Глава 17
Возвращение на Тверскую

Аршинов уверенно шел по знакомому туннелю, не включая фонарика, и рассказывал о последних новостях.

– Помнишь, Толян, я у тебя щупальцами интересовался? Так вот, никакие это не щупальца, а змеи. Подземные, понимаешь? Они сквозь грунт с такой скоростью чешут, что теперь ухо востро держать надо. Одну атаку мы отбили, но думаю, эта мерзость теперь с силами соберется и на нас опять попрет. Если автомат в руках и патронов достаточно – бояться особо нечего, но если ты один, да еще безоружный, в туннеле окажешься – пиши пропало. Из наших одного утащили так быстро, что и глазом никто моргнуть не успел. Непонятно только, откуда взялись вдруг. Один умник сказал, что, может, они это… мигрируют. Дай бог, чтобы он прав был. Потому что, если они сами не уйдут, мы с ними точно ничего не сделаем… Мда. Его-то они и схавали.

А Толе было достаточно просто слышать голос прапорщика, такой уверенный, такой домашний. Голос человека, который был надежным якорем, связывающим его с Гуляй Полем, с прежней понятной жизнью, который мог бы быть его другом и который все еще может-таки другом стать. Толя был уверен: отыскав Аршинова, он сделал даже не половину, а большую часть дела. Сознание того, что долю забот можно теперь переложить на надежные плечи, позволяло расслабиться от многодневного напряжения.

Он улыбнулся в темноту. Аршинов – настоящий, крепкий мужик. Он никогда не покажет удивления, а уж тем более страха. Даже о червях прапорщик говорит таким будничным тоном, словно служил с ними в одной части. Лучшей кандидатуры для похода на Корбута и его подопечных нечего и желать.

Аршинов отвел Анатолия и Краба метров на двести от развилки. Прозвучал негромкий щелчок, скрипнула дверь. В темноте раздались удаляющиеся шаги прапорщика. Вспыхнул огонек керосиновой лампы, и Анатолий увидел, что они не в какой-то подсобке, а в очень большом помещении, дальняя часть которого терялась во мраке. Можно было лишь различить очертания огромных шкафов, выкрашенных в темно-зеленый цвет и снабженных написанными через трафарет буквенно-цифровыми обозначениями. Именно таким и представлял себе Толя военный склад.

Аршинов поставил керосинку на стол, заваленный проводами, трубками и кусками проволоки.

– Мой секретный ангар. – Прапорщик с гордостью обвел склад рукой. – Здесь можно найти все, чего душа пожелает: от мелкокалиберной винтовки до гранатомета «Муха». Там в углу бочонок с краном. Можете умыться, а заодно и сбросить свое тряпье. Особенно это касается тебя, нарядный дружок. Я понимаю, ты играешь в семафор, но хотелось бы привлекать поменьше внимания.

Анатолий ожидал, что Краб сорвется и пошлет прапора в дальние дали, но тот избавился от своей одежды молча и с видимой охотой. Они с наслаждением умылись чистой, холодной водой, и Анатолий пожалел лишь о том, что бочонок оказался слишком мал. Наметанным глазом бывалого старшины Аршинов определил размеры одежды и обуви. Когда умывание закончилось, Анатолия и Краба уже ждали комплекты формы.

На очищенном от инструментов и деталей столе стоял чайник, кружки и глубокие алюминиевые тарелки, доверху наполненные холодной свиной колбасой.

Во время еды Аршинов не докучал расспросами. Он просто посасывал свою самокрутку и смотрел на то, как работают челюсти и исчезает с тарелок колбаса. Утолив голод, Анатолий заговорил. Уже после первых слов лицо Аршинова помрачнело. На протяжении рассказа он несколько раз вскакивал с табурета и мерил шагами склад.

Когда Толя договорил, Аршинов закурил, качая головой:

– А на Войковской все еще ждут возвращения вашей группы.

– Группа еще действует, – серьезно ответил Анатолий. – Пока я жив, группа действует.

– Что будем делать? – Аршинов уселся напротив него.

– Для начала надо отпустить этого парня, – кивнул Толя на Краба. – Это мой проводник. Я ему патронов должен… Десять рожков.

Аршинов присвистнул, но не отказал. Сходил за патронами, принес набитые магазинами подсумки, положил перед Крабом. Однако тот награду не принял.

– Не надо мне этого. Лучше рассчитайся со мной по-другому, Том.

Толя внимательно посмотрел на него:

– Это как?

– Знаешь… Мне с тобой понравилось. Звучит, может, туповато… Но вроде как смысл какой-то у жизни появился. Чувство, что не зря все. Что для истории. – Он улыбнулся.

– Уверен? – немного оторопев, спросил Толя. – Мы, может, на смерть идем.

– Господи, – притворно испугался вор. – Это же у нас обычное дело, заместо ужина.

– А Крест?

– А что Крест? Он мне не папа и не мама. Такой же бизнесмен, как и все остальные. Только у него теперь свое дело, а у меня свое.

– Мир спасать? – усмехнулся Толя.

– Тебя из дерьма вытаскивать, – нагло подмигнул Краб.

– Да пусть идет, раз сам хочет, – высказался прапорщик.

– Он вообще-то вор, – предупредил Аршинова Анатолий.

– И что? А я – убийца, ёлы-палы.

Прапор прикурил одну самокрутку от другой, пустил едкий дым и оскалился.

– Ну и слава Кропоткину, – подытожил Толя. – Теперь к делу. Цель у нас та же – станция Дзержинская. На сей раз нас никто не проведет через границу… Штурмом, понятное дело, мы ее никогда не возьмем. Я оттуда выбрался через Лубянское кладбище. Но обратного пути найти не смогу. Остается только проникнуть с поверхности. Найти будки вентиляционных шахт, вскрыть и спуститься вниз. Надеюсь, сверху красные никого не ждут. Прапор?

– Будки действительно есть, и над станцией Лубянка – ты извини, я уж ее по старинке – их в изобилии, – откликнулся Аршинов. – Оружие, снаряжение, тротил у меня есть. С дверью проблем не возникнет. Пусть хоть на сто засовов запирают, у меня взрывчатки хватит. Только одна проблема: кто-нибудь из вас бывал наверху?

– С детства не выходил, – признался Толя. – И очень соскучился.

Аршинов одобрительно ухмыльнулся:

– Это, поверь мне, не так весело, как ты думаешь. Но увлекательно. Потянуло меня на приключения на старости лет… Придется, видно, по полной программе.

Прапорщик скрылся между шкафами и вскоре вернулся с картой, на тыльной стороне которой виднелись бумажные полоски, скрепляющие истертые места. Со стола убрали посуду и расстелили план.

Карта была особенная, не чета тем, что Толя встречал раньше, где станции располагались по определенным геометрическим правилам: окружность, прямые линии. На этой карте станции Метро были не главными. Заключенные в кружки, красные буквы «М» рассыпались по улицам, проспектам и площадям в полном беспорядке.

– До Лубянской площади дойдем по Тверской. – Аршинов провел пальцем по улице, отмеченной на карте жирной зеленой линией. – Знакомый бродяга-сталкер говорил, что там пока безопасно и ночью можно пройти, не встретив ни одного чудища. На звезды кремлевские только смотреть нельзя… О Театральном проезде ничего не слыхал, но если не ловить ворон, то проскочить его можно минут за десять. А начать, друзья мои, придется со станции Тверская. В общем, к старым приятелям, Толян, хочешь не хочешь, надо идти. Разговаривать с этими отморозками – не самое приятное из занятий, но я надеюсь, что, если им дать на лапу, проявят человечность.

Анатолий подошел к брошенным на пол лохмотьям, вынул из кармана брюк картонные прямоугольники, полученные от Михаила, и показал Аршинову:

– Здесь два пропуска. У Краба есть свой.

Прапорщик взял протянутую карточку и присвистнул:

– А вы даром времени не теряли. Черт меня возьми, если это не пропуска ганзейских дипломатов. Ловко! С такими ксивами жизнь становится милее.

В прошлый раз Толя рассчитывал, что в контакт с подданными Рейха вступать больше не придется. Тогда он еле удержался от того, чтобы полезть в драку. Сможет ли он вытерпеть вновь и не сорваться? Оставалось надеяться лишь, что на Тверской они не задержатся. Да что там делать? Нашли нужного человечка, всучили ему взятку, выбрались на поверхность. Ничего, как-нибудь выдержит. Соберет в кулак всю волю и постарается меньше смотреть на мерзкие рожи.

– Хороший план. Когда выходим?

– Собираемся, поспим пару часов, и в путь.

Аршинов уложил гостей на длинных ящиках, а сам, прихватив керосинку, исчез среди шкафов и стеллажей. Подложив руки под голову, Анатолий смотрел в потолок. Он думал, что не сможет уснуть, но довольно скоро обернулся в мягкий кокон сна. Ему приснился город…

Он увидел Москву с высоты птичьего полета. Дома, улицы, проспекты и скверы выглядели как разноцветные кубики, параллелепипеды, квадраты, круги и линии. Среди игрушечных на вид жилых массивов то тут, то там мелькали обозначения станций Метрополитена. Анатолий понял, что видит не сам город, а во много раз увеличенную, объемную карту Аршинова.

Карта была живой. По улицам двигались машины, а во дворах домов и на тротуарах можно было рассмотреть фигурки людей. Они спешили по своим делам, спускались по игрушечным лестницам под землю, выходили наверх, соединялись в группы, вновь разделялись, чтобы растекаться по улицам людскими реками и маленькими ручейками. Обитатели гигантского муравейника влюблялись, женились, рожали детей, дрались и убивали друг друга, не подозревая о том, что их расписанной по минутам жизни вот-вот придет конец. Анатолий это предвидел, поскольку сейчас был Богом, бестелесным существом, парившим над Москвой.

И вдруг воздух сгустился настолько, что стал похожим на стекло. Вслед за этим невидимая, гигантских размеров воздушная волна прокатилась по городу, сметая все на своем пути, ломая деревья, как спички, оставляя после себя остовы строений с пустыми глазницами окон. Менее устойчивые домики сминались и рушились, словно карточные, погребая под обломками оказавшихся вблизи человечков. Машины взмывали в воздух, как игрушечные, сталкивались, отлетали к тротуарам, прямо под падавшие фонарные столбы. Какое-то время взрывались фонтанами голубых искр поврежденные линии электропередачи. Яркие краски стремительно тускнели.

Теперь Анатолий видел Метро. Оно тоже изменялось. Сначала остановились поезда, затем на станциях и в туннелях погас свет. Когда он загорелся вновь, то был уже не электрическим. Тусклые оранжевые огоньки осветили остовы составов. Вновь появились люди. Совсем непохожие на тех, кто ходил по поверхности. Вездесущая, проникающая во все щели серая пыль обесцветила одежду и лица. Обитатели Метро брели от станции к станции в поисках лучшей жизни. Многих поглощали темные туннели, а те, кто добирался до цели, разочаровывались в ней и продолжали бесконечное путешествие под землей.

Изменились обозначения станций. Теперь вместо красных букв «М» в кружки были заключены другие знаки: коричневый круг Ганзы, красный флаг коммунистов, трехногая свастика Рейха, пентаграмма сатанистов. Анатолий отыскал Дзержинскую-Лубянку. Она обозначалась глазом. Черным, окруженным серебряным нимбом зрачком. В отличие от других символов око профессора Корбута пульсировало, втягивая в себя энергетические потоки соседних станций. Оно пожирало жизненные силы Метро, чтобы смешать их в жуткий коктейль и выплеснуть его обратно в туннели.

Последними, кого увидел Анатолий перед тем, как вырваться из пучины кошмара, были существа, оккупировавшие поверхность. По завалам битого кирпича, потрескавшихся бетонных блоков и ржавых металлических конструкций хаотично метались черные и серые тени…

Анатолий почувствовал сквозь сон, как кто-то трясет его за плечо.

– Томский, кончай дрыхнуть. Пять часов спишь, – раздался над ухом голос Аршинова. – Я здесь не для того, чтобы тебя сторожить!

Анатолий сел, потер глаза и зевнул. Прапорщик с помощью Краба уже собрал все необходимое для путешествия. Снаряжение упаковали в большие рюкзаки на алюминиевых рамах. Пока Анатолий споласкивал лицо остатками воды из чайника, прапорщик еще раз изучил карту и спрятал ее в рюкзак.

Обратный путь до Белорусской показался Толе коротким.

Он больше молчал, думая о том, что увидит, когда выйдет на поверхность, и что ожидает его в лаборатории Корбута. Ему вспомнилась Елена. Там ли она еще? Надеется ли, глупенькая, повести в последний бросок удивительный метропаровоз? Или смирилась уже с тем, что ей уготована роль безгласной подстилки для мерзкого толстяка? Нет, такая девушка ни за что не смогла бы жить обманутой и использованной! Тогда что же – сбежала? Брошена в тюрьму? Изнасилована и покончила с собой? Убила Никиту? Чем больше Толя думал о ней, тем больше распалял свое воображение.

Ведь он действительно влюбился.

Конечно, на Гуляй Поле у него бывали женщины – посвящение в боевики по-анархистски без этого не обходилось. Женщины бывали, а любви не было. Так просто, остудить пыл, позабавиться.

А тут… Но что, если она уступила Никите? Нет, добровольно она с ним никогда не станет… С этим мерзавцем… Хоть он для нее и начальник, и благодетель… Или станет?!

Одно было точно: Никиту Толя хотел задушить голыми руками. Даже к Корбуту он такой зверской злости не чувствовал. Одно дело – злой гений, другое – элементарный ублюдок и подлец.

А если она там? Если сидит в тюрьме, отказав сластолюбцу? Тогда, конечно, Толя освободит ее! Но сможет ли забрать с собой? Пойдет ли она, комсомолка, с ним – анархистом?

Толя улыбнулся. Он вдруг понял, что его Елена Прекрасная тянула его на Дзержинскую ничуть не меньше Корбута, и желание увидеть чудесную девушку вновь вело его на проклятую станцию ровно настолько же, как и намерение спасти мир. И не факт, признался себе на миг Толя, что целый мир был важнее.

Тем временем Аршинов и Краб в очередной раз полаялись и в очередной раз помирились.

Люди в форме, с автоматами на плечах и диппропусками Ганзы в карманах вызывали у дозорных центральных станций недоуменные взгляды. Но задерживать их никто не решался. Оставив позади Белорусскую, группа приближалась к Маяковской, когда произошла небольшая заминка. Фонарик выхватил из темноты странную груду, лежавшую прямо поперек путей. Свет заставил груду ожить и зашевелиться. Прикрывая глаза рукой, с земли поднялся явно не успевший протрезветь мужичок. Он долго смотрел на троих парней в камуфляже, а потом рванулся к Крабу:

– Здоро́во! Ты чего так вырядился?! Ссучился, падла? К вохрам подался?

– Отвали!

Краб оттолкнул кореша, достал из рюкзака подсумок с рожками и швырнул его к ногам пьянчуги.

– Кресту отнесешь. Передашь, чтобы обо мне больше не вспоминал. Скажешь, мол, помер Краб.

– Так ты мертвый? – разинул рот мужичонка и протер пьяные глаза.

– Труп-трупом! – кивнул Краб и отвернулся от старого знакомого.

Подниматься на платформу станции не стали. Держась у путевой стены, быстро проскочили эту клоаку и двинули дальше.

Уже в туннеле, ведущем к фашистскому треугольнику, чувствовалась напряженность.

Что-то, что не позволяло расслабиться. Аура страха. Нервы пошаливают, сказал себе Толя, но автомат сжал покрепче. Вскоре появился и первый признак приближения Рейха.

У стены лежал человек. Одежда, давно превратившаяся в лохмотья, едва прикрывала почерневшее от побоев тело. Он был мертв. Покойник прикрывал голову руками, но Анатолий заметил лысину, окруженную венчиком седых волос, багровый след от кольца на шее и горб. Цербер. Несчастный старик вырвался наконец на свободу. Ему больше не надо лаять, развлекая скучающих фашистов. Анатолий снял с себя куртку и накрыл горемыку. Больше ничего сделать было нельзя.

На блокпосту их встретил знакомый офицер. Он узнал Анатолия и развел руками:

– Опять ты, шутник. И снова к Малюте?

– К нему.

– Прокол. Нет Малюты.

– В отлучке?

– В отключке. Похоронили мы его вчера. Он хватил лишнего и решил с Цербером побаловаться, а старикан совсем взбесился. Ну и перегрыз рыжему горло. Собака загрызла хозяина. Такие вот дела. Теперь у нас ни Малюты, ни Цербера. Так что ты вовремя, цепь свободна.

Толю передернуло. Однако пришлось сдержаться.

– Не спеши. – Краб предъявил веселому офицеру пропуск Ганзы. – Мы здесь по дипломатической части.

– Ага. Дипломаты, – скептически оглядел Краба фашист. – Ты вообще на цыгана смахиваешь. А с цыганами у нас переговоры короткие.

Вперед выступил Аршинов, выразительно позвякивая патронами.

– У нас, партайгеноссе, дипломатическая неприкосновенность. Отойдем?

– А может, и не цыган. Темень такая, попробуй разгляди, – задумчиво произнес офицер, вернувшись через три минуты с оттянутыми карманами.

– Бизнес есть бизнес, как говорят у нас в Ганзе, – довольно улыбнулся Аршинов.

– Пропустить этих! – крикнул офицер своим подчиненным и опять обернулся к Аршинову: – Часика два придется подождать. Гермоворота за здорово живешь открыть не получится. Придется к начальству идти, своей головой ручаться. А там гестапо, проверки… – Он вздохнул.