

– Не знаю, когда лег, но заснул мгновенно. Провалился. Немного поспал.

Сергей Георгиевич хотел сказать жене, что видел странный сон, но воздержался – он сам не понял, что означает этот сон и к чему он.

* * *

Сергей Георгиевич редко видел сны. Чаще всего это были вещие сны. В день, когда его неожиданно освободили от должности ректора, он видел мрачный сон – пустые здания общежитий университета, без окон, без людей, только тени. Здания стояли в какой-то серой среде, которая поглощала и не пропускала звуки. Словно кем-то был введен запрет на звуки. Сами здания были отремонтированы, но какие-то трещины расползались на глазах Сергея Георгиевича, превращая стены в черные паутины.

Через год все подтвердилось – страх, нагоняемый новым ректором и его командой, заставил людей молчать. Профессионалов высокого уровня, у которых было свое мнение, заставили уйти из университета. Уровень преподавания резко упал, приезжие преподаватели, которых поселили в общежитии, больше думали о том, как угодить ректору, чем о совершенствовании учебного процесса. Это были не Учителя, это были тени. Университетские здания, лишенные научного творчества, стали голыми и серыми. Сон подтвердился, все сбылось.

Возможно, видеть вещие сны – наследственная черта. Мать Сергея Георгиевича, Александра Ивановна, жила за тысячу километров, но скрыть негатив от нее никогда не удавалось. Ограничивая в негативной информации, ей не сообщали о неприятных фактах и событиях, связанных с семьей, но она всегда их предчувствовала – видела сны. Обычно утром раздавался телефонный звонок, и родной голос в трубке начинал рассказ:

– Я видела сон… – Потом следовал вопрос: – У вас все в порядке?

Может быть, от нее он унаследовал эту способность видеть сны-предсказания? Только сны Сергея Георгиевича были чаще всего не личностными, они были обобщенными и иногда предсказывали будущее.

* * *

Сергей Георгиевич брился, при этом механические движения не контролировались – голова была занята эпизодами последнего сна. Он был каким-то сюрреалистическим. Огромная площадь была заполнена большим количеством людей. Удивительно, но все было видно, каждый видел лицо другого человека – толпа не заслоняла личность. По кругу водили людей разного возраста и с них срывали одежду. Под ней оказывалась другая одежда. И все повторялось заново, повторялись круги. При этом у народа не было злобы, жестокости. Весь процесс воспринимался как необходимость, некое очищение. Все воспринимали происходящее в качестве освобождения от ненужного, чего-то лишнего, сковывающего развитие личности.

– Что за люди, и почему их раздевают? – спросил Сергей Георгиевич.

Вопрос был задан всем. Ответил один, но Сергей Георгиевич его не видел:

– Это площадь Справедливости, она здесь правит бал. По кругу водят детей и внуков больших и маленьких правителей. Они возвращают то, что украли у народа их родители, деды и прадеды.

– Зачем воровать для детей и внуков, если все потом отнимается?

– А вдруг повезет? И избежишь кары, – ответил тот же голос. – Жадность, жадность… Правитель хочет всего: власти, богатства. Всего, что его возвеличивает над подчиненными. При этом он желает, чтобы его искренне любили.

– Бред, – спокойным тоном отреагировал Сергей Георгиевич. – Любовь за обнищание, за насилие?

– Бред, как часть лжи, – составляющая власти, – с усмешкой произнес голос.

В середине площади стоял памятник. Странный памятник.

– Что за памятник? – спросил Сергей Георгиевич.

– Памятник Жадности и Алчности.

– Странно, на площади Справедливости стоит памятник Жадности и Алчности.

Голос усмехнулся невежеству Сергея Георгиевича и пояснил:

– Когда правитель избавится от жадности и алчности, тогда он станет справедливым. По-другому нельзя стать справедливым.

– Правитель, став справедливым после того, как он был жадным и алчным, не может переписать историю, вычеркнув тот этап своей жизни, – высказал свое мнение Сергей Георгиевич. – Несправедливость правления того этапа останется.

– А где взять правителя, справедливого до его прихода к власти? – задал вопрос голос.

– Не знаю.

– Чтобы стать правителем, надо перешагнуть через справедливость. А потом пытаться ее восстановить. Согласись, частичная справедливость лучше, чем без нее.

– Не уверен, – возразил Сергей Георгиевич.

– Почему? – удивленно спросил голос.

– Потому, что частичная справедливость создает иллюзию справедливости и позволяет эксплуатировать ее в интересах правителя.

Голос исчез, толпа неожиданно расступилась, и два человека, разговаривая между собой, шли, не обращая внимания на присутствующих.

Что за странный сон, подумал Сергей Георгиевич. Последнюю часть сна он не мог вспомнить, словно память закрыла доступ к ней и задвинула ее в отдаленную область. Убедившись, что потуги не дают ожидаемого результата, Сергей Георгиевич перестал бриться, провел рукой по чисто выбритой коже и, более не задерживаясь в ванной, направился на кухню.

* * *

Сергей Георгиевич сидел на маленькой кухне у Кетеван Арчиловны и рассматривал обои, которые много лет назад сам и клеил. Ничего не изменилось. Солнечный луч, пробившись сквозь листву деревьев, растущих в соседнем дворе, разделил кухню на две почти равные части. На две части была разделена и жизнь Сергея Георгиевича: в Тбилиси и Москве. Тбилисский этап жизни – насыщенный, красочный – связан с прошлым, беззаботным детством, яркими годами школьной и студенческой учебы, интересными годами научной работы и пестрым опытом освоения бизнеса. Но главное в этом этапе было общение между людьми, дружба и семья. Московский этап был еще коротким, но начался он в тяжелые и беспокойные 90-е годы, которые сотрясали Россию.

Кетеван Арчиловна, которая на минуту оставила Сергея Георгиевича, чтобы заглянуть в подвал, вернулась с кувшином домашнего вина. Раньше его готовил ее отец, но после его смерти виноград, росший во дворе, употреблялся только в еду. Сергей Георгиевич нежно потрогал прохладную глину кувшина, словно обратился к памяти. Он ничего не говорил, молчала и Кетеван Арчиловна. Каждый думал о своем. В этом доме они всегда оставались Сергеем и Кетино, несмотря на возраст, положение. Для этих стен неприемлемы Кетеван Арчиловна и Сергей Георгиевич, как неупотребительны отчества в Грузии.

Пауза затянулась, Сергей налил холодное вино в два стакана, быстро покрывшиеся испариной.

– Давай помянем наших отцов.

Сделав глоток, он замер, прикрыл глаза. Знакомый вкус вызвал массу воспоминаний.

– Не скучаешь по Тбилиси, старому дому?

– Бывает, – согласился Сергей Георгиевич, – не хватает общения, открытости. Вечно торопящийся и двигающийся мегаполис живет по своим правилам, там нет места человеческому вниманию, простому общению. Все подчинено закону движения – любая остановка может погубить или изменить жизнь.

– Поэтому торопишься в Москву?

– Да, есть проблема в университете.

– Лично тебя касается? – с тревогой спросила Кетино.

– Нет, но знаешь, когда лодка переворачивается, кое-кто может утонуть, но все оказываются мокрыми. Поэтому лучше не допустить, чтобы лодка перевернулась… Отличное вино. Откуда? – неожиданно поменял тему разговора Сергей Георгиевич.

Зная его закрытость, расспрашивать не имело смысла.

– С деревни прислали. Сергей, может быть, посидим во дворе?

– С удовольствием.

Выходя из кухни, Сергей еще раз посмотрел на обои, потерявшие первоначальный цвет.

– Кетино, может быть, тебе поменять обои? Я помогу переклеить их. Ты только выбери, какие тебе нравятся.

– У тебя много времени? На сколько дней в Тбилиси приехал?

– На неделю, больше не могу остаться – я уже говорил, что на работе много проблем, нельзя их оставлять без контроля.

– Может быть, успокоишь и скажешь в чем дело? В общих чертах.

Сергей Георгиевич посмотрел на своего преданного друга детства, ее беспокойство было естественным, и в нем не было простого любопытства.

– Ладно, – согласился Сергей Георгиевич. – В двух словах. Проблема во взаимоотношении одного арендатора и первого проректора – Александра Борисовича.

– А ты?

– А я пытаюсь не допустить серьезного конфликта, во всяком случае, чтобы это отразилось на университете в целом. Хватит меня дергать московскими проблемами, – предупредил он. – Не для этого я приехал. Пошли во двор.

Старый двухэтажный дом в Авлабаре, старом тбилисском районе, всегда был любимым местом встреч друзей-одноклассников, где радушно их встречали родители Кетино – дядя Арчил и тетя Тамара. В доме бывали многие одноклассники, но наиболее часто приходили Сергей, Юра, Эмма, Лаура, Грант и Медея. Все они дружили с первого класса, сохранили теплые отношения на протяжении всей жизни, только Медея после замужества потеряла связь с друзьями.

Во дворе дома росли большие деревья кипарисов и инжира, различные кустарники и розы. Но особый восторг вызывал гранат – дерево, возраст которого очень давно превысил полвека и упрямо приближался к вековому юбилею. Под гранатом стоял стол, который Сергей Георгиевич помнил с первого класса. Он жил в большом доме и был поражен наличием у Кетино собственного сада и столом под гранатом, на котором стояла ваза с вареньем.

Тот же стол, тот же сад, тот же гранат и постаревший дом. Только большие деревья мало изменились – расти им уже некуда. Наверное, подумал Сергей Георгиевич, и мы постарели, только это мы не очень замечаем. Нет, поправил он себя, стараемся не замечать. Он внимательно посмотрел на свою одноклассницу, отмечая изменения.

– Что, пополнела? – заметив его взгляд, спросила Кетино. – Жизнь коротка, не могу отказаться от удовольствия вкусно поесть.

– Может быть, и правильно, – согласился Сергей Георгиевич и не стал развивать эту тему. – Я тоже прибавил в весе. Кто придет?

– Сейчас подойдет Эмма, а Лаура не сможет – она с внуками на отдыхе в горах.

В это время открылась входная дверь во дворе. По дорожке грациозно шла Эмма. Среди всех девочек класса она выделялась некой воздушностью, было что-то в ней богемное. Она осталось прежней. Сергей смотрел на нее, и ощущение детства возвращалось. Оно возникало в воздухе, проникало во все поры, превращаясь в тепло.

– Я уже здесь.

– Кто бы сомневался, только стали накрывать стол и… – Сергей не успел закончить.

– …и я пришла помогать, – весело продолжила Эмма.

Они обнялись. От нее пахло дорогими духами, аккуратно наложенный макияж не бросался в глаза.

– Хорошо выглядишь, – признался Сергей.

– Ты тоже. Расскажи, как жизнь в Москве, как устроился, как Таня и Наташа.

Они сидели за столом. Ощущение, что время повернуло вспять, все усиливалось, словно не были прожиты четыре десятилетия, а они оставались детьми и находились в своем беззаботном детстве. Даже рассказ Сергея, порой грустный, терял остроту переживаний, растворяясь в атмосфере радости встречи.

– Если говорить честно, то первый год был очень трудным. В Москву я прилетел на три дня в командировку. Обратно вылететь не смог – авиасообщение было прервано из-за войны в Абхазии и событий в Тбилиси. Добираться окольными путями через Баку было смерти подобно. Цепочка событий – резня армян в Сумгаите и Баку и война в Нагорном Карабахе – породила беспредел и новый бизнес – похищение людей, следующих транзитом через Азербайджан.

– Это точно, – поддержала Эмма, – столько людей исчезло, скольких взяли в заложники.

– Поэтому решил переждать. Хорошо, что крыша над головой была, и Наташа рядом. Мы жили у тещи.

– Она училась тогда? – спросила Эмма.

– Да, в финансовой академии. Ситуация в Грузии, не мне вам рассказывать про нее, привела к окончательному решению – остаться в Москве. Потом Сергей Дарчоевич привез Таню на военно-транспортном самолете. Если бы не он, не знаю, когда Таня смогла бы перебраться в Москву.

– Сергей Дарчоевич – это твой друг, стоматолог?

– Он Наташин крестный, тоже переехал в Москву. Ему очень помогал один его друг – Игорь, они вместе учились в Москве в стоматологическом институте.

– А тебе было легко? – с иронией спросила Кетино, которая до этого не участвовала в разговоре.

– Еще как тяжело было. В первый год ничего не получалось – работы нет, кооперативные дела на нуле – не могли организовать доставку наших приборов, денег нет. Жили на деньги тещи. На Новый год ничего не мог купить, ощущение, которое не могу забыть. Хожу по улицам, смотрю…

– Знаешь, у нас много случаев самоубийств было в те годы, в основном мужчины, возраст сорок – пятьдесят лет, – с болью заметила Кетино, – семейные, порядочные, привыкшие зарабатывать и обеспечивать семью. Психологически не выдержали безработицы…

Сергей, очевидно, вновь вспомнил то состояние, те переживания. Кетино и Эмма молчали. Небольшой ветер, на который они не обращали внимания, шевелил листья, и в возникшей тишине был слышен их шелест.

– У меня, конечно, была другая ситуация, я об этом не думал. Потом, меня все поддерживали, Мария Григорьевна, моя теща, очень старалась и деньги предлагала, только я на себя не мог их тратить, – неожиданно продолжил Сергей. – Привык тратить заработанные деньги. Перед самым Новым годом теща получила паек. До сих пор помню – две бутылки шампанского, ветчина, колбаса сервелат, конфеты и еще кое-что, что позволило накрыть праздничный стол. Это был незабываемый Новый год – грустный по факту, но полный надежд. Весной была удачная сделка, и дела пошли.

Вечер наступил незаметно, за разговорами и воспоминаниями время летело. Лампа, спрятанная под абажур, мягким светом освещала стол. Обед плавно перешел в ужин. Не одна чашка чая незаметно была выпита, а возникали все новые темы разговоров. Ночная прохлада стала давать знать о себе. Эмма давно попросила кофту и плотно укуталась в нее.

– Какие твои планы на эти дни? – поинтересовалась Эмма.

– Особых планов нет. С мамой пообщаюсь, а остальное как сложится.

– Она очень по тебе скучает, – заметила Кетино. – Раньше она открыто не выражала свою любовь к тебе, сейчас часто об этом говорит.