– Сейчас мне, Портному, кацап Черепанов будет делать предложение. Не смешите меня, я не барышня, и замуж мне не нужно, – Семён искренне рассмеялся.

– В нашем любимом с тобой городе готовится к открытию одно весьма солидное финансовое учреждение. Гораздо мощнее, системнее и богаче, чем все имеющиеся на сегодняшний день. Корни иностранные, так что недостатка в оборотном капитале не будет. Они ищут заместителя директора по филиалу. Фактически это директор со всеми полномочиями и ответственностью.

– И что, доля малая будет?

– Ты неисправим, Сёма, так же, как и талантлив в своём деле. Сходи поговори, там видно будет, это же совершенно другой уровень!

– Так-то оно так, но сейчас я сам себе хозяин и никому не должен, а там – попадаешь в полное и безоговорочное рабство.

– Дурак ты, ваше благородие. На нынешних условиях тебе удастся поработать до тех пор, пока тебе позволят. Только перейдешь на уровень выше – появятся ненужные компаньоны, и ещё вопрос, больше ли ты будешь зарабатывать, но проблем и хлопот однозначно добавится.

– Типун тебе на язык!

– Говорю тебе, Семён, иди разговаривай, – Черепанов уже подъехал к нужному подъезду и, вырвав лист из блокнота, написал номер телефона. – Потом благодарить будешь, была б у меня твоя башка, долго бы не выделывался. Сошлёшься на меня – они просили человека порекомендовать.

– Так ты, дружище, не только журналист, ты ещё и кадровое агентство! – Семён дружески похлопал Ивана по плечу.

– Не преувеличивай, так, консультациями подрабатываю в определённых кругах.

Так с лёгкой руки Черепанова Семён Портной стал банкиром и с этого пути уже не сворачивал.

* * *

– Скажите Ивану Сергеевичу, что к нему Портной пришёл.

Седой охранник взялся за трубку и пробурчал:

– Что-то вы на портного не очень-то и похожи…

– Если бы вы знали, уважаемый боец невидимого фронта, сколько раз за свою содержательную жизнь мне приходилось слышать эту шутку! Портной – это моя фамилия.

Сконфуженный охранник доложил о приходе гостя и, нажав кнопку, отпустил секцию вертушки. А Портной вдруг сделал для себя любопытное наблюдение. Если раньше в отдельных учреждениях и случались вахтёры – бабушки-пенсионерки в синих халатах или женщины, которых устраивала небольшая зарплата в обмен на свободное время для ведения домашних дел, в избытке гарантированное графиком дежурств сутки – через двое, – в целом по стране их было мало. А теперь что ни конторка – то охранник. Тысячи людей, которые ничего не производят, но которых становится всё больше в небогатой нашей стране. Охранники и заборы – вот и всё, что у нас размножается. Какая-то нездоровая тенденция, с точки зрения банальной логики. И куда мы катимся? Впрочем, чему удивляться, мир не совершенен…

Узкий коридор телекомпании был увешан фотографиями в одинаковых рамочках. Почётные гости прямых эфиров авторской программы Ивана – звёзды, политики, депутаты, знаменитые спортсмены и заезжие знаменитости от эстрады – их фото висели по обе стороны коридора, как медали, и свидетельствовали о рейтинге телеканала.

«Ну, это, конечно, не НТВ – там коридор пошире будет, но трофеев за последний год Иван наш добавил прилично», – Семён Григорьевич оценивающе оглядывался по сторонам. За каждой из дверей создавался продукт, значение которого он никогда не мог отчетливо понять. Почему телевидение имеет такое сильное влияние на умы людей? Включаешь один канал – в стране всё плохо. Переключаешь на другой – всё хорошо. И большая часть народа смотрит не то, что есть на самом деле, а то, что хочет увидеть. Лишь профессиональные политики, их помощники и вся журналистская братия цинично наблюдают за своими конкурентами, как за игроками. Такое себе поле боя, на котором каждый манёвр оппонента можно предугадать, опираясь на ненароком брошенную фразу или ошибку в прямом эфире.

Полководцы за редакторскими пультами делают невозможное, выворачивая наизнанку, казалось бы, самое заурядное событие. И ещё вот эта манера озадачивать зрителя, слушателя, но чаще всего читателя своим умозаключением, заканчивающимся знаком вопроса. Мы как бы и не в курсе событий на все сто процентов, но оцени, наш зритель: «Губернатор не вернётся из отпуска?» А губернатор пошёл в отпуск в этом году не в том месяце, когда все привыкли, и что? Его там паровоз переедет? Но заинтригованный потребитель информации обязательно досмотрит сюжет до конца либо откроет нужную страничку на сайте и прочтет, что, возможно, по мнению засекреченного источника в некоторых узких кругах, при определённом стечении обстоятельств и звёзд губернатор пойдёт на повышение в столицу, – а это не интересно ни для домохозяек, ни для их семей. Где мы и где они? Расскажите лучше, как нам здесь жить, а за «там» мы и так знаем. Слухи материализуются под интригующими заголовками, привлекая, нужно сказать, падкого на сенсации зрителя. Эдакая себе полуправда, облачённая в защитную оболочку вопроса, – мы же спрашивали, но никак не утверждали… И что, если не сбылось? Вы же не подадите на нас в суд – это было всего лишь предположение. Мы ведь тебе угодили, ты же проглотил это, наш потребитель информации?

Конечно, журналист в наши дни – это воин. Нынче уже не осталось нейтральных стран и, соответственно, армий на карте журналистики. Ты обязан примкнуть к какому-либо лагерю, иначе ты не продашь себя и свою добытую с таким трудом информацию. Дальше – все способы хороши, только дай яркий сюжет. Любая трагедия – будь то на транспорте или на производстве, любая человеческая беда превращается в смакование подробностей под соусом «А накажут ли виновных?» «Мы будем следить за развитием сюжета, мы не оставим этого просто так…» И сталкиваются на информационных пространствах грантоеды и просто отрабатывающие свой хлеб журналисты, и остаются после этой битвы погубленные карьеры политиков – людей, которые думали, что они общественно значимы. Под прессом общественного мнения падали диктатуры, а вы тут претендуете на сохранность тайны частной жизни. Наивные!

Быть популярным журналистом – это значит быть в обойме. Ты как звезда эстрады: пропал с экрана – и тебя забыли, на фоне бесчисленного количества дикторов центральных и периферийных каналов запоминаются только лица единиц. Быть в обойме – значит быть готовым разрядить эту обойму в любой момент. Вот только вопрос, в какую сторону, где свои, а где чужие? И такие ли уж они чужие?

Сколько людей за последние четыре года категорически отказались смотреть новости? Да чего там, и я в их числе. Иногда просто тошнит от врывающихся в твою квартиру и портящих аппетит наглых типов с голубого экрана. Торжествующий поток грязи в адрес побеждённых – теперь мы на троне, страна наша, а вы там у себя сидите тихонько и не всплывайте, это наша эра. А через некоторое время – мизерное по меркам истории – ветер предпочтений избирателей изменился, но всё равно к новостям осталось отвращение. Особенно на некоторых центральных каналах. Да, теперь флаги в новостях изменили свой цвет, но, как в анекдоте: «Ложечку уже нашли, но осадок всё-таки остался».

Поток раздумий Семёна Григорьевича прервал бархатный голос черноволосой красавицы секретарши: «Пройдите, пожалуйста, Иван Сергеевич просит прощения, у него был важный разговор».

«Да, Черепанов всегда умел окружать себя красотой», – Портной взглядом зацепился за крутой изгиб на юбке девушки и усилием воли переключил себя на деловую волну.

Сквозь открывшуюся дверь кабинета директора телекомпании «Зенит» пахнуло хорошим кофе.

– Дорогой, здравствуй! – хозяин кабинета прошёл навстречу гостю и по-дружески его обнял.

Вся обстановка этого помещения говорила о том, что Иван проводит здесь большую часть жизни. Окрашенные в пастельные тона, не раздражающие зрение стены, тяжёлая, основательная мебель, выполненная совершенно точно из цельного дерева, немного живой зелени на полу в углу – вроде как у всех, но вместе с тем и не так. На столе нет растиражированного сувенирного ширпотреба. Подарочным глобусам, песочным часам и корабликам с позолоченными парусами здесь не место – здесь хозяин работает. Аккуратно разобранные по стопкам документы, шкафы, наполненные не типовыми сегрегаторами из ближайшей канцелярии, а книгами, в том числе написанными и самим Черепановым. Напротив стола на стене большая плазма, хитроумно показывающая сразу несколько каналов, но без звука. Небольшой ноутбук на столе предусмотрительно был повёрнут так, чтобы с гостевого места невозможно было увидеть его экран. Несколько грамот и благодарностей в углу слева. Какие-то статуэтки на полке, расположенной рядом. Возможно, на знающего человека это произведет впечатление, но таблички подписаны слишком мелко, а Семён Григорьевич пока достанет свою оптику, пока по привычке протрёт линзы…

– Я тебя давненько не навещал, тут всё так изменилось. Шикарно развиваешься, Иван!

– Так мы растём вместе со страной!

– Ваня, когда ты перестанешь пить из меня кровь стаканами? Какая страна, ты же знаешь, я не на исторической родине только из-за того, что ты меня в своё время познакомил здесь с уважаемыми людьми, дай Бог им и тебе здоровья.

– Ну вот, начал брюзжать, кошелёк старый! Кофе будешь или ты опять сердце лечишь?

– Буду, конечно, хоть какая-то с тебя живая выгода, да и не так часто в наши дни в конторах подают хороший кофе. Ты, как я погляжу, сам наливаешь? И что с того, что кошелёк старый? В него больше купюр влезет – я проверял.

– Ладно тебе, – Иван подошёл к кофеварке и стал заваривать ароматный напиток. Затем поставил перед Семёном кофе и пододвинул пепельницу.

– Давай уже свои модные сигареты, к тебе как попадёшь – одни убытки для здоровья и доход для аптек.

Иван Сергеевич присел напротив гостя и интригующе улыбнулся.

– Не надо так на меня смотреть, я не сливки, а ты не кот – я всё знаю. Опять мне с тобой полгода жизни потерять. Как выборы, так ты без меня не можешь.

– Сёма, кому ж я ещё могу доверить финансы избирательной кампании? Я тебе верю, как самому себе.

Черепанов окинул Портного пристальным взглядом и отметил, что его давний товарищ за последний год почти не изменился. Полнота, в молодости казавшаяся угрожающей, в последние годы не росла, зафиксировавшись на одном уровне. Да и Портной к ней, похоже, замечательно приспособился и вполне энергично управлялся с телом хорошо откормленного и подвижного поросёнка. Почти не изменившиеся со времён юности густые каштановые кучери, увлажнённые струйками пота, не позволяли зачислить Сёму в старики, а большие очки на фоне почти постоянной, пусть и хитроватой улыбки и бесконечной иронии производили впечатление интеллигентного добряка. Да и голубые глаза как-то подсвечивали немного неуклюжую, чем-то напоминающую смесь пингвина со школьным аппетитным пончиком фигуру Портного.

– Можно подумать, у меня есть выбор, – Портной, конечно, для вида сделал умное лицо, но в душе ему было приятно. В стране, где через каждые два года проходят выборы, уже давно сформировалась каста профессионалов, знающих своё дело в этом вопросе. И неизменно Портной был казначеем, а Иван – руководителем окружного штаба.

– В этот раз финансирование будет не таким щедрым, как раньше, но должно хватить. Один округ – один миллион «американцев». Размах, конечно, уже не тот. Но и тактику мы изменим.

– Это тоже деньги, и по сегодняшним меркам неплохие. Ничего, подзатяните пояски немного, – Семён потягивал кофе из маленькой чашки, глядя при этом куда-то в сторону. – Куда их пришлют?

– Их не пришлют, их привезут. В этот раз наличными. В красивом таком чемоданчике.

– В смысле?

– В связи с новыми веяниями часть средств будет идти «по-белому», а основная сумма, как в старые добрые времена, – «чёрным налом». Но ты не переживай – всё на всех уровнях согласовано и прикрыто.

– И зачем нам эта головная боль?

– Дарёному коню, Семён, в зубы не смотрят. Такое принято решение. У тебя же в банке имеется хранилище? Положишь денежки в ячейку и будешь нам оттуда порционно выдавать и, как обычно, вести учёт. По понедельникам в штабе у тебя будет происходить приём отчётности и выдача средств на следующую неделю. Всё как раньше.

– Ты же знаешь, как я не люблю отвечать за наличные. Вечно переживаю, как они там, в сейфе. То ли дело – безнал. Он как-то цивилизованнее, защищённее.

– Сёма, ты уже ничего не изменишь своим брюзжанием, не рви сердце. Деньги привезут в конце недели, так что готовься, – Иван снял пиджак и повесил на спинку высокого кожаного кресла. – Кампания в этот раз будет не менее интересной, чем раньше, правила намного жёстче, времени на раскачку совершенно нет, так что, друг мой, будем считать, что мы с тобой уже приступили. Подвигай кресло, я набросал ориентировочные статьи расходов, посоветуемся.

Следующие два часа были потрачены на детальное рассмотрение предстоящих проплат и согласование плана действий.

* * *

– Семён Григорьевич, кондиционер не слишком дует? – водитель Антон Царьков работал с ним уже шестой год и привычки своего шефа знал досконально. Спросил скорее так, из уважения, ниже двадцати шести градусов температура в салоне была недопустима: его шеф летом страдал от хронического насморка – неизменного спутника кондиционированного воздуха в доме, на работе и в автомобиле, но это было всё же меньшим злом, чем сердечное недомогание из-за жары.

– Всё нормально, на работу, – Портной достал из кармана телефон и набрал помощницу Лилию. – Проверь, свободна ли наша служебная ячейка в депозитарии, в пятницу придёт крупная сумма, нужно место.

Трубка лаконично доложила, что поручение принято к исполнению, и Портной принялся делать пометки в своём еженедельнике.

Семён Григорьевич первые годы работы в банке свято чтил писаные и неписаные правила и не позволял себе никаких шашней с подчинёнными, хотя контингент барышень здесь подобрался не хуже, чем в модельном агентстве. Тот же Ваня Черепанов вечно шутил, мол, на такую работу нужно в слюнявчике ходить. Да уж, в этом цветнике любой ценитель женского пола слюной бы изошёл.

Девицы ходили на работу, как на кастинг. Правило избегать излишне вызывающего макияжа и одежды предполагало наличие вкуса. Поэтому негласная, но крайне ожесточённая конкуренция уходила в плоскость совершенствования стиля, одежды, манер, речи, постоянного ухода за телом и фигурой.

Рациональные мозги Портного никак не могли дать простое логическое объяснение тому факту, что девушка тратит почти всю свою зарплату на внешние атрибуты ради того, чтобы покрасоваться на работе, утереть нос подругам и получить очередную зарплату, которую вновь целиком принести в жертву украшению себя для любимого банка. При этом большая часть барышень, состоящая на реальном содержании родителей, мужей и спонсоров, свято верили и заставляли верить своих близких в то, что благодаря каким-то их особым личным талантам они попали в особую касту банковских служащих. За ними в неравных условиях вынуждены были тянуться из последних сил и девицы с более скромными финансовыми возможностями.

В студенческие годы Семён получил в общежитии обширный опыт общения с противоположным полом. Женщины считали его хорошим любовником. Тонкости постельных отношений он действительно освоил досконально. А главное, устраивал всех тем, что не говорил неприятных вещей и ничего не требовал. Это создавало иллюзию, что такова и есть его сущность. На самом деле Портной просто не развивал дальнейших отношений, иначе, безусловно, вылезли бы скандалы, обиды, требования, ограничения, враньё и разоблачения – весь тот замечательный набор ингредиентов для «борща», который ежедневно покорно хлебали его друзья, ударившиеся в затяжные романы, женитьбы и прочие опасные игры с женщинами. Портной, являясь в душе приверженцем традиций и семьи, вступление на этот путь всё время откладывал.

Он честно отдавал себе отчёт в том, что не является человеком нежадным и бескорыстным. И увеличение заработков было приятно для него прежде всего тем, что открывало всё новые возможности для нового увеличения возможностей зарабатывать, но при этом поглощало практически всё время и силы, которых год от году не прибавлялось. Хотя в постели с женщинами он по-прежнему чувствовал себя уверенно, решиться на какие-либо изменения у него уже не было духу. Дом успешно вела домработница, научившаяся безупречно разбираться в его предпочтениях и привычках.

Семён Григорьевич любил делать то, что умел, и то, что у него хорошо получалось. Что за удовольствие сесть играть в поезде в карты против бригады шулеров, если заранее известно, что они тебя «разуют»? Или выйти на ринг против профессионального боксера? По голове получить и лечиться потом – зачем?

Красиво нарисоваться на свидании – это одно, а жить бок о бок с другим человеком – совсем другое. Возможно, сыграло свою роль и то, что отец Портного умер очень рано, – его воспитывала мать, и постигать премудрости семейной жизни – быт, взаимные требования, личные привычки, увлечения, вкусовые пристрастия, наконец, – изнутри он не мог.

Сёма хорошо помнил приключившуюся с ним историю, когда одна весьма активная барышня затянула его на горнолыжный курорт. И зачем он согласился? Лыжи его никогда не прельщали. Корячиться, чтобы напялить эти неудобные ботинки, страдать на занятиях с инструктором, обнаруживать свою бездарность к этому спорту, а после ходить враскорячку, следить за тем, чтобы не сломать при падении руку или ногу? В конце поездки Сёма обнаружил, что в спутнице его раздражает каждая мелочь – дурацкая болтовня, грубоватый смех, неряшливо разбросанные вещи. Впрочем, и его терпеливость, умничанье, педантичность и небритые подмышки вскоре тоже вызвали у любительницы горных лыж тихую ненависть.

Поэтому Портной, как улитка, научился прятаться в своём домике. Конечно, по житейским канонам ему давно уже следовало обзавестись детьми. Портной не то чтобы поставил на этом крест, но и усилий для решения вопроса не прилагал никаких – будет как будет. А отеческую заботу перенёс на племянников – сыновей своей сестры Софы. Для них, воспитывающихся без отца, он был больше чем дядя.