***

До того, как собаки растерзали его рыхлое тело, и даже до того, как отряд каменноликих сжег деревню Лукичи, Векша любил выискивать скрытую пользу. Бывало, возьмет отцовский ремень и из кожи рогатку сотворит. Или из бусинок сестринских горошины для плевалки сделает да такие, что лучше и больнее рябиновых били. Попадало ему потом, конечно… И, когда смертная тьма явилась к нему, поглощая и убаюкивая засыпающую навек сущность, он не испугался, а даже обрадовался. Вокруг не было ничего, только темнота Межмирья, а в ней начиналась Дорога. Векше больше не было больно и страшно. Он чувствовал легкость и желание исчезнуть. Смерть означала, что больше не будет боли и страха, поэтому мальчик с радостью вступил на еле проглядывающий путь.

Гаснущее сознание устало удивилось тому, что мрак узнал его и позвал. В совершенной тьме был некто, кто рассматривал Векшу. «Оно пришло за мной» – прошептало то, что переставало быть Векшей и становилось частью темноты. Что-то бессловесно дотронулось до него, и он понял, что ему дан сигнал следовать за еле видным силуэтом. «Вот диво-то» – отрешенно подумало то, что было Векшей. – «Я вижу темное посередь тьмы. Разве так бывает?» Вновь к его сознанию аккуратно, но требовательно прикоснулось нечто, словно кончик невидимого прутика. «Иду я, иду» – прошептало гаснущее сознание и поплыло за удаляющейся размытой фигурой в никуда.

Но все пошло не так, когда Межмирье вздрогнуло. Раздался удар. Векша почувствовал странную силу, что была упрямее той, которая вела его во тьму. Повиснув на нем, словно гирями обвязав, сила потянула его назад. Тьма издала злой окрик и попыталась вернуть свое. То, что вновь становилось Векшей, ничего не могло сделать… а затем новая и могучая сила властно призвала Векшу назад, к жизни.

Глава II

Тупой удар в живот привел его в чувство. Тело Векши забилось в судорогах от холода и страха. Его глаза были по-прежнему закрыты. Он чувствовал, как желудок кубарем падает вниз. «Что со мной?» – пискнула испуганная мысль. – «Не буду глаза открывать и все тут. Я – мертвый. Мне глаза открывать не положено». Векшино сознание было расколото: часть его по-прежнему оставалась во тьме, однако что-то заставляло эту часть вернуться назад. «Я – жив?» – не поверил сам себе толстяк. И открыл глаза.

Лучи рассветного солнца заставили Векшу зажмуриться. Он попытался закрыть глаза ладонью. И тогда его снова ударили. От боли он прикусил язык и, замотав головой, сквозь злые слезы разглядел обидчика. Это был давешний альв с черными волосами. Судя по сивушной вони, каменноликий был в стельку пьян. Он возвышался над Векшей и слегка покачивался. В его левой руке была зажата длинная, диковинной формы, бутыль, а в правой – палка.

Альв молчал, уставившись на мальчика. Неловкий утренний свет осветил каменноликого. Ничего не скажешь – знатный вояка… Бледное и неподвижное лицо его пересекал длинный, косой шрам, что тянулся от левого виска до острого вытянутого подбородка. Нос был уполовинен, да и губы чей-то злой клинок не пожалел – сквозь жестокий разрез блестели зубы. Безжалостное это было лицо, уродливое и боевое. Векша потупился и закрыл лицо руками.

Нелюдя явно мутило. Он что-то нечленораздельно промычал, а затем его вырвало прямо на собственные сапоги. Тело альва сместилось, и пьяный каменноликий упал на колени. А затем и вовсе плашмя повалился на землю. Спустя пару мгновений он уже забылся мутным пьяным сном.

Голова Векши была затуманена кровью и болью. Тело как будто продолжали грызть ужасные псы, а сознание вопило от неправильности происходящего.

Наконец, подросток решил пошевелиться. Он подался назад, и что-то твердое толкнуло его в затылок. В ужасе повернувшись, толстяк обнаружил длинный деревянный столб, вкопанный в землю. Из столба торчала старое проржавевшее железное кольцо, от которого тянулась цепь, заканчивавшаяся ошейником из грубой кожи. Тот, в свою очередь, крепко обвивал шею Векши. Подросток еще раз опасливо посмотрел на спящего альва и, дрожа всем телом, сел на корточки, прижавшись спиной к столбу.

Он был жив. В это было невозможно поверить. Векша о таком даже в сказках дедовых не слыхал, а потому, все еще сомневаясь, похлопал себя по боками и макушке. Закрыл глаза, затем вновь открыл. Сомнений не было. Обследовав свое дряблое и потное тело, он с изумлением не обнаружил и следов от собачьих укусов. Как будто и не было вовсе этих огромных челюстей. Аккуратно дотронулся до шеи – она была цела и здорова, хотя и вымазана в грязи. Нога, которую он сломал при падении с дерева, тоже не болела. От одежды лишь лохмотья остались, а сквозь дыры проникал холодные утренний ветерок.

Векша поежился. «Приснились, что ли, псы?». Мысли его, словно головастики в пруду, бешено роились и не могли прийти в порядок. Страшная погибель, тьма, дороге во мгле – это сон? Однако сознание упорно твердило, что все это он видел наяву. Да и пьяный враг, что сопел, лежа перед ним в грязи, был самым настоящим. «Колдовство это – вот что, – подумал Векша. – Бежать надо».

Легко задумать – непросто сделать. Векша испуганно огляделся по сторонам. Вокруг окружали его высокие и остроконечные походные шатры. Мальчик зачарованно уставился на них. В голове всплыли слова сказки: «Под высокими пологами, среди роскоши и богатого оружия, ведут военные советы могучие каменноликие». В этот предрассветный час стоянка альвов все еще была погружена в сон, однако Векша не сомневался, что неподалеку дежурили дозорные.

«Так мне отсюда не сбежать» – подумал мальчик и попытался протиснуть пальцы за ремень ошейника. Если получиться ослабить кожу и растянуть, то удастся его снять. Векша некоторое время попыхтел, стараясь просунуть указательный палец, однако кожа и не думала поддаваться. Более того, ошейник словно чуял векшины мысли и еще туже стягивал его шею. Стало тяжко дышать. Векша раскрыл рот и стал жадно хватать воздух, оставив попытки снять путы. «Колдуны проклятые» – подумал толстяк и плюнул в сторону спящего воина-альва. И тут же в ужасе вжал голову в плечи – не подумав, сделал. А вдруг, кто увидит? Опять ведь псами потравят.

В голове было пусто. Векша подумал о мертвых Миланице и Зоряне. И почувствовал, что себя ему жальче. Лица загубленных дяди и тети вовсе меркли в памяти, хотя с момента их гибели минули сутки. Наверное, сутки… «Хорошо хоть батя с мамкой не дожили, сгинули раньше» – решил Векша. Он съежился, прижавшись к столбу.

Согреться не получалось. Подросток мелко дрожал и думал о том, что теперь он остался совсем один. Тишина спящего лагеря надвинулась на него со всех сторон. Спали даже псы-мучители. Одна только мысль о них заставила его содрогнуться всем телом. Никаких сомнений, что жизнь его окончена, у Векши не оставалось.

«Почему я жив?» Подросток, кряхтя, уселся в грязь под столбом и вытянул чумазые ноги. «Где мои раны? Почему я целый?» Ответов он не находил, да и думать об этом снова и снова было страшно.

А тут еще и голод впился в него, подобно давешним золотым псам. В векшином животе громко и требовательно заурчало. Тело хотело жить. Оно требовало подпитки. Оно желало хлеба, а еще лучше – мяса. При мысли о еде, рот Векши наполнился слюной. Это выглядело странно и не к месту. «Вот дурень-то, – обругал свой урчащий живот Векша. – Все тебе жрать подавай». Он вздохнул и закрыл глаза. «Молиться буду, может легче станет». Сложил руки и начал мысленно взывать к Светлым Братьям, чтобы дали умереть быстро и без мук.

«А главное-то я и забыл» – подумал Векша. И обратился к Той, Что Ждет. «Могильная Хозяйка, Темная Сестра» – взмолился он про себя. – «Не потеряй меня в Пути».

***

Жаркий полдень застал Векшу на вершине холма, поросшего молодым ельником. Час назад двое каменноликих притащили его сюда, подгоняя пинками и тычками. Подтолкнули дрожащего подростка к толстенному дубу, что по-царски возвышался над хвойной порослью, и молча расселись неподалеку, разложив на траве длинные луки и причудливые мечи. Даже связывать не стали. Да и был ли в этом смысл? Мальчик чувствовал, что, стоит ему дернуться, протяжно свистнет стрела и вонзится в него, словно осиное жало. А потому притих толстяк под деревом, дрожа и вздыхая.

Один из воинов достал фляжку и, пока другой разворачивал какой-то сверток, глотнул из нее. Неподалеку паслись их скакуны. Даже страдающий от дурных предчувствий Векша с удивлением заметил, что наездники не удосужились привязать лошадей к деревьям.

Странным образом, к страху его перед конниками прибавилось и невесть откуда взявшееся любопытство. Раньше он только жуткие истории про каменноликих слышал, а теперь вот – довелось увидеть их вживую. Пережить бы еще… В душу мальчика постепенно закрадывалась слабая надежда – а вдруг не убьют? «Жить-то как хочется» – всхлипнул Векша про себя, ибо боялся звуком или вздохом привлечь к себе внимание. Альвы были заняты своими делами и не обращали на своего пленника ровно никакого внимания. Будто и не было его вовсе. «Правильно, от них и не сбежишь» – подумал Векша. – «Вон, луки рядом положили. С холма скатиться не успею, как подстрелят».

Послышалось конское ржание. Из чащи на поляну перед склоном выехали всадники. «Как они по лесу на лошадях разъезжают?» – изумился Векша. – В этих местах не везде и пеший пройдет».

Между лошадьми крутились проклятущие золотые псы. Векша весь сжался от ужаса, услышал знакомый лай. Он сразу узнал одного из вновь прибывших – того самого, что в блевотине своей полночи проспал. С ним рядом качался в седле другой каменноликий, совсем Векше незнакомый. Мальчик не мог припомнить его среди вчерашних мучителей. От седла альва тянулась веревка в десять локтей, к концу которой был привязан некто, с напяленным сверху мешком, скрывавшим тело почти полностью. Довольно резво приближались всадники, так что тому, кто был в мешке, приходилось бежать вслед за лошадью. «Еще кого-то в плен взяли» – подумал мальчик. Он немного обрадовался: может, кто из его села уцелел?

Каменноликие спешились. Некто в мешке послушно застыл. Из-под мешковины торчали грязные и худые ноги. Человеческие.

Псы остались сидеть рядом с конями, высунув языки и жадно уставившись на сидящего под деревом толстяка. Вид у них был недоуменный. Видно, силились понять, как вновь ожил тот, кого они вчера сгрызли.

Непохожим был новый альв на остальных. В наряде его не было ничего вычурного. Другие воины все щеголями вырядились – комзолы коричневые да зеленые, на солнце отливающиеся. А этот – по-простому одет. Серый дорожный плащ, под которым виднелась перевязь с мечом в простых ножнах. Такое же, как и у остальных, юное восковое лицо; аккуратно уложенные за острые уши снежные волосы и прозрачные глаза. Весь он был какой-то бледный и тусклый, словно окно запотевшее. Каменноликие, что привели Векшу на холм, вскочили на ноги и почтительно поклонились Белому, стараясь не встречаться с ним глазами. «Главный их, поди, – подумал толстяк. – Ишь как перед ним стелятся».

Альвы неспешно приблизились к притихшему под деревом мальчику. Вояка со шрамом учтиво обратился к Белому, пристально вглядываясь в непроницаемое лицо. Губы его медленно шевелились. Главный каменноликий особо и не слушал своего спутника: посмотрел мельком на Векшу и тихо пробурчал нечленораздельное на своем. Затем он подошел к мальчику. Сопровождающих словно ветром унесло. Они спустились к подножию холма и выжидательно застыли. Не по себе стало Векше от таких приготовлений. И тогда он решился.

– Господин, – сказал он. – Господин, отпустите сироту. Пожалейте.

– Замолчи, – по-человечьи ответил нелюдь, строго приложив палец к узким своим губам. Затем приподнял пальцами векшины веки и что-то задумчиво прошептал себе под нос. Векша осекся и умолк. Он вспомнил, как дядька его Вторак отбирал козленка к праздничному ужину. Тот тоже – осматривал, выбирал, а потом – чик! – ножом по козлячьей шее. И нет козлика… «Неужто они сожрать меня хотят?» – в страхе подумал мальчик.

Тем временем, Белый жестом подозвал своих спутников. Он остался доволен осмотром и что-то долго и монотонно объяснял Вояке, который, чуть склонив голову, внимал ему и кивал. Неподвижные черты альвов ничего не выражали. Ни чувства, ни жизни в этих восковых лицах не было – пустота одна. «Словно, у мертвяков рожи» – подумал Векша. С каждым мгновением тревога его усиливалась. Он всем нутром ощущал, что идет подготовка к чему-то важному и страшному.

Солнце скрылось. Векша посмотрел на небо и увидел зависшую над холмом большую грозовую тучу. В лесу воцарилась тишина; даже саранча смолкла в траве. Векша тоскливо подумал, что дождик – это хорошо. Под дождиком яблоки сладкие будут расти. В деревне его, в Лукичах с весны все деревья в цвету стояли, и рядовичи много яблок ждали. Теперь собрать их некому будет.

Миланица… Чувствуя разливающуюся тупую боль в груди, подросток подумал, что после псов и хоронить теперь нечего. Ласковая и добрая сестра сгинула так люто, что и в сказках не описать. «Сестричка, – подумал Векша. – Бедная моя. Прости, что не помог. Ты же знаешь, какой я непутевый. Жди меня, я скоро приду. Пусть только это будет не больно». И Векша тихо заплакал.

Старший каменноликий долго совещался с Воякой и остальными альвами, поглаживая гладкий, лишенный растительности подбородок. В этот момент он был похож на человека – сосредоточенного и задумавшегося. Отвлекшийся на свои горестные мысли, Векша не сразу заметил, что снежноволосый принял из рук подчиненных веревку, за которую, словно пса, тащил он плененного в мешке. А затем деловито и быстро сдернул мешковину. Векша подался вперед в надежде увидеть кого-нибудь из родных. Однако мешок скрывал нечто иное.

Ох, ты ж! Векша зажал рот обеими руками, чтобы не завопить дурниной. Зрачки его расширились, а дыхание участилось. Белый уставился на мальчика своими неживыми глазами и, неспеша развязывая руки тому, кого скрывала прежде мешковина, коротко скомандовал:

– Беги.

Векшу и уговаривать не пришлось. Он вскочил зайцем, словно не был грузным и неповоротливым, и рванул с холма так, что только пятки замелькали. Припустил прямо через ельник, ломая молодые деревца и топча ровный слой мха, наросшего между ними. Он не чувствовал, как колючие хвойные лапы царапают кожу и рвут лохмотья. Кровь била в нем, подобно бурному речному потоку. Векше на секунду показалось, что еще немного, и он взлетит. Однако вспомнив того, кого увидал мгновения назад, мальчик припустил еще быстрее, молча и стремительно раздвигая локтями злые ветки.

Скатившись с холма кубарем, подскользнувшись на скользком склоне, чудом при этом не упав, Векша, постанывая от ужаса и напряжения, нырнул в чащу. Перепрыгнув через поваленный ствол, он увидел широкий просвет между деревьями. Рванул к нему, размахивая руками, будто пытаясь этим ускорить свой бег.

Векша остановился лишь тогда, когда почуял, что горло его наполнилось слизью и кровью. Казалось, что бежал он вечность. Однако подросток нашел в себе силы и двинулся дальше резвым шагом, ловя воздух ртом и лихорадочно оглядываясь по сторонам в поисках убежища.

Глухая и нехоженая чаща окружала его. Солнечный свет отражался мириадами искристых зайчиков, еле пробиваясь через густые ветви высоких берез да осин. Векша, согнувшись и жадно вдыхая лесное марево, никак не мог прийти в себя от бега. «Надо дальше бежать» – промелькнуло в его голове что-то упрямое и настойчивое, но толстяк понимал, что сил у него не осталось. Охая, добрался он до подвернувшегося мелкого овражика и съехал босыми пятками по его склону.

Дно ямы было покрыто слоем прошлогодней сгнившей листвы. Векша упал на спину; не переставая жадно дышать, кряхтя, закидал себя листьями и сучьями. «Авось не погонятся, – с надеждой подумал он и попытался успокоить дыхание. – Здесь отлежусь пока». Каждую мышцу его тела трясло. О том, что по следу могут пустить псов, Векша старался не думать. Главное, чтобы не пошел тот, кого скрывали под мешковиной. Векша зажмурился и стиснул зубы. Хоть бы отпустили. Сам ведь старший приказал: «Беги».

Вспомнив о существе в мешке, Векша заскрипел зубами от омерзения. Такого страха он и не представить себе не мог. Куда там альвам с их псами? Отогнать ужасное видение у Векши не получалось. «Откуда нелюди такого вырыли?» – тихо пролепетал он. Дыхание его успокаивалось, а голова прояснялась.

Раздался шорох. Затем нечто мощно и грубо схватило мальчика за ногу и, в мгновение ока, выдернуло из хлипкого убежища. От неожиданности Векша завизжал и попытался пнуть врага свободной ногой. Удар пришелся во что-то жесткое и твердое.