Азбука

(См. также Буква). Азбука и Алфавит – слова, конечно, из главных. Просто не сразу и представишь, как мы жили бы без азбуки. Без алфавита. Стоп: а в чем отличие алфавита от азбуки? Ведь это одно и то же: наши буквы, расположенные в определенном, одинаковом порядке. Зачем нужно иметь два слова, обозначающие одно и то же? А затем, вернее, потому так получилось, что слово азбука – русского происхождения, а слово алфавит – греческого. Азбука от названия первых букв кириллического письма: Аз-Буки, а алфавит – от названия греческих букв: альфа-бета. А букварь? Букварь – это вовсе не азбука, а учебник, с помощью которого азбуку изучают. И последовательность букв в нем не такая, как в азбуке. Буквы в букваре учат по мере возрастания их сложности для восприятия маленькими детьми.

Наши буквы произошли от греческого письма. Принято считать (об этом также рассказано в главе «Буква», но и здесь это не будет лишним), что произвели эту операцию знаменитые Солунские братья Кирилл и Мефодий в 863 году. Произошло это во время пребывания братьев в некогда существовавшем государстве Великая Моравия, занимавшем территорию современной Венгрии, Чехии, Словакии, часть Западной Украины и Польши. Биографии Кирилла (это имя было дано ему в Крещении, а в миру его звали Константин) и его старшего брата Мефодия не только известны, но и канонизированы, поскольку сами братья причислены к лику святых.

Родились они в греческом (тогда византийском) городе Салоники (Солунь – по-славянски) в богатой семье, получили первоклассное образование в Константинополе, знали много языков. Начиная с 860 года братья начали совершать миссионерские поездки с целью распространения христианства. Первой была поездка в Херсонес Таврический, то есть, как бы мы сейчас сказали, в Крым. Целью поездки был Хазарский каганат, земли которого находились неподалеку. Каганат находился в постоянных трениях и военных столкновениях с Византией, чьим форпостом здесь и был Херсонес. Византийский император Михаил III надеялся с помощью этой дипломатической миссии наладить отношения с Каганатом, уговорить его правителей принять христианство. Хазарская миссия Константина успехом не увенчалась. Пишут об этом так: «Диспут Константина с мусульманским имамом и еврейским раввином, состоявшийся в присутствии кагана, согласно Житию, кончился победой Константина, однако каган Захария веру не поменял. Арабские источники и "Письмо Иосифа" дают иную картину: победителем в диспуте был признан раввин, который стравил Константина с имамом и, выждав, когда они дискредитируют друг друга перед Каганом во взаимном споре, затем доказал Кагану преимущества иудейской веры».

В 862 году Кирилл и Мефодий отправились в Моравию, где и столкнулись с необходимостью создания богослужебных книг на славянском языке. Взяв за основу греческий алфавит, братья сопоставили звуки славянской речи греческим буквам, слегка изменяя начертания некоторых из них. Появились первые христианские книги на славянском языке. В 886 году братья были, однако, изгнаны из Моравии и продолжили свою деятельность в землях, относящихся сейчас к Болгарии. Там эта новая азбука утвердилась и впоследствии распространилась среди других славянских народов. На Русь азбука пришла вместе с христианством только через сто лет, в 988 году. На этом краткое изложение канонизированной легенды завершим, сделаем одно уточнение и сформулируем некоторые невыясненные до сих пор вопросы.

Первое: известно, что было создано две разных славянских азбуки – глаголица и кириллица. Многие специалисты склоняются к мысли, что братьями была создана глаголица, а кириллицу создал то ли их ученик Климент Охридский, то ли болгарский монах Черноризец Храбр.

Второе и существенно более важное замечание состоит в том, что у славян имелась письменность и до появления кириллицы и глаголицы. Вопрос о ее существовании и о том, какой именно она была, давно стал настолько политизированным, что его беспристрастное научное исследование встречает энергичное сопротивление. Мотивов здесь несколько. Один – общеполитический: любое удлинение славянами своей истории противоречит сложившейся политической парадигме в самых ее основаниях, согласно которым есть народы? развитие, ведущие человечество по пути цивилизационного развития, а есть народы ведомые, догоняющие. В рамках этой парадигмы славянам следует быть в обозе, догонять и учиться у Запада. Второй мотив – церковный: христиане принесли свет истины диким языческим племенам, поклонявшимся идолам, стоявшим на низшей ступени развития и не имевшим никакой письменности.

Борьба продолжается, попытки доказать существование докириллической, дохристианской письменности предпринимаются, удается расшифровать многие ранее нерасшифрованные надписи как написанные на славянском (древнерусском) языке, но все они яростно отвергаются оппонентами, считающимися официальной наукой. (Немного подробнее об этом в главе «Буква».) Думается, что спор далеко не окончен, а аргументов в пользу древности и славянской культуры, и славянского языка, имевшего собственную письменность, становится все больше и больше.

Споры – спорами, а азбука с нами? это само по себе – великое счастье! Вспомним-ка – просто для поднятия настроения – «Веселое путешествие от А до Я» Самуила Маршака. Немало остроумных ассоциаций найдено Маршаком в этом назидательном сочинении, призванном помочь детям изучать азбуку.

 
Вот два столба наискосок,
А между ними – поясок.
Ты эту букву знаешь? А?
Перед тобою буква «А».
 
 
А вот и буква «Д» сама
На самоварных ножках.
Эта буква широка
И похожа на жука.
Да при этом, точно жук,
Издает жужжащий звук.
 
 
То вниз, то вверх бежит перо,
Рисуя букву «М», —
Как бы спускаешься в метро
И вверх идешь затем.
 

И так далее, до самой последней буквы:

 
А эта буква оттого
Считается последней,
Что ты себя же самого
Не ставишь в ряд передний.
 

Вот таким назиданием Маршак завершает свое путешествие. Это не единственная азбука в стихах, сочиненная Маршаком. Есть у него еще «Живые буквы» (Алик – авиатор, это значит – летчик: // алым самолетом режет облака. // Боря – барабанщик, Влас – водопроводчик, // Глеб – гранатометчик, меткая рука…). Или «Автобус № 26»:

 
Автобус номер двадцать шесть,
Баран успел в автобус влезть,
Верблюд вошел, и волк, и вол.
Гиппопотам, пыхтя, вошел…
 

Стихотворные азбуки создавались многими поэтами. Среди них есть шуточные, хулиганские, ёрнические и даже абсолютно непристойные, сочиненные чаще всего неизвестными авторами. Я тоже когда-то сочинил нечто подобное. Показывать это нельзя по двум причинах: во-первых, это совершенно нецензурно, во-вторых, мне стыдно…

Актер

Вы можете предположить, что это слово отнесено мною к «главным» по каким-то личным мотивам. Нет, я не актер. И жена – не актриса, и дети… К «артистам» я себя еще могу с натяжкой отнести. Поскольку «артист» – это человек, занятый искусством в широком смысле, так что хоть и с натяжкой, но то, что я порой делаю, можно считать относящимся к сфере искусства. Актер же понятие более узкое: это человек, играющий роли в театре и кино, на эстраде и т. п. Ну, еще и цирковые артисты всех жанров, включая дрессировщиков, – тоже актеры.

Слово это могло бы оставаться на развлекательно-второстепенной периферии моей жизни, если бы не политическая пропаганда. Политики этих «артистов» суют во все дыры, от них никак не спрячешься – я имею в виду пользование телевизором. Те счастливые мудрецы, кто телевизор не смотрит, они и про артистов, можно сказать, ничего не знают. А те, кто смотрит ТВ, будут бесконечно лицезреть их, и не только при исполнении каких-то ролей или рассказывании анекдотиков, но и при обсуждении самых сложных проблем общественного развития. Популярный артист может так повлиять на выборы очередного политического охламона, что ему за это деньги платят. Ну, еще и за то, чтобы он обсмеял и вывалял в грязи соперников продвигаемого политика или проклинаемую им политическую систему. Тут и собственную судьбу можно оболгать и дерьма похлебать: артисту за деньги ничего делать не стыдно! После этого он ощущает себя как знаток, мудрец, гуру и готов уже не по бумажке, а «от себя» объяснять всем смыл жизни.

После того как я легонько пнул актерскую братию, повинюсь, ведь у меня тоже есть любимые артисты. И сыгранные ими роли, созданные образы живут во мне. Хорошие артисты именно за это и пользуются искренней любовью народа и не торгуют ею на политическом рынке.

Хороший актер – драгоценность, большая редкость. Его воздействие на зрителей и слушателей сродни гипнозу. Он вроде бы делает то же самое, что мы все: говорит, двигается, улыбается и моргает… Но его «моргание» способно что-то в нас изменить, включить/выключить… Так что слава артистов, любовь к ним вполне заслуженно переживает их самих.

Аллах

Аллах – на арабском языке то же самое, что Бог на русском. (см. Бог.) Иногда говорят, что «Аллах» происходит от «Аль Илях» – «тот, кому поклоняются, достойный поклонения», – но чаще указывают, что этимология слова до конца неясна.

В Коране слово Аллах используется 2697 раз. Кроме того, сказано: «Воистину, у Аллаха девяносто девять имён, сто минус один. Каждый, кто запомнит их, зайдёт в рай». Имена Аллаха – это описание его различных свойств и качеств: Милостивый, Всеблагодетельный, Милосердный, Сострадательный Пречистый, Дарующий мир и благополучие, Миротворец, Исключительный, Превосходящий, Размеряющий и т. д.

Особым статусом пользуется фраза, с которой начинаются все суры Корана (кроме девятой) и с которой должны начинаться любые официальные документы и устные выступления: «Би-сми-Лля́хи-р-рахма́ни-р-рахи́м» – «Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного».

Широчайшую известность приобрело восклицание «Аллаху акбар» – «Аллах велик», хотя это лишь одно из трех восхвалений, которыми 33 раза завершается молитва. Два других: «Субхана л-Лах» – слава Аллаху, Аль-хамду ли-ль-Лях – «хвала Аллаху».

Аллах – или шире – ислам – вовлечен в контекст русской культуры давно, и это неудивительно, поскольку мусульмане всегда жили бок о бок с русскими и являлись немаловажной частью России. Со времен Древней Руси контакты и взаимодействия с миром ислама были тесными. Разумеется, не только мирными, торговыми, но и военными. (Одни только русско-турецкие войны чего стоят!) Но войны проходят, а культурный обмен, произошедший однажды, остается навсегда.

Гениальный цикл Пушкина «Подражание Корану» («…в пещере тайной, в день гоненья, // читал я сладостный Коран…») не только поэтический, но и этический образец отношения к исламу, к его приверженцам, к Корану и Пророку со стороны русского, православного человека:

 
Творцу молитесь; он могучий:
Он правит ветром; в знойный день
На небо насылает тучи;
Дает земле древесну сень.
Он милосерд: он Магомету
Открыл сияющий Коран,
Да притечем и мы ко свету,
И да падет с очей туман!
 

Пушкин написал стихотворение «Олегов щит», про то как князь Олег «пригвоздил свой щит булатный на цареградских воротах». А Тютчев в своем одноименном «Олеговом щите» писал как бы от чужого имени:

 
Аллах! Пролей на нас Твой свет!
Краса и сила правоверных!
Гроза гяуров лицемерных!
Пророк твой – Магомет!..
 
 
О наша крепость и оплот!
Великий Бог! Веди нас ныне,
Как некогда Ты вёл в пустыне
Свой избранный народ!
 
 
Глухая полночь! Всё молчит!
Вдруг… из-за туч луна блеснула —
И над воротами Стамбула
Олегов озарила щит!
 

Ислам в русской поэзии – обширная тема. В этой связи надо вспомнить и Лермонтова, и Гоголя, и Тютчева, и Толстого, и Бунина и многих других. Вот, например, что писал Иван Бунин в 1903 году в одном из стихотворений своего исламского цикла – «Зеленый стяг»:

 
И не ты ли царишь над Востоком доныне?
Развернися, восстань —
И восстанет Ислам, как самумы пустыни,
На священную брань!
Проклят тот, кто велений Корана не слышит.
Проклят тот, кто угас
Для молитвы и битв, – кто для жизни не дышит,
Как бесплодный Геджас.
Ангел смерти сойдет в гробовые пещеры, —
Ангел смерти сквозь тьму
Вопрошает у мертвых их Символы веры:
Что мы скажем ему?
 

Не проводя никаких политических параллелей с днем сегодняшним, отметим, что проникновение в глубины исламской мудрости со стороны русских писателей было глубоким, бережным, искренним, уважительным. И это отношение сохранилось – но только у подлинно русских писателей, а не вообще у всех, кто использует русский язык для изложения своих взглядов, – и сейчас, несмотря на массированную антиисламскую пропаганду.

А во времена былые виртуозный Николай Гумилев писал:

 
В ночном кафе мы молча пили кьянти,
Когда вошел, спросивши шерри-бренди,
Высокий и седеющий эффенди,
Враг злейший христиан на всем Леванте.
И я ему заметил: «Перестаньте,
Мой друг, презрительного корчить денди
В тот час, когда, быть может, по легенде,
В зеленый сумрак входит Дамаянти»…
 

Стихотворение Гумилева называется «Ислам». А Дамаянти – «из другой оперы»… Дамаянти – прекрасная и верная супруга, воспетая в Махабхарате в ставшем популярным и в Европе эпизоде «Наль и Дамаянти», ставшем символом верности супруги. Но это никакого отношения к исламу не имеет, это – индуизм… Зато – полнозвучная рифма: Леванте – Дамаянти. Но не только рифма, но и повод для гнева этого эфенди:

 
Но он, ногою топнув, крикнул: «Бабы!
Вы знаете ль, что черный камень Кабы
Поддельным признан был на той неделе?»
Потом вздохнул, задумавшись глубоко,
И прошептал с печалью: «Мыши съели
Три волоска из бороды Пророка».
 

Я не буду вспоминать переводы исламской прозы и поэзии на русский язык – просто в силу ее огромности. «Восточных» поэтов в России и особенно в СССР переводили и издавали массовыми тиражами, и все это становилось частью русской культуры, оказывало свое влияние на ее развитие. Для меня с самого раннего детства мир образов «Востока» стал близким благодаря сказкам. В СССР издавали много сказок разных народов, в том числе народов исламской культуры. Это и «Тысяча и одна ночь», и «Туркменские», «Таджикские», «Узбекские» и многие другие сказки, с которыми в сознание входили и персонажи, типа Ходжи Насреддина, Ярты-Гулока, Безбородого Обманщика, и особенности витиеватых речевых оборотов: «О свет души моей!», и восклицания-обращения к Аллаху, и мир темных сил, где властвует шайтан… И это не было тем пропагандистским «восточным колоритом», который высмеивали Ильф и Петров: «Цветет урюк под грохот дней, дрожит зарей кишлак, а сред аулов и полей идет гулять ишак», а естественное и доброжелательное формирование сложного синтетического мира русской-советской культуры, сотканной из культур разных народов.

 
Красотку шейх корил: «Пьяна совсем,
Сегодня этим бредишь, завтра – тем…»
– «Я такова, – сказала, – ты таков ли,
Каким желаешь показаться всем?»
 

Это Омар Хайям (пер. Ц. Бану). А при чем тут ислам? – спросит читатель, если вспомнит, с чего и о чем я начал. Смущенно соглашусь: может, и ни при чём… Это Хайям увел меня в сторону. А он – мусульманин. Переводчица – Цецилия Бенциановна Бану, возможно, сама мусульманкой и не была. Но вот ее супруг – классик таджикской литературы Абулькасим Ахмедзаде Лахути – мусульманин.