Порывистый ветер с моря гнал коричневые волны с залива в сторону Маркизовой лужи^[9]. Еще немного – и лёд покроет поверхность Невской губы хрупкой коркой, которая затем за пару ночей превратится в прочный панцирь, делая невозможным полноценное судоходство.

Суета в форте «Великий князь Константин», как это обычно бывает в частях, предвосхищала визит высокой инспекции. Матросы сновали поодиночке и группами, передвигая необычного вида деревянные конструкции с подвешенными на них цепями железными листами, опиравшимися на дощатую стену. Со своих позиций были сняты два орудия – одно, английское, 68-фунтовое, системы Дандаса, другое, только поступившее в форт, производства завода Круппа. Пушки установили на расстоянии двухсот метров от железных щитов, служивших в данном случае мишенями.

Командир форта, полковник артиллерии Мельников с удовлетворением принял доклад офицера о полной готовности к испытаниям – к берегу уже причаливал катер из Санкт-Петербурга.

На берег, придерживая фуражки от ветра, сошли генерал-адъютант, товарищ^[10] генерального инспектора по инженерной части Эдуард Иванович Тотлебен; полковник, военный инженер Оттоман Борисович Герн и еще несколько офицеров, представлявших военное и инженерное ведомства.

Тотлебен, ступив на сушу с палубы колыхаемого волнами небольшого катера, уверенным шагом, не ожидая встречающих (он категорические не принимал разного рода формальностей и лести) двинулся в направлении форта Константин. Генеральский мундир был виден издалека, так что, встречающая сторона вполне была осведомлена о прибытии комиссии во главе с гением военной инженерии.

Тот самый Тотлебен, который, исправил непредусмотрительность Меньшикова, успел в спешном порядке возвести укрепления в Севастополе, который спас город от штурма союзного десанта, теперь руководил переоснащением фортификаций. Поручение это генерал получил от Великого князя Константина и первым стал форт, названный в честь самого брата Императора.

Мощь артиллерии английского и французского флотов, получивших в своё распоряжение нарезные орудия, требовала принятия срочных мер. Как и всё в России, модернизация происходила авральным порядком.

– Итак, полковник, как наши дела? – генерал, не останавливаясь, проследовал к металлическим щитам.

– Ваше Высокопревосходительство, всё готово! – отрапортовал командир форта.

Тотлебен снял перчатки и руками принялся ощупывать холодный металл. За его действиями и реакцией наблюдали два человека, одетых не по российской моде.

– Англичане? – кивнул в сторону тех двоих генерал.

– Так точно, Ваше высокоблагородие! Прибыли с Британских островов, сопровождая груз!

– Пригласите их, чего они там мёрзнут? – ухмыльнулся Тотлебен, обратив внимание, что англичане одеты явно не по погоде. Лондонский климат от здешнего в это время года выгодно отличается мягкостью и официальные гости явно не учли этого обстоятельства.

Лейтенант, стоявший позади командира форта, по армейской привычке приказным жестом махнул рукой, чтобы не терять времени, но англичане продолжали стоять на месте.

– Эх, черти… – молодому офицеру пришлось пробежаться.

– Что эти русские о себе возомнили? – негромко сказал один из англичан своему помощнику, которого он взял в поездку в качестве переводчика – у того были русские корни и он сносно владел языком.

– Как обычно, мистер Хьюз… дремучие, некультурные люди… – ответил ему помощник, сопровождая к генералу.

Среднего роста, розовощёкий, англичанин с седыми бакенбардами, спускающимися вниз от котелка, своей искренней улыбкой произвёл на Тотлебена обезоруживающе приятное впечатление. Этот подданный Британской короны не вписывался в стереотипы того, как должны выглядеть островитяне: он был не бледным, не худым, не имел острых черт лица и не изображал аристократскую невозмутимость. Полная противоположность.

– Разрешите представиться, господин генерал. Управляющий Мильвольским железопрокатным заводом, Джон Джеймс Хьюз, – переводчик с ужасным акцентом, свойственным англичанам при русском произношении, прокартавил первую фразу своего шефа, произнесённую в адрес русского генерала.

– Это та самая броня, которую ваше Адмиралтейство так нахваливало?

– Абсолютно так.

– Проводились ли испытания? – строгим голосом испросил Тотлебен. Ему было интересно, насколько искренне поведет себя английский промышленник. На самом деле, генерал-адъютант знал о результатах контрольных отстрелов, проведенных в Англии, всё в мельчайших подробностях.

– Проводились, конечно. Британское Адмиралтейство не имеет привычки верить на слово. Именно поэтому, наш флот – лучший в мире, – тон англичанина изменился с благостно-мягкого на уверенный, с нотками некоторой, допустимой приличиями, жёсткости.

– Ну, это временно… С какого расстояния расстреливали броню?

– Со ста саженей^[11], господин генерал.

Тотлебен, повернувшись в пол-оборота, искал глазами командира форта:

– Полковник Мельников, прикажите подкатить орудия на четверть расстояния. Будем расстреливать с семидесяти саженей.

– Есть! – кивком головы полковник отправил своего лейтенанта выполнять приказ.

Пока столичная комиссия, англичане и военные шли под специальный навес, оборудованный за каменным бруствером, артиллеристы под командованием своих младших офицеров перекатывали пушки.

– И-и-и… Раз! – одновременно приложенные усилия десятка рук заставили сдвинуться с места лафет и, скрипя небольшими деревянными колёсами, орудие постепенно стало приближаться к отметке семьдесят саженей, на которой стоял лейтенант.

«Хитрый лис… Они не только разметили дистанцию, но и установили орудия сразу на семьсот футов…» – отметил про себя Джон Хьюз, удовлетворённый результатами проверки, устроенной ему генералом.

– Готовы? Командуйте, полковник. Заряжать в соответствии с протоколом испытаний, – скомандовал Тотлебен.

– Заряжай! Товсь! Пли! – оглушительный выстрел английского орудия почти слился со звонким ударом ядра о лист.

– Заряжай! Товсь! Пли! – следующий лист сорвало с цепей, и командир форта недовольно поморщился.

– Полковник, теперь из Круппа, – скомандовал Тотлебен. Новое орудие было нарезным и имело гораздо большую пробивную силу.

– Заряжай! Товсь! Пли! – Крупп звучал ещё мощнее. Гулко, низким тоном пушка выплюнула ядро и бронированный лист, поддавшись его удару, передал всю энергию станине, которая, качнувшись, будто потерявший равновесие пьяный матрос, хрустнула опорными балками и рухнула на булыжную мостовую форта.

– Пойдёмте… – генерал Тотлебен не стал дожидаться ответа англичан, славившихся своей приверженностью к этикету, а, быстро развернувшись, направился к мишеням.

Первые два листа повреждений не имели, лишь небольшие вмятины в месте попадания, которое пришлось точно по центру. Полковник Мельников в этот момент в душе испытывал ликование – недаром они вчера всадили в специально изготовленные дощатые щиты по десятку зарядов из каждой пушки. Не было сомнения, что попадут – Мельников требовал всадить заряд в пересечение диагоналей, которые он нарисовал лично. В самый центр.

– Господин полковник, моя благодарность батарее. Отличное попадание! – заметил Тотлебен. – Что скажете, полковник Герн?

Военный инженер присел так, чтобы место удара располагалось перед глазами, некоторое время рассматривал вмятину, зачем-то ощупал лист с торца и вынес свой вердикт:

– Достойно.

Такому же тщательному обследованию были подвержены и остальные образцы, в том числе, и поваленный выстрелом крупповской пушки. На этой, последней мишени, повреждения были наиболее значительны, но лист не порвался и не треснул – лишь глубокая отметина, будто от удара кувалды, так же как и на остальных, располагалась в самом центре.

– Я удовлетворён, Ваше высокоблагородие. К качеству брони у меня претензий нет. Возможно, оно даже превзошло мои ожидания. Если учесть, что листы будут укладываться поверх гранитных плит, то можно считать бруствер форта Константин неприступным перед современной корабельной артиллерией.

Несколько поразмыслив, обойдя опять медленным шагом образцы, Тотлебен обратился к англичанину:

– Скажите, мистер Хьюз… Эта броня производится на вашем заводе в Мильволе?

– Точно так, господин генерал. Это плоды моего труда и экспериментов. Я потратил на это изобретение несколько лет.

– Вы гарантируете, что с первым пароходом из Англии придут точно такие же?

– Господин генерал, доставленные нами образцы полностью идентичны тем, что испытывались нашим Адмиралтейством. Иначе и быть не может. На кону стоит моё имя. Читаю в Ваших глазах некоторое сомнение, потому могу заявить: лучшей стали в Англии не производят. Даже, если бы я имел коварный план, то найти бронированный лист лучшего качества просто негде. Я привёз свой.

– Я удовлетворён Вашим ответом. Можете считать, что вы получили подряд на бронирование форта Константин. Все подробности прошу Вас обсудить с полковником Герном. До скорой встречи. Принимать приеду лично.

– Можете не сомневаться, господин генерал. Вам не придётся расстреливать бруствер собственного форта, чтобы удостовериться в качестве листа, – Хьюз в знак почтения приподнял котелок, и комиссия во главе с генералом удалилась на причал.

Уже на катере полковник Герн, держась за поручни рядом с генералом, стоящем на палубе, решился оторвать его от раздумий.

– Я понимаю, о чём Вы думаете, Ваше Высокопревосходительство. Я думаю о том же…

– И что вас тревожит, полковник Герн? – вопросительно взглянул на того Тотлебен.

– Семь лет назад такими ядрами эти же англичане разрушили наш Севастополь, а теперь они нам продают броню для защиты от собственных пушек. Чудны дела твои, Господи… – ответил Герн.

– Да уж, в хитросплетении политики и коммерческих интересов могут возникать самые замысловатые сюжеты… Вот привезёт он завтра другой лист, что лопнет от плевка 38-дюймовой пушки, и как я буду в глаза князю Константину смотреть?

– Выход здесь один, Ваше высокоблагородие. Самим броню делать. Тогда взгляд Ваш всегда будет полным уверенности.

Глава V

16 декабря 1866 г. Резиденция Министерства иностранных дел. Дворцовая площадь. Санкт – Петербург.

– Ваша светлость, извольте чаю! – секретарь, державший поднос на пальцах одной руки, как заправский лакей, сохраняя равновесие, приоткрыл массивную дверь и полубоком проник в кабинет.

– Благодарю, Александр Карлович. Вы как всегда кстати… – промолвил человек, восседавший за громадным рабочим столом, обитым зеленой тканью, на котором согласно только одной ему известной системе были разложены бумаги, большая часть из которых составляла государственную тайну.