– Возьми назад свои слова! – непреклонно повторил Ухряк. Выглядел он в этот момент настолько свирепо и страшно, что никто не решился урезонить его. Таким его вообще никогда не видели. Ухряк слыл спокойным меланхоличным малым, равнодушным ко всему. Он равнодушно рыл землю, равнодушно получал жалование, равнодушно пил пиво и равнодушно взирал на городских девиц, чистеньких, ухоженных, увешанных тяжелыми гирляндами бус. Точно так же он равнодушно реагировал на всевозможные шутки и подколки в свой адрес. Казалось, ничему не в силах вывести его из себя. А уж тем более – привести в состояние зверской ярости, в каковом он и пребывал в настоящий момент.

– Возьми свои слова назад! – повторил Ухряк. Теперь он не кричал, говорил негромко. Но голос его был настолько жутким, что всем оркам вокруг стало ясно – еще немного, и произойдет нечто страшное. Потому что Ухряк и не думал успокаиваться, просто его ярость перешла на новый уровень, и огонь, вырвавшийся наружу, теперь пылал внутри. И пылал жарко.

– Ладно, ладно, хорошо, – быстро сказал рыбак, со страхом глядя снизу вверх на беспричинно озверевшего коллегу. – Беру назад.

– Успокойся, Ухряк, – сказал один из землекопов, уже достаточно пожилой орк с тронутыми сединой волосами, которые были заплетены в две тяжелые косы. – Неправильно это – распускать руки без причины.

Ухряк метнул на него свирепый взгляд, и пожилой советчик в страхе попятился, явно жалея, что сунул нос не в свое дело. Остальные орки тоже притихли, взирая на Ухряка с откровенным страхом. Больше всех был напуган рыбак, который как раз успел полностью прийти в себя, и вдруг осознал, что полученный им удар в челюсть может оказаться далеко не единственным.

– Ухряк, все ведь хорошо, да? – трусливо заблеял он, на заднице отползая от разгневанного коллеги. – Ты извини, если я сделал что-то не то. Я не хотел.

Тут сверху прозвучал громкий властный голос:

– Эй! Кто объявлял перерыв?

Это был бригадир, толстый пожилой орк, зорко следящий за тем, чтобы выжать из наемных землекопов все возможное. И ничто не приводило его в большее бешенство, как беспричинно прерванный трудовой процесс.

Орки в траншее замолчали, понурив головы. Молчал и Ухряк, продолжая громко и свирепо сопеть. Взгляд его был до того дикий, что внушал ужас.

– Я спросил: кто объявлял перерыв? – повторно крикнул бригадир. – Вы что, уши грязью залепили?

Наконец, заговорив хором, орки ввели начальство в курс дела. Бригадир сердито уставился на Ухряка. Тот тоже смотрел на него из траншеи, и взгляд его трудно было назвать дружелюбным.

– Ты зачем драку затеял? – спросил бригадир.

Ухряк молчал. Он осознавал, что объяснение не придется по душе начальнику, и тот, возможно, тоже неподобающим образом выскажется о найденном им шлеме. А в душе Ухряка еще кипела ярость, лютая, звериная ярость, та самая, что толкает на самые немыслимые и страшные поступки. Начни бригадир насмехаться над древней реликвией, и он тоже прочувствует на себе крепость праведного кулака. А вот это, и Ухряк осознавал сие предельно ясно, добром не кончится. За такое, как минимум, упекут в темницу, а потом будут судить. И ничем хорошим суд не завершится. Даже если все закончится просто штрафом, у Ухряка не было денег, чтобы его выплатить. А могут ведь и на каторгу отправить. Куда-нибудь на каменоломню. Ухряк слышал, что условия там были ужасные, и угодившие на карьер орки долго на этом свете не заживались.

– Да ты что, оглох? – рассвирепел бригадир. – Я тебя, пня дубового, спрашиваю: зачем драку затеял?

Ухряк вновь ничего не ответил.

Бригадир громко выдохнул, и произнес уже спокойнее:

– Ну, раз так, то вот что: дуй-ка ты отсюда, да живее. Мне здесь дебоширы не нужны. А вы, остальные, принимайтесь за работу, иначе плату вдвое урежу.

Орки, что-то тихо ворча, разобрали инструмент и вернулись к своему делу. Ухряк, ничего не говоря, наклонился, поднял свою лопату, бережно подобрал найденный шлем, и по прорытым в земле ступеням выбрался из траншеи. Здесь, наверху, он натянул на свое потное тело рубаху из грубой мешковины, и, не оглядываясь, пошел прочь. А его коллеги еще долго потом обсуждали этот инцидент, и гадали, какая муха укусила всегда спокойного и невозмутимого орка. Сошлись на том, что это временная дурь нашла, не более, а завтра он успокоится, станет прежним и придет проситься обратно.

Ухряк миновал Раздрызг, не глядя по сторонам. Шел, низко опустив голову, весь погруженный в свои мрачные думы. Лопату он нес в левой руке, правой же бережно прижимал к широкой груди ржавый шлем древнего героя. Выйдя за городские ворота, Ухряк, не оглядываясь, побрел по дороге, ведущей в родную деревню. Здесь, на просторе, он почувствовал себя лучше, и злость, сжигающая его изнутри, постепенно отступила, сменившись чувством досады. Он только теперь осознал, что потерял работу, которая была его единственным источником дохода. И далеко не факт, что его примут обратно, даже если он попросится, хорошенько унизившись в процессе, рассыпаясь в извинениях и заверениях, что впредь подобного не повторится.

И, тем не менее, Ухряк не считал, что он поступил неправильно. Он наказал непочтительного глупца, вздумавшего насмехаться над славой великих предков, и сделал бы это снова, если бы возникла аналогичная ситуация. К тому же находка взбудоражила его. Едва его руки вырвали из земной плоти ржавое эхо великой эпохи, как в голове молнией сверкнула мысль – вот он, знак!

А разве нет? Разве это не знак? И если это не знак, то что такое знак? Неужели ему должен был явиться дух самого Вандала собственной персоной, и в доступных выражениях изложить волю небес? Дескать, хватит жить в позоре, срамя себя честным трудом. Орки – народ героев и завоевателей. Пришла пора вспомнить об этом.

Ухряк посмотрел на ржавый шлем, который нес с собой, бережно прижимая к груди. Да, это знак. Глупо отрицать. И еще глупее игнорировать. Да и нельзя от такого отмахнуться. Знаки посылаются свыше, и не абы кому. Только избранным!

Ухряка затрясло от возбуждения, и он постарался взять себя в руки. В конце концов, нельзя было полностью исключать и того, что находка старинного шлема была чистой случайностью. Это маловероятно, особенно если учесть, что за всю свою карьеру землекопа, Ухряк ни разу не выкапывал никакой воинской амуниции. Но все же дело могло быть в чистом совпадении.

Тут следовало поговорить с кем-то, кто разбирался в знаменьях лучше, чем он сам. Ухряк прикинул, с кем можно было бы обсудить это дело, и на ум ему пришла лишь одна кандидатура. Да, Эгур был лентяй и враль, но ведь он что-то болтал о знаках. И потом, все остальные знакомые Ухряку орки едва ли были более компетентны в данном вопросе, чем праздный балагур.

Бредя неторопливым шагом, Ухряк добрался до перекрестья дорог, где стоял, гордо взирая в неведомые дали, каменный Вандал. Еще на подходе к статуе Ухряку показалось, что что-то изменилось. Монумент выглядел как-то иначе, нежели обычно, а уж Ухряк хорошо изучил его, поскольку дважды в день проходил мимо и всякий раз останавливался напротив, дабы отдать дать уважения великому воителю.

Подойдя ближе, орк выяснил, в чем дело. Каменный топор, который Вандал держал в своей вытянутой вперед гранитной руке, отвалился, упал и разбился о постамент в мелкую щебенку. Теперь вперед указывала пустая рука. Пустая, да не совсем. Камень обломился таким образом, что на конце ладони образовал длинный острый выступ, похожий на выставленный вперед палец. Этим-то пальцем Вандал и указывал в неведомые дали. Не грозил им топором, как прежде, но словно….

Словно давал знак.

Потрясенный Ухряк остановился напротив монумента, не веря своим глазам. Сначала найденный шлем, теперь вот это. Многовато совпадений, чтобы быть просто совпадениями. Будто некие высшие силы фактически прямым текстом озвучивали ему свою волю.

Ухряк бросил на землю лопату, подошел к статуе и со всей возможной почтительностью возложил к ее основанию найденный в котловане шлем.

– Вандал, великий герой, – произнес он, прослезившись от волнения. – Знак ли это, или же я выдаю желаемое за действительное?

Он замер, ожидая ответа. На мгновение Ухряку показалось, что статуя легендарного полководца вот-вот оживет, покрытый сетью трещин камень дрогнет, и исполинский Вандал, повернув к нему свое мужественное, украшенное боевыми шрамами лицо, скажет нечто важное.

– Вандал! – дрожащим от волнения голосом, повторно воззвал Ухряк. – Скажи!

И вдруг где-то рядом прозвучал ворчливый старческий голос:

– Иди! Чего встал?

От неожиданности и испуга Ухряк подпрыгнул едва ли не выше своего роста, не устоял на ногах и сел задом на обочину. Дикими глазами он уставился на старого седовласого орка, который шел по дороге, ведя за собой тощего ослика, запряженного в телегу. Ухряк так увлекся беседой с каменным изваянием, что не услышал его приближения.

– Встал посреди дороги, и стоит, – продолжил ворчать старик, проходя мимо.

Он неодобрительно покосился на сидящего на обочине Ухряка, покачал головой, и буркнул:

– Молодежь!

Старик проплыл мимо. За ним тащился старый осел, который тоже посмотрел на Ухряка с осуждением в глазах.

Телега, скрипя, проползла мимо и стала удаляться. Ухряк все еще сидел на обочине, тупо глядя ей вслед. Он был потрясен до глубины души. Теперь уже не было никакого смысла обманывать себя. Да, это знак. Точнее, целых три знака. Видимо, высшие силы сочли его изрядным тугодумом, раз не ограничились одним знаменьем. Но хоть он и тугодум, зато избранный тугодум. Ведь знаки посылаются лишь избранным, это совершенно точно.

Ухряк медленно поднялся на ноги, походя отметив, что его всего колотит нервная дрожь. Его это не удивило. Подобные вещи происходят не каждый день. И не с каждым. Судьба избрала его для чего-то. Но для чего?

Он посмотрел на каменного Вандала, затем на ржавый шлем у его подножия, и невольно усмехнулся. Да, похоже, он действительно тугодум. Для чего же еще, как не для возвращения его народу былой славы и величия? Разве возможна иная цель?

Ощутив весь груз свалившейся на него ответственности, Ухряк едва не сел на обочину повторно. Но он устоял. Наклонился, поднял с дороги лопату, и вновь обратил взор к гранитному Вандалу.

– Великий герой, – произнес он с чувством, – обещаю тебе, клянусь, что не подведу! Наш народ вернет себе былую славу.

Вандал ничего не ответил, но Ухряку показалось, что он прочел на каменном лице воителя выражение одобрения.

– Не подведу! – повторил Ухряк, и сжал свои огромные кулаки. – Клянусь!