– А ты представь, на мгновение представь, что я подам на тебя в суд потому, что ты плохо у меня убралась, да к тому же украла пять колец с аметистами, дорогущее колье и зубочистку.

– Дорогой, уважаемый Делец, зачем мне красть кольца с зубочисткой? И на мою уборку не жалуются. Мои чистилы в порядке. Полотенца и бельё свежие, в ванной всё есть.

– А я подам, кредиты, заёмы, ссуды! Ещё как подам! – подпрыгнул тщедушный Делец. – И отсужу у тебя все деньги! Все-все-все! Контракта-то нема, вот и подам, не сомневайся! Была бы договорённость – не подал бы. Нет договорённости – подаю. Заранее бы выплатила неустойку, сумму которой мы бы оговорили в контракте. Проще ведь без затяжного судебного разбирательства и публичных скандалов, согласись? Жмём руки? – И, потирая ручонки, быстро проговорил, как заклинание: – Здесь, здесь, здесь, и здесь, и здесь, и здесь. Не сможешь расплатиться, отдашь свой экстракт. Отдашь мне Га, отдашь мне Ал, отдашь мне Па и даже Шу.

Делец захихикал. “Да что он несёт?” – изумилась Авьера.

– Дорогой Делец СЕ-38…

– Да? – живо откликнулся он. – Ты решилась, ты согласна, задолженности, закладные, долговые расписки?

Авьера хотела сказать, что если дорогой Делец не отстанет от неё, она даст полное основание подать на неё, за избиение, в суд, который может и есть где-то в банапеловой роще, если долго идти в одном направлении. Но тут её осенило.

– Дорогой, уважаемый Делец, а я знаю, кто захочет заключить контракт с тобой.

– Кто? – навострил уши Делец.

– Двенадцатая квартира, Фанаберия. – Авьера скромно улыбнулась и потупила глаза. – Но я ничего не говорила. Пусть это будет нашей тайной.

– Разумеется, тайной! – довольно воскликнул Делец, возвращая бланки в жёлтый дипломат. – Служебная! Коммерческая! Военная! Государственная! Я не выдам твоего секрета, ты не выдашь моего! Ты мне, я тебе. Взаимовыгодные условия. Агентура, шпионаж. Торговые сети! Сейфы недорого! Продам гараж! Срочно!

Делец СЕ-38 со стремительностью форели покинул квартиру. Довольная Авьера прыснула. Она давно хотела поквитаться с Губной Помадой за её скотонравие. Делец со своей договорной одержимостью и экстрактами подвернулся весьма кстати. Натравить его на кинокозу – офигеная задумка! Молодец, умная девочка! Конечно, жестоко так поступать с бедным Дельцом, но… переживёт.

Бедолага вернулся через пару минут с таким видом, будто стоило ему ступить за порог, как перед ним разверзся клубнично-комедонный ад.

– Уже? – удивилась Авьера. – Ну как всё обернулось, дорогой Делец, успешно?

Дорогой молча прошёл в спальню. Авьера хихикнула. Больше Делец СЕ-38 к ней не приставал.

Следующая квартира Свинотки. Настоящее имя Жип Лоникюл. Раньше он хоть поднимался с кровати и ходил, а нынче зажирел, осалел и окончательно запаршивел. Больше всего на свете Свинота любил есть. Он беспрестанно жевал и плакался, что ему постоянно снятся вожделенные, нахально вкусные, соблазнительно разнообразные деликатесы. От этого он по ночам просыпался и снова жрал. Всё бы ничего, но месяца за полтора до Общаги у Свиноты, тогда ещё просто Жипы Лоникюла, склонного к полноте, появился необычный дар. Стоило ему подумать о еде, как она тут же появлялась перед ним. Так Жип Лоникюл обрёл своё трагическое счастье.

Если бы не привычка ныть, он был бы в сущности неплохим парнем весом в двести жирных кило, провонявших потом. Неприятно, конечно, но привыкнуть можно. Вот к свинскому нытью Авьера привыкнуть не могла. Ей тут же становилось тоскливо и скучно. Свинке жизненно необходимо сбросить вес, заставить себя разрабатывать мышцы и соблюдать диету, но свинострания предпочитал ныть и жрать. Насильно сажать хрюна с его поросячьим даром на диету бессмысленно. Всё зависело только от него, только он сам мог себе помочь.

Лежит грудой мешков сала, накрытых простынями, и уминает багет с шоколадным кремом.

– Привет! – добродушно поздоровался Свинорез и помахал надкусанной булкой. Полез в тумбочку, оторвал от рулона полотенце и вытер со вздутого от переедания лоснящегося лица шоколадные разводы, смешанные с потом. Потел Свинота почти всегда.

– Привет, хрюн, – приветливо сказала Авьера и открыла окно. Квартиру наполнял спёртый дух.

Женщина бессильно посмотрела на багет, зажатый в пальцах-сардельках гипертолстяка.

– Свиноляндия, ты ведь понимаешь, что тебе надо соблюдать диету, но, похоже, не осознаёшь этого.

Несмотря на нытьё и запах пота, от которого, казалось, густел воздух, Авьера искренне жалела Свиноту.

– Я пробовал садиться на диету, ты же знаешь, Ави. Но чем больше я терплю, тем больше хочу кушать. И вот…

Свинота обиженно выпятил губу, капризно посмотрел на Авьеру и откусил от багета. Авьера бы ела эту булку целый день, и не съела бы, а для Свиноты это так, лёгкий перекусон.

– Что нам с тобой делать, глупый ты хрюн? Мне, Восте, кэпу? Мы хотим, чтобы ты поправился и хоть немного похудел. Наверняка ты здесь именно поэтому.

Свинота приоткрыл рот, точно хотел что-то сказать, показывая зубы и язык в пережёванной хлебно-шоколадной массе, смоченной слюной. Да, полгода в Общаге прошли не зря. И не такое видала Авьера, закалённая уборщица. Тупо поглядев на девушку блеклыми, водянистыми глазками, Свинота откусил от багета, да с таким умиротворённым видом, будто жратва решала все его проблемы, будто чем больше съедалось булок, тем больше худелось. Авьера вздохнула.

– Ты понимаешь, что можешь умереть от ожирения, а, хрюшка?

Свинота уверенно замотал головой. Щёки его потряслись.

– Ави, ты преувеличиваешь! Я поправился, но это нормально. Все люди периодами худеют и толстеют. Ни у кого нет постоянного веса. А у меня с детства проблемы с обменом веществ. Врачи прописали таблетки, но я съел все таблетки разом. И чуть не умер. И знаешь, трудно соблюдать диету, когда можешь создавать всякие вкусные штуки.

Свинота, доев багетную жопку, как бы в подтверждение создал пластиковый контейнер с килограммом чизкейка, политого персиковым вареньем. К контейнеру прилагалась большая ложка с нарисованным счастливым лицом. Свинорез с хрустом сорвал плёнку, открыл контейнер и погрузил счастливое лицо в мороженое.

– Хочешь? – предложил он.

– Нет, спасибо.

– Я тогда сам съем, – ничуть не огорчился хрюн.

– Слушай, Свинка, ведь твой дар появился незадолго до того, как ты попал к нам?

– Угум… агам… – промычал Свинота с набитым ртом. Он оторвал от рулона бумажное полотенце и принялся обтирать лицо, лоснящееся от жира и пота. – Ну да! У нас такое происходит. Одна тётка вдруг научилась летать и стала царицей воздуха. Какой-то заунывный дедок научился рисовать клёвые картины, типа сюр, но у него опухоль мозга, и он скоро умрёт. Вот и разменивает считанные дни на картины. Как у меня появился дар, так Воста и забрал меня в Общагу… где-то через месяц. Вот же свезло! Я люблю поесть, а тут ещё получил умение создавать еду из ничего. Ешь сколько влезет! Я вообще перестал из дома выходить. А зачем? Ави, я как сюда прилетел, ходить невмоготу стало. Может, тут притяжение сильнее, как думаешь? Хорошо, Воста в кровати дырку пробил. Удобно очень.

– Хрюн, а вернуться домой ты не хочешь?

– Не-а, не хочу. А чего там делать? Думал поначалу народ бесплатно кормить, но я не люблю, когда вокруг меня народ толпится, особенно голодающий. Предпочитаю одиночество. Я, наверно, интроверт. Да и меня никто даром не кормил, работать приходилось. Если уж я могу получать еду из ниоткуда, то я один и буду её есть.

Авьера собрала чистил с пола. Ничего не оставили? Бывает, пропускают, бывает, с чем-то справиться не могут. Тогда в ход идут собственные силы и чистящие средства.

– Давай, дорогой хрюн, пошла я. И постарайся есть поменьше.

– Послушай… может… ну…

– Что «может, ну»? – мягко подбодрила Авьера.

– Придёшь после ужина? – выпалил Свин. – Телек посмотрим, поиграем. У меня гонки есть, рпг, шутеры. Стрелялки любишь? Я обожаю их!

– Хрюн, милый…

– Ави, я в курсе, что ты замужем. Просто приходи… как друг. Мне скучно.

– Вот сбросишь хотя бы двадцать кило, я буду приходить к тебе. Иногда.

В глазках Свиноты заблестели слёзы и скатились по крутым щекам. Ныть хрюн всегда начинал неожиданно.

– Это потому что я жирный? Я батут, набитый студнем, холодец под покрывалом, да? – Свинота судорожно всхлипывал, слёзы потекли ручьём. Маленькие, туповатые глазки, не мигая, пялились на Авьеру.

Женщина, подавив раздражение, села на стул у изголовья Свиноты и принялась успокаивать этого большого, глупого, очень толстого и очень больного ребёнка.

Завершив уборку в седьмой, Авьера вышла в коридор и увидела Восту.

– Признавайся, жёнушка, ты додумалась натравить Дельца на Помаду? – незамедлительно накинулся супруг.

– СЕ сам виноват. Набросился на меня со своими контрактами, как козёл на траву.

– Ты бы видела Помаду! – восхищённо воскликнул Воста. – Краснокожая верещала как припадочная! Я чуть смехом не подавился. Услышь Помада, что слуга смеётся над ней, её бы в клочья разорвало от злости. Она уверена, что Делец нарочно дразнил её.

– Помада уверена, что все нарочно дразнят её, иначе чего бы ей всех презирать?

– Ну а у тебя как? Свинорез подкатывал к тебе, а?

– Перестань, – Авьера ткнула кулаком в мужнино плечо. – Он не подкатывает. Свинке не хватает воли, чтобы похудеть. Ему хочется отвлечься, чем-то занять мозги, вот он и зовёт скоротать вечер.

– А ты?

– Что я?

– Тебе жаль его?

– Конечно, жаль. Дар его – проклятие для него. Раньше он ходить мог, а теперь с постели подняться не может. Я проведу с ним вечер, если он сбросит вес.

– Вряд ли. Хотел бы – давно похудел бы.

– Как знать, Востик, как знать, не зря ведь он здесь. И если Свинорез похудеет, то я проведу с ним вечер…

– Проводи.

– А может и несколько вечеров проведу…

– Да хоть ночей, если рехнулась. Ладно, сегодня-то вечером чем займёмся?

– Погоди-ка погоди, милый. Значит, я рехнулась, а тебе всё равно?

– Да плевать! – Воста деланно отвернулся от жены.

И зря, потому что едва не схлопотал мокрым мопом по лицу, которым Авьера вытирала пол у Мёна Жё, каменного масюканца, разбившего банку с мёдом. Увернувшись от липкой ветоши, Воста, дурачась, выкрутил швабру из рук Авьеры, отскочил назад, выкрикнул: “Хххэ!” и встал в боевую стойку: левую руку, сжатую в кулак, выставил по диагонали перед собой, а руку с орудием для мытья полов отвёл назад. В воздухе запахло мёдом.

Швабра во что-то упёрлась. Авьера хихикнула. Воста обернулся. И увидел общажного капитана Фингоуза Угры и его ученика кадета Гоку Мурно. Мокрый, смоченный в сладком моп уткнулся в капитанский живот, в пуговицу-защёлку мшистого кителя. Воста поспешно вернул швабру в тележечную стойку. На кителе зловеще темнело пятно. От капитана пахло мёдом.

– Прости, Фин, – виновато сказал Воста. – Я не знал, что ты появишься именно сейчас.

Угры сумрачно посмотрел на подчинённого и не менее сумрачно посмотрел на замаранный перед кителя.

– Ещё бы ты знал, – процедил он сквозь зубы, – что я появлюсь именно сейчас, когда ты махнёшь своей чёртовой шваброй чуть ли мне не в харю.

– Похоже, кадет, возникли сложности, – обратился он к Гоку Мурно. – Обход постояльцев отменяется. Сейчас проштудируем Статут, а вечером Воста покажет тебе, как преодолевать сложности и стирать китель. Тщательно и с любовью. Идём, кадет.

– Да, капитан, идемте, – поддакнул Гоку и неодобрительно покосился на уборщиков.

Кэп и кадет вернулись в лифт и уехали вниз, а Авьера ободряюще похлопала мужа по плечу:

– Вот тебе и занятие на вечер, Востик. Тщательно и с любовью, понял?

ИЗДЕРЖКИ КАПИТАНСТВА

Фингоуз Угры стал капитаном два года назад и с тех пор узнал об Общаге почти ничего. Не особо и стремился. До него командовала 43-летняя Шнирка Гуллинна по прозвищу Соколиха, крупная и статная женщина с темпераментом валькирии. При 190-сантиметровом росте и весе в 104 кило назвать её толстой или мужеподобной язык не поворачивался, благодаря чудесными формам, округлым и полным именно настолько, чтобы оставаться формами. Волосы каштановые, глаза колокольчиковые, нос стрейзандский, губы полные, подбородок выступает.

Шнирку Гуллинну не интересовала история и нужды Общаги. Вольная соколихина душа не терпела домоседства. Шнирка сама отправлялась в миры за жильцами, а не посылала уборщиков, как предпочитал Фин, использующий возможности Общаги для личного обогащения. Ещё 50-летний, 175-сантиметровый и 77-килограммовый Фингоуз решил, что валькирия Шнирка та самая, одна-единственная. И после сдачи капзаменов признался наставнице в любви. Валькирия ответила взаимностью и в тот же день навсегда покинула АВС-28. Завершив семилетнее капитанство, она вернулась в родной мир и там частенько ввязывалась во всякие авантюры. Единожды в месяц новоявленный капитан навещал любимую великаншу. Несколько дней они проводили вместе. Надолго оставлять Общагу кэп не мог.

Шестиэтажная АВС-28 начиналась с подземного яруса, где находились: серверная, машиление, подвал с сердцевиной и хлыщерянами-сторожами, архив и кандейка. Там жил и работал Кранкен Гаус, техник. Первый этаж занимали спортзал, комнаты отдыха, учебасс, склады, кухня, морозкамеры. Кухней и продуктовыми хранилищами заведовала Авьера Мнише. Второй этаж – экипажные квартиры. В одной жили Авьера с Востой. Остальные пустовали. Далее три этажа для постояльцев. Общага заселяла только третий. Остальные держала запертыми. На шестом этаже располагались: капитанская квартира и рубка со Связной Стеной. Через неё Общага давала указания.

Подвальная сердцевина отслеживала состояние Общаги, обеспечивала ручное управление ею. Защищалась титановым колпаком и выглядела как округлый пульт управления с экранчиками, кнопками, рычажками, гнёздами и непонятной символикой. Сердцевину окольцовывала медная полоса с сотней светодиодов. 48 из них горели зелёным, 52 – красным.

Изначально зелёным горели 90 светодиода. Потом кто-то из общажных техников напортачил и что-то сломалось. Успешность упала до 75 процентов. И периодически продолжала падать. Виновный, испугавшись Погибели, сбежал, прихватив анализатор для сердцевины и книги с техническим описанием АВС-28. Без анализатора не запускалась сердцевина. Без техкниг серверная и машиление для любого спеца тёмный лес, а действовать наугад, имея дело с Общагой, влияющей на судьбы Вселенной, никому не хотелось.

Когда Шнирка Гуллинна стала капитаном, Общага заселяла жильцами все три этажа, отведённые для них, а экипаж состоял из десяти человек. График смен: сутки через трое. Техник, живущий в кандейке, можно сказать, вкалывал ежедневно, а можно и не сказать. К приходу Фингоуза успешность упала до 51 процента, Общага закрыла два этажа, а команду сократила до четырёх человек. Поэтому главная задача техника: Отыскать причины поломки и восстановить успешность. Но без техкниг сделать это невозможно, каким бы гением техник не был. А Кранкен Гаус им точно не был.

АВС-28, Общагу, давным-давно построила неизвестная раса. На стенах и других поверхностях встречается их маркировка: закрашенная красным рогатая голова. АВС ищет ключевые личности, могущие повлиять на историю. Избранные живут в Общаге, пока с ними не происходит нужная перемена или их не осеняет нужной идеей. Недавно Воста привёз Стоуша, изобретателя родом с планеты Хукума. Стоушу нужно довести до ума элиста, для чего ему не хватало времени, которое Общага и предоставила. Она посчитала изобретение важным и помогла хукумцу. Для чего конкретно неизвестные создали столь сложную, имеющую невесть какие возможности систему, обслуживаемую искусственным интеллектом, какие именно цели преследовала – загадка. В бортовых журналах об этом ничего не сказано, архивные документы написаны на неизвестном языке, расшифровать самописцы не получалось.

В капитанской каюте хранился Статут, свод законов АВС-28. Он тоже написан на неизвестном языке, но понятном благодаря необычным свойствам Общаги, таким как телевидение и обстановка, соответствующие менталитету жильца. Только непонятно, почему Общага не давала знание архивного языка. Постояльцам и экипажу предписывалось соблюдать Основы Правильного Поведения. Внушать ОПП новичкам – обязанность капитана. За нарушение ОПП могли отправить на Погибель.

Кранкен Гаус с утра не покидал кандейку, не покидал и койку. Смежив глаза и закинув руки за голову, технарь слушал музыку и думал. Уши скрывались под чёрными дисками наушников. На груди синела шайба плеера.

Тишина наполняла кандейку. Наушники отлично пленили звук. Без них скрежещущий, протестующий против всего (даже против приличного звучания и здравого смысла) панк-рок с драчово-напильным вокалом вырвался бы на свободу и мощной волной оглушил Фина. Тот как раз подходил к кандейке. Наденьте наушники на голову профессора консерватории, врубите сборник панк-братьев Гауса и выкрутите громкость на полную. Профессор испытает культурный шок. Кранкен Гаус утверждал: Настоящий панк-рок, то есть тот, который нравится ему, стимулирует мыслительную деятельность.

– Успешность упала, – сказал Фин с порога.

Никакой реакции. Гаус как лежал в наушниках, с закрытыми глазами, так и продолжал лежать в наушниках, с закрытыми глазами.

Угры подошёл к койке и дал технику щелчка в лоб.

Задумавшийся-задремавший Кранкен вздрогнул, открыл глаза и увидел нависшего над ним хмурного кэпа. При этом кэп шевелил губами, будто что-то говорил.

– А? – спросил Кранкен и догадался снять наушники.

– …ебил, оглохнешь скоро, – услышал техник окончание Финовой фразы.

– А? – снова переспросил Кранкен и сменил «лежу» на «сижу». Всё-таки перед ним капитан стоял.

– Хуйна! – обозлился Угры.

Кранкен зевнул.

– Тарелку с супом опрокинул? – добродушно поинтересовался техник, заметив мокрое пятно на кителе.

– Кастрюлю, – огрызнулся Фин.

– Так нечего из кастрюли хлебать, надо в тарелку наливать, – так же добродушно заметил технарь.