О происшествии узнали тут же. Что-то скрыть в военном городке было невозможно. Мнение, как всегда, разделилось надвое. Кто-то жалел Машу и негодовал, а кто-то оправдывал молодого лейтенанта, мотивируя это тем, что тот долго пробыл в море и соскучился по женской ласке, и что роковую роль в его неблаговидном поступке сыграла выпитая водка и поведение Маши. Командование, между тем, пребывало в растерянности. Из ряда вон выходящее позорное происшествие, в случае его обнародования и придания ему официального статуса, без всякого сомнения отразилось бы не только на репутации гарнизона, судьбе лейтенанта, но и на судьбе кого-то из командного состава. Без стрелочника никак бы не обошлось. Надо было принимать какие-то меры, но Маша молчала. Не было у командования официального заявления, и это смущало. Прояснить ситуацию отправили замполита военного гарнизона, командира второго ранга Сливко Владимира Семёновича, поскольку происшествие это непосредственно касалось именно его служебных обязанностей. Лида встретила командира хоть и настороженно, но без неприязни, предполагая по своей наивности, что он во всём разберётся и зло будет наказано. Дальнейшее развитие событий показало, что это совершенно не входило в его планы. Выслушав сбивчивый рассказ Маши, замполит перешёл в наступление, сообщив, что до их приезда такого в этом гарнизоне не случалось никогда, и что у командования сложилось определённая точка зрения по поводу причин случившегося, и что, по мнению командования (под командованием замполит имел в виду, конечно, самого себя), Лида сама виновата в том, что произошло. Молчание и недоумённый взгляд девушки совершенно дезориентировали Сливко, и он стал развивать свои предположения, нанизывая одну мерзость на другую, пока не дошёл, наконец, до последнего, по его мнению, самого убедительного аргумента, что, мол, «сучка не захочет, кобель не вскочит», что он так, со всей своей флотской прямотой, слово в слово, и сказал. От возмущения и негодования у Маши потемнело в глазах. Она схватила стоящий на столе тяжеленный гранённый графин, наполовину наполненный водой, и, если бы не реакция замполита, вовремя осознавшего угрожающую ему опасность, то ждала бы его та же участь, что и молодого лейтенанта. Замполит со скоростью пущенной торпеды вырвался из комнаты, удачно вильнув и избежав встречи с брошенным в него снарядом. Первый испуг и растерянность быстро сменились радостью и облегчением. Теперь-то уж оснований для того, чтобы обвинить во всём молодую женщину, было более чем предостаточно. И какая теперь разница, кто там и в чём виноват? Растерянная и уже куда более глубоко оскорблённая этим разговором, нежели поступком лейтенанта, Маша горько заплакала. И, наверное, всё можно было бы уладить и разрешить, а, главное, сберечь её чистое сердечко от ненависти к людям, если бы она не осталась один на один со свалившимся на неё невесть откуда несчастьем. Маша, не получившая поддержки ни от соседей, ни от командования, замкнулась в себе, поэтому обида и недоверие к людям вообще, так неожиданно родившиеся в ней, окрепли и только усилились.

Отцы-командиры, понимая, что этим история может не закончиться, так как никто не мог с уверенностью предсказать, какова будет реакция вернувшегося из похода Николая, приняли решение, которое, по их мнению, должно было окончательно погасить этот конфликт. Сексуально озабоченного лейтенанта отправили в командировку, а вернувшегося из плавания мужа Маши перевели на другое место службы, на Тихоокеанский флот, снабдив его при этом замечательной характеристикой, как бы компенсируя тот моральный урон, который понесла его жена. Конфликт и в самом деле был сокрыт, погашен, а, по прошествии какого-то времени, и вовсе всеми забыт. Всеми, да не всеми. Люди порой и не догадываются, как их неблаговидные поступки могут отразиться на чью-то дальнейшую жизнь. Нагадили и пошли себе дальше. А что там будет с тем, кого обгадили, какая разница? Не нас же. Нет любви к ближнему, равнодушие одно, потому и творим, не ведая что. А жаль! Ну, а Маша, действительно любившая своего мужа, и опасавшаяся, что всё могут представить совсем не так, как было на самом деле, решила ничего ему не говорить. Она понимала, что, если Николай узнает обо всей этой грязи, особенно в той интерпретации, которую она услышала от замполита, то едва начавшаяся семейная жизнь может скоропостижно скончаться. Так называемое «общественное мнение» – ещё то ядовитое зелье. И Маша, понимая все опасности предстоящей встречи с мужем, и пребывая от этого в болезненно напряжённом состоянии, с облегчением вздохнула только тогда, когда тронулся поезд, уносивший их в сторону далёкого и загадочного Тихого океана. «Хоть на Луну! – думала она, – лишь бы подальше отсюда.»

Новое место службы, новые люди и более мягкий климат, всё это заживило душевные раны молодой лейтенантши, и сердечко её оттаяло, но первый горький жизненный опыт привёл её к мысли, что во избежание повторения подобных происшествий, надо попросту отгородиться от мира, и Маша выбрала грубость и неприветливость, как естественную самозащиту. Одела на себя эту броню, прекрасно осознавая, насколько ей будет тяжело жить с такой ношей, но любовь к мужу пересилила все сомнения, и она с нетерпеньем ждала возвращения мужа домой, чтобы сбросить с себя эту вынужденную маску, которая со временем прижилась, превратившись в неотъемлемую часть её сущности. При муже на людях старалась сдерживаться, но ни на какие общественные мероприятия, а уж тем более на застолья, никогда не ходила, отпуская Николая одного. Поначалу её тяготило это вынужденное одиночество, но со временем свыклась, коротая недели и месяцы разлуки с мужем в воспоминаниях о каких-то моментах короткой совместной жизни, приукрашивая и преувеличивая их значение, вновь и вновь возвращаясь к ним, пытаясь ещё раз воспроизвести пережитые чувства. Маша очень надеялась, что с рождением ребёнка её жизнь наполниться новым смыслом, и заиграет новыми неведомыми для неё красками, но ребёнка почему-то не было. В гарнизонном госпитале такого специалиста, который мог бы выяснить причину отсутствия детей не было, а тратить время долгожданного отпуска на хождение по врачам ни Лида, ни Николай не хотели, пустив это дело на самотёк. Так и протекала бы их жизнь в расставаниях, ожиданиях и радостных встречах, если бы в конце службы, за год до увольнения в запас, её муж, Николай Петрович, дослужившийся до капитана второго ранга, не получил серьёзную травму, ударившись спиной об одну из железяк, окружавших его на подводной лодке. Боль в спине поначалу была еле ощутима, поэтому не обращал на неё никакого внимания, считая, что всё пройдёт само собой, но время шло, а боль только усиливалась. Принимать обезболивающие лекарства приходилось всё чаще и чаще, но Николай Петрович, не желавший обращаться по этому поводу к врачу, подсознательно опасаясь списания на берег, а то и вообще увольнения по состоянию здоровья (это за год-то до пенсии), терпел, пока однажды не потерял сознания, находясь на корабле. Благо в очередной поход уходили только через неделю. Обследование показало, что у него сломаны два позвонка и требовалась немедленная операция. Операцию сделали в военном госпитале во Владивостоке, но успешной её назвать было нельзя. Так и проходил Николай Петрович в корсете до самого увольнения. Существовавший в Советском Союзе закон о том, что после увольнения со службы офицеры Вооружённых Сил и ВМФ имеют право на получение жилья в любой точке страны, исполнялся неукоснительно. Почему Мария и Николай выбрали Карелию, понять нетрудно. Надежды получить квартиру в Ленинграде были очень относительные, так как желающих после окончания службы поселиться в Северной столице было предостаточно, следовательно, ожидание в очереди на получение жилья было неизбежно. В том положении, в котором находились они, это было бы полнейшим безрассудством, поэтому и выбрали Петрозаводск, где квартиру им могли предоставить немедленно.

Глава 4

Не обращая внимания на ругань соседки, Виктор продолжал почти волоком тащить жену наверх. Открыв входную дверь, усадил Ольгу на стоявший в прихожей пуфик. На шум вышла Тамара Сергеевна. Увидев окровавленного зятя и плачущую дочь, совершенно извалявшихся в грязи, обомлела, застыв в недоумении и страхе.

– Помогите Оле, Тамара Сергеевна, – прервал возникшее молчание Виктор, – а я схожу заберу наши вещи. В роще остались. И постарайтесь не шуметь. Дети спят, – добавил он.

Тёща очнулась и поспешила на помощь дочери, а Виктор пошёл за брошенными вещами. Ему хватило десяти минут, чтобы найти разбросанные вещи, включая разорванные трусы и лифчик жены, и вернуться домой. Спортивная сумка была в грязи и крови. Тем временем Тамара Сергеевна помогла дочери раздеться и отвела её в ванную комнату. Ольга всё так же продолжала молча плакать, даже стоя под душем. Понимая, что, если она тоже заплачет, дочь неминуемо может впасть в истерику, крепилась, как могла. Вымыв её как в детстве, одела ночную рубашку и отвела в спальню, не задавая никаких вопросов. Виктор зашёл в ванную, сбросил с себя грязную окровавленную одежду, и встал под душ. Вымывшись и постояв несколько минут под холодной водой, вытерся и, одевшись в махровый халат, прошёл в кухню. Открыв холодильник, достал початую бутылку водки и немудрённую закуску. В кухню зашла Тамара Сергеевна. Виктор налил полстакана водки и залпом выпил. Всё происходило в полном молчании. Тамара Сергеевна понимала, что случилось какое-то страшное несчастье, но задавать вопросы не решалась. Села на стул и молча смотрела на зятя. Закусив, Виктор на минуту задумался и, наконец, заговорил:

– Тамара Сергеевна! Олю изнасиловали. Я не успел на каких-то пять минут. Что произойдёт завтра, я не знаю, но об изнасиловании никто узнать не должен.

– Почему? – недоумённо спросила тёща.

– Кроме позора, это ничего не принесёт. Насильник не наказан, но я клянусь, что найду его, – угрюмо сказал Виктор. В его голосе было столько уверенности и решимости, что Тамара Сергеевна безоговорочно поверила, что так оно и будет.

– А дальше что?

– Всё должно идти своим чередом. Завтра у Оли три первых урока. Будите её как всегда, и, если она вдруг вздумает никуда не ходить, надо будет объяснить ей, что этого делать ни в коем случае нельзя. Надо продолжать жить так, будто ничего не случилось. На работе она отвлечётся от страшных воспоминаний, и ей легче будет перенести всю эту грязь. Сами понимаете, – задумчиво произнёс он, – если об этом узнают в школе, то узнают и во всём городе. Она ведь тогда и на улицу перестанет выходить, а жить-то дальше как-то надо, – закончил он.

– А ты? – с недоумением спросила тёща.

– Тамара Сергеевна! Идите спать! – угрюмо произнёс Виктор. – Я ещё немного посижу. Надо всё обдумать как следует.

Тёща не стала противиться и отправилась спать. Да какой уж тут сон? Проворочавшись и провздыхав до утра, встала чуть свет и, стараясь не разбудить внуков, с которыми спала в одной комнате, пошла на кухню готовить завтрак. Виктор всё так же сидел за столом. На столе стояла опорожнённая бутылка водки и почти пустая бутылка коньяка. Она с удивлением посмотрела на зятя:

– Витя! Что происходит? – недоумённо спросила она.

– Не беспокойтесь, Тамара Сергеевна! Всё в порядке, – ответил Виктор совершенно трезвым голосом. Рассказать тёще о том, что, когда забирал сумки, обнаружил там лежащего мужика, которого ударил камнем по голове, и что мужик тот совершенно очевидно и бесповоротно отошёл в мир иной, не смог. Виктор пребывал в каком-то оцепенении. Он прекрасно понимал, что то, о чём предупреждал его отец, свершилось. Обрушилось неожиданно из какого-то неведома по абсолютно непонятной причине. Понимал, но никак не мог признаться себе в том, что не только его прежняя жизнь, но и жизнь всей вместе взятой семьи и всех её членов по отдельности, безвозвратно ушла в прошлое. Думать об этом не хотелось. Сидя за кухонным столом каждой клеточкой своего существа, всем своим сердцем желал хоть на миг отдалить ту страшную неизбежность, которая неумолимо приближалась с каждой секундой. Понимая невозможность что-то изменить, безропотно ждал, цепляясь и пытаясь удержать каждое мгновение уютного и привычного настоящего.

– Готовьте завтрак. Посижу ещё, пока не проснулись дети и Оля, если я вам не мешаю, – произнёс извиняющимся тоном.

– Да, сиди, конечно, – отозвалась изумлённая тёща. Изумлённая, потому что, во-первых, Виктор вообще не пил, и алкоголь в доме хранили только для нежданных гостей, а, во-вторых, она довольно хорошо изучила зятя, и была уверена в силе его характере. Виктор, между тем, допил оставшийся коньяк, убрал со стола все признаки ночного застолья, и ушел будить жену. Тамара Сергеевна, приготовив нехитрый завтрак отправилась поднимать детей – ритуал во всех концах света примерно одинаковый. Семья, за исключением Виктора, собралась за завтраком. Тамара Сергеевна, опасавшаяся, что ей предстоит непростой разговор с дочерью, была очень удивлена поведением Ольги, которая вела себя так, будто ничего не произошло. Обычные замечания задиравшим друг друга детям, умеренный аппетит, уверенный взгляд и ровный спокойный голос – ничто не выдавало того, что с ней случилось вчера. Тамара Сергеевна поняла, что ей нечего опасаться за психическое состояние Ольги, и успокоилась. Охо-хо! Если бы только она могла заглянуть в голову своей дочери, то опасения теперь уже за своё психическое здоровье были бы более чем обоснованы. Ольга вновь и вновь прокручивала в голове вчерашнее происшествие, возвращаясь к каким-то отдельным, непонятно почему запомнившимся мельчайшим деталям, вспоминая жадные руки, рвавшие одежду, весь ужас, охвативший её, и удивительное, никоим образом не совместимое со всем этим ужасом удовольствие, на которое она тогда почему-то не обратила никакого внимания. И только сейчас она начала осознавать, что такого удовольствия и удовлетворения она не испытывала никогда, несмотря на свою богатейшую практику, упорно хотела понять причину этого, но ответа не находила.

Глава 5

В дежурной части городского УВД ровно в 7.00 утра прозвенел звонок. Взволнованный женский голос сообщил, что в берёзовой роще между новым микрорайоном и остановкой автобуса лежит труп мужчины с признаками насильственной смерти. Звонившая сообщила, что боится опоздать на работу, не представилась и данных о себе никаких не оставила. Дежурный по УВД капитан милиции Заворотнюк В.Г. хотел было оставить этот анонимный звонок без внимания, так не раз сталкивался с ложными вызовами, но, для очистки совести, решил, всё-таки, сообщить о возможном происшествии руководителю опергруппы, начальнику уголовного розыска УВД майору Бражникову В.С., который незамедлительно выехал на предполагаемое место совершения преступления. Сотрудники, предвкушавшие окончание дежурства, особой радости по поводу вызова не испытывали, так как в случае подтверждения события преступления все первоначальные следственные действия им придётся проводить самим, несмотря на то, что время их дежурство скоро закончится. На место преступления прибыли через пять минут. Сообщение подтвердилось. В пяти-шести метрах от тропинки, соединяющей остановку автобуса с микрорайоном, между деревьями был обнаружен труп мужчины, уткнувшийся лицом в ещё мокрую от ночного дождя траву. Левая часть лица мужчины была залита уже засохшей и спёкшейся кровью. В области левого виска находилась рана, нанесённая по предварительной версии каким-то тупым предметом, из которой эта кровь и вытекала. Эксперт-криминалист без труда дал предварительное заключение о причинах смерти и о приблизительном сроке её наступления. Даже поверхностное обследование место преступления показало, что в момент события преступления имела место отчаянная борьба, следы которой можно было наблюдать на большой площади. Множество разнообразных следов говорило о том, что в преступлении могли принимать участие от четырёх до пяти человек. Оставив экспертов-криминалистов обследовать место преступления, майор Бражников вместе с участковым пошли по следам, оставленным возможными виновниками убийства, которые привели их к дому Виктора. Несмотря на раннее время, на лавочке у подъезда уже дежурила Лидия Ивановна. Милиционеры, не надеясь узнать что-либо для них интересное, всё-таки решили опросить старушку. На их вопросы Лидия Ивановна разразилась целой тирадой про «алкашей, которые житья не дают», про « бестолковую и бесполезную милицию, которая непонятно за что получает зарплату», про «соседа Виктора, который строит из себя интеллигента, а сам вчера после полуночи вернулся вдрызг пьяный, в крови и грязище», про …. Лидия Ивановна могла бы продолжать и продолжать, но Бражников услышал то, что его интересовало и, выяснив номер квартиры, где проживал Виктор, решительно вошёл в подъезд.

Для Василия Семёновича Бражникова борьба с преступностью была делом всей его жизни в прямом смысле этого слова. С малолетства непримиримый противник всякой лжи и несправедливости, он готовился к борьбе с преступностью, не только скрупулёзно изучал все научные дисциплины, которые могли пригодиться в дальнейшей работе, но и упорно занимался спортом, готовя себя так же и к возможному физическому противостоянию с преступниками. Молва о его непримиримости, неподкупности и даже фанатизме, вызывала даже некое уважение по отношению к нему в определённых кругах, и желающих с ним встретиться лично не было. Не было их и потому, что Василий Семёнович в этой своей непримиримой борьбе зачастую переходил все рамки допустимого законом, применяя свою недюжинную силу, чтобы добиться признания от подозреваемого в совершении преступления. Не пытал, конечно, но избиение подозреваемого стало для него с некоторых пор делом совершенно обычным. Проще и быстрее, нежели скрупулёзное, а иногда и бесполезное собирательство улик. И, если поначалу, убедившись, что подозреваемый им человек был невиновен, приносил ему свои извинения, то в последствие перестал делать и это. Цель оправдывает средства! Печально знакомый лозунг стал образом его действий. Бражников уже неоднократно попадал в неприятные ситуации, когда под угрозой оказывались не только его дальнейшая работа в органах, но и личная свобода, но, благодаря именно этой беззаветной преданности делу, а также покровительству начальства, избегал заслуженного наказания и всё больше и больше терял контроль над своими действиями. Безнаказанность порождает беззаконие. Особенно у тех, кто должен следить за соблюдением этих законов. Аксиома.

Ранний звонок почему-то испугал Тамару Сергеевну. Открыв дверь, увидела огромного мужчину и выглядывавшего из-за его спины хорошо знакомого ей участкового. Вид мужчины и, особенно, его взгляд, не предвещали ничего хорошего. Тамара Сергеевна молча уставилась на пришедших нежданных гостей. Молчание продлилось совсем недолго. Первым его прервал Бражников:

– Блинов Виктор здесь проживает?

– Да, – испуганно ответила Тамара Сергеевна.

– Мы пройдём, если вы не против, – сказал Бражников и, не дождавшись разрешения, отодвинул Тамару Сергеевну и протиснулся в коридор, прижав её к стене.

– Он ещё спит, – пыталась остановить гостей испуганная женщина. – Я его сейчас разбужу.

– Где? – спросил Бражников, с угрозой взглянув на женщину.

Тамара Сергеевна молча указала на спальню. Бражников прошёл через зал и открыл дверь в спальню. Виктор спал лицом вниз. На затылке была отчётливо видна свежая рана с запёкшейся кровью. Сомнений у Бражникова не осталось. Он грубо потряс за плечо спящего, крикнув при этом:

– Подъём!

Не сообразив со сна, что происходит, и, увидев склонившегося над ним незнакомого мужика, Виктор хотел вскочить, но реакция Бражникова оказалась быстрее, и мощный удар в челюсть отправил в нокаут. Эту картину наблюдали испуганно прижавшиеся к матери дети, ещё ни разу в своей короткой жизни не встречавшиеся со злом, и совершенно побледневшая бабушка. Не обращая на них никакого внимания, Бражников надел на руки Виктора наручники, взвалил его себе на плечо, как куль муки, прихватил висевшие на спинке стоящего рядом с кроватью стула треники, и молча направился к выходу. Всё это произошло в течение какой-нибудь минуты, от силы, двух. Вот так, в течение какой-нибудь минуты, от силы, двух, разрушилась строившаяся в течение долгих лет семья, сотканная из страстей, компромиссов, переплетения множества чувств, рождения новой жизни, каких-то радостей и неприятностей, то есть, всего множества совокупностей, которые и составляют её суть. Одним ударом в челюсть. Но так, конечно, может рассуждать только человек, поверхностно относящийся к жизни. Мы-то прекрасно знаем, что такой печальный финал этой семьи готовился заранее, удобряясь фривольным поведением Ольги, при том, что она сама, даже в самых фантастических и несбыточных мечтах, никогда бы не додумалась и не призналась бы в том, что во всём виновата она.

Глава 6