«Не ждал, не думал, не гадал…»

 
Не ждал, не думал, не гадал,
Не обращался к гороскопу.
И вот, минуя перевал,
Тащусь из Азии в Европу.
Под стук колес и детский писк,
На полке душного вагона,
На свой отцовский страх и риск,
К огням московского перрона.
 

«Время движется неумолимо…»

 
Время движется неумолимо,
Жизнь на месте не устоит.
Часть событий проносит мимо,
Что-то в памяти сохранит.
Всё значительное не сотрётся,
Лишь, прикрытое пеленой,
Позже, в будущем отзовется
Необузданною волной.
Смотришь – прошлого отголоски
Замелькали то там, то тут.
Даже мысленные наброски
Нас во времени где-то ждут.
 

«Ничего не поделаешь – рынок…»

 
Ничего не поделаешь – рынок —
В демократию мощный скачок.
Все рванули туда без заминок,
Опоздал только я дурачок.
Я не трус, как могло показаться,
Я – бедняк, перекатная голь.
И такому по миру скитаться
Мне судьбой уготована роль.
И пускай колобродят идеи,
И пройдохи политику гнут:
Для готовой на подвиги шеи
В этой жизни найдётся хомут.
Мне – что рынок, что шаг пятилетки.
Я приемлю любую модель,
Флаг любой, самой яркой, расцветки,
Лишь бы видеть конкретную цель.
Лишь бы чуточку начал светиться
Ожидаемый век золотой.
Но пока не спешу суетиться,
Не люблю я работы пустой.
 

«Вот он – образ мой чудесный…»

 
Вот он – образ мой чудесный —
Сердцу милые черты:
Очи – омут поднебесный,
Бровь чернее черноты.
Щёчка нежная румяна,
Вьётся пышная коса
На изгиб литого стана;
В гибкой талии – оса.
Вижу маленькую ножку
В складках розовой парчи.
Протоптать бы к ней дорожку,
Подобрать бы к ней ключи.
И при встрече долгожданной,
Принимая божий дар,
Разделить бы с ней, желанной,
На двоих любовный жар.
 

«Поглядел во тьму седую…»

 
Поглядел во тьму седую:
Звёзд кругом… не сосчитать.
Запрягу пойду гнедую —
К милой стёжку протоптать.
На морозе спозаранку
Кровь горячая кипит,
Рвётся ветер под изнанку,
Снег под полозом скрипит.
Ни тропинки, ни дорожки —
Через поле прямиком,
Знай, постукивают ножки;
Пыль белёсая клубком.
От околицы – к оврагу,
Впереди ни огонька.
Понесла меня – бродягу
Набежавшая тоска.
 

Соловей

 
Дремлет месяц золотистый,
Спят зелёные сады,
Запевала голосистый
Робко пробует лады.
Вдруг зайдётся переливом,
Нарушая тишину,
Тронет чувственным порывом
Сердца тонкую струну.
Засвистит неугомонный,
Прищелкнёт, сорвётся в трель…
Постою заворожённый,
В голове туманом хмель.
Дремлет месяц золотистый,
Проплывая в вышине,
А разбойник голосистый
Не даёт покоя мне.
 

«Под окошком у зазнобы…»

 
Под окошком у зазнобы
Поутру белым-бело.
Настоящие сугробы
Навалило, намело.
Ни проехать, ни пробиться,
Кони встали, не идут.
Видно, мне не веселиться,
Видно, в дом не позовут.
Не качнётся кружевная
Занавесочка в окне,
И жеманница, зевая,
Не махнет рукою мне.
После ночи, вероятно,
Не проснулись чувства в ней.
И придётся мне обратно
Поворачивать коней.
 

«Сейчас, подбивая итог…»

 
Сейчас, подбивая итог,
Оценим давай беспристрастно:
А всё ли ты сделал, что мог,
Не тратил ли время напрасно?
Взгляни на сидящих вокруг:
Ведь это – твоё отраженье.
Сегодня и враг тебе – друг,
А завтра?.. Но вечно движенье:
Проносятся годы, века,
Меняются страны и лица.
И жизнь наша так велика —
Всё может ещё измениться.
 

Зима

 
Зима! Чудесный сон природы,
Сезон «моржей» и рыбаков.
Нас ждут метелей хороводы
И звон наточенных коньков…
Люблю нырнуть под лёд хрустальный.
Потом, у печки разомлев,
Послушать вьюги стон печальный
И ветра радостный напев.
Люблю, когда навалит снега,
Торить широкую лыжню
И голышом в сугроб с разбега,
А после – к пару и огню.
Люблю задор народной пляски,
Шум новогодней кутерьмы
И то, что много белой краски
В холстах художницы зимы.
Люблю волшебные картины
И паутин седую нить…
И нет заведомой причины
Её такую не любить.
 

«Увы, мое добро здесь никому не нужно…»

 
Увы, мое добро здесь никому не нужно.
Здесь Ложь и Клевета ведут свою игру
И Честность за глаза высмеивают дружно,
Здесь Низость правит бал, и я не ко двору.
Но где-то надо жить, раз вышел из утробы.
Позвольте – без обид – могу и в тесноте.
На честности своей не буду ставить пробы,
Не стану судиёй ни Лжи, ни Клевете.
Пускай в чужой среде мечты о светлом рае
Останутся простым, отнюдь не вещим сном.
Я в такт не подпою голодной волчьей стае,
Мне больше по нутру быть благородным львом.
 

«Едва ли старые примеры…»

 
Едва ли старые примеры
Изменят новые умы;
И талисман Христовой веры —
Не панацея от чумы.
Народы ждут пророков новых
И новоявленных чудес,
И в чехарде идей бредовых
Теряют к жизни интерес.
Уже не тронет ностальгия
Сердец, не помнящих добра.
Что завтра ждет тебя, Россия,
Что потеряла ты вчера?
 

«Огню восторженных признаний…»

 
Огню восторженных признаний
Не потревожить сердца вновь,
Не возвратить былых желаний,
Не воскресить мою любовь.
Она исчезла безвозвратно.
Мой день безрадостен и пуст.
Хотя, не скрою, что приятно
Внимать нектару Ваших уст.
Но восхищёнными глазами
Я взгляд Ваш больше не ловлю
И роковыми вечерами
Души ревнивой не томлю.
Да, мне сегодня одиноко,
И Вам судьбы не обмануть.
Всё позади, всё так далёко…
И ничего нельзя вернуть.
 

«Недосуг тосковать по родимым местам…»

 
Недосуг тосковать по родимым местам.
Мне бы только успеть заплатить по счетам,
Мне бы данную жизнь не напрасно прожить.
Нужно каждой минутой теперь дорожить.
Нужно вспомнить про все вековые долги.
Помоги же мне, память моя, помоги.
Даже малый должок мне никто не простит.
Как легко, как стремительно время летит:
Не на дни – на секунды начался отсчёт,
Каждый миг я обязан подписывать счёт,
Каждый миг я обязан кому-то помочь,
Даже пасмурным днём, даже в тёмную ночь.
Ни на день, ни на час мне покоя не знать.
Как бы мне это время суметь обогнать?
Как же всё-таки медленно тают долги.
Помоги же мне, воля моя, помоги.
Пусть терпения хватит на всё у меня;
До последней недели, последнего дня,
До последнего часа меня укрепи.
Торопи меня, сердце моё, торопи.
Не давай мне покоя ни ночью, ни днём,
Наполняй меня вечным всесильным огнём,
Чтобы в пламени жарком горели долги.
До конца, до предела меня напряги,
До горячего пота, до боли в висках,
Чтобы время застыло в железных тисках.
И тогда, хоть задача совсем непроста,
Я успею закрыть все земные счета.
 

В. Мусину

 
Что не весел, казах,
Отчего загрустил?
В потускневших глазах
Будто холод застыл.
Нынче всем тяжело;
Не дури, старина.
Видно, время пришло
Оседлать скакуна.
Будет ветер свистеть,
Надо с ветром на спор,
Что есть мочи лететь —
Ноги в стремя, в опор.
Надо взрыть под собой
Залежавшийся снег,
Надо спорить с судьбой
И выигрывать бег.
Надо всюду успеть,
Даже с болью в груди,
Надо счастье суметь
Разглядеть впереди!
 

Эпиграмма на «Русь»

Валерию Михайлову, гл. редактору журнала «Простор», Казахстан

 
Признайся, мученик пера:
Не ради миленькой забавы
Ты ум насиловал вчера.
Тебя влечёт желанье славы?
Ты жаждешь под её лучи
Подставить голову седую?
Но не оценят москвичи
Ни стиль, ни резвость молодую.
Как речи умные не вить,
Как не плести из слов узоров,
Ты не сумеешь удивить
Ничем столичных щёлкоперов.
К тому же, звонкие слова,
Прости, слегка витиеваты,
И Русь совсем не такова —
Есть и прославленные даты.
Их забывают, это жаль.
Но жизнь не кончилась с развалом.
Глядишь, и вынесет спираль
Нас, дураков, девятым валом.
И хаос временен, поверь,
Всё образуется когда-то.
И малой мерою не мерь.
Не умаляй того, что Свято!
 

«Помнишь звездную ночь у костра…»

 
Помнишь звездную ночь у костра?
Тонкий месяц светился в дали.
Мы сидели с тобой до утра,
Мы расстаться никак не могли.
Прогорали сухие дрова,
Ветер искры метал над огнём.
Нашу кровь согревали слова.
Нам не холодно было вдвоём.
Скрылся месяц… и год пролетел.
И огонь, согревающий нас,
Как сухие дрова, отгорел,
Как истлевшие угли, погас.
 

Мне безумно везло

 
Иногда мне безумно везло.
Не сказать, чтобы часто, но всё же.
Я родился кому-то назло
В посиневшей от судорог коже.
В ту эпоху в огромной стране
Гибла сотня людей ежечасно.
Мир не стал бы жалеть обо мне,
Он за нами следит безучастно.
Только узко очерченный круг
Выражает своё сожаленье,
Если кто-то преставился вдруг
Или празднует чьё-то рожденье.
Мы, бывает, скорбим иногда
По всеобщей тяжёлой утрате.
Правда, слёзы те больше – вода.
Горько плачут о сыне, о брате —
Это все-таки близкая боль.
Очень мало кого в наше время
Беспокоит чужая мозоль.
Вырождается русское племя.
Незаметно черствеет душа,
Превращаясь в сушёную грушу.
Я не умер однажды, спеша
Опуститься на грешную сушу.
Я спешил, я не верил в судьбу.
Если б что-то со мною случилось,
Я бы ей улыбнулся в гробу.
Я спешил, а она волочилась.
Эти судьбы! Им только дозволь —
И на небе достать ухитрятся!
Я решил: если боль, значит – боль!
Я решил, что нельзя покоряться.
Что судьба – это просто судьба,
Лишь какая-то жалкая доля,
Что она госпожа для раба,
А царица для вольного – воля!
Я собрал эту волю в кулак,
Нагнетая своё напряженье,
Ускоряя стремительный шаг,
Продолжая