Глава 2

1960 год.

Ничто хорошее не длится вечно, а плохое может идти бок о бок с человеком всю жизнь. Вот бы знать – почему? А может человек сам и решает, какой дорогой ему идти от начала и до конца?

Мать Захара, Наталья, красавица с длинными вьющимися волосами цвета ночи и такими же цветом широко распахнутыми глазами, девушка миниатюрного роста и очень привлекательной фигурой, навсегда ушла вместе с весёлым летом, оставив после себя печаль осени. А какая в семье царила идиллия, когда эта фея была живой! Её муж, отец Захара Василий, тридцати семилетний тракторист совхоза «Колос», горячо любил их обоих. Завсегда со смены бежал домой, бросая своих товарищей, заходящих после работы в пивнушку, что всегда работала через стенку с совхозной столовой. Приходил домой и радовался, что около палисадника его встречает красавица жена и уже, почти повзрослевший сын.

Захару тогда подходил шестнадцатый год. Всё о чём только мечтать в то время парень его возраста, было у Захара, даже мотовелосипед Рига-1 зелёного цвета и своя комната, так называемая «детская» с собственным телевизором марки «Рубин». Время было великолепное и ничего не предвещало беды до одного вечера, когда Наталье стало внезапно плохо. Её колотило от озноба, а область поясницы разрывала адская боль, от чего женщина, поначалу сдерживалась и не подавала вида, но потом стала кричать, падая на колени. Однажды ночью всё же вызвали скорую помощь, когда Наталья целый час не приходила в себя. Дня через два доктора оповестил Василия о том, что у Наташи неизлечимая почечная болезнь. Недели через три мать Захара умерла.

Месяц тишины. Не заканчивающейся и вязкой как бескрайнее болото. Общались только взглядом и мимикой, лишь изредка обменивались небольшими предложениями о школе и предстоящем дне. Иногда тишину разрывал звон разбитой тарелки, которую Василий остервенело, швырял о стенку, когда её, третью, ставил на стол перед ужином. Захар забегал на кухню, а отец встречал его виноватой короткой улыбкой:

– Тарелку разбил…

– Опять? – собирая осколки в который раз, спрашивал Захар.

–… Опять, – хмурился Василий, пока сын спиной к нему ползал по кухне.

Собирая осколки, Захар видал под столом пустые бутылки из-под водки. Видал, но молчал. Он знал, когда взрослым плохо, они пьют водку и тогда им становится хорошо. У Димки-одноклассника даже мать водку пила, когда мужа схоронила, но вот что-то ей хорошо всё не становилось, раз пила она её уже лет пятнадцать. Наверно водка была не от этого.

Однажды, когда Захар вернулся домой со школы, его позвал на кухню отец. Там, за накрытым столом, сидела женщина, с сигаретой в левой руке и скромно улыбаясь Захару, осторожно кивнула. Захар и раньше видел эту женщину у отца на работе. Та кажется, была дояркой или просто ухаживала за скотиной, парень уже не помнил. Среди подъеденных салатов и вскрытых консервов, стояла открытая бутылка водки. При виде сына, отец привстал и как юноша, что привёл  домой девушку, несколько раз указал рукой в сторону курящей женщины и не решительно произнёс:

– Вот, сынок. Это Зинаида. Зинаида Климовна. Вот так, сынок

В тот момент Василий распознал мысли сына, и когда женщина ушла, они вышли с ним на крыльцо. Отец не курил, как впрочем, и не пил уже лет десять, но Захар уже стал привыкать к тому, что отец, хоть и, поглядывая на сына, но всё же подкуривает сигарету. Они долго молчали и просто смотрели в пустоту. И тогда Василий начал первым:

– Тебе никто и никогда не заменит мать. И семья это не только обнимания и поцелуи на ночь. Семья это ещё и финансовое положение. И один я не вывезу. Через год тебе уже куда-то надо поступать… Да даже и не в этом дело. Даже простейшее «варить», нам и то некогда с тобой. Дом скоро превратиться в комок грязи… А здесь… Здесь хоть какая-то помощь будет… А мамку тебе никто не заменит.

Захар понял план отца, как только зашёл домой. Да, действительно, никто и не требует называть Зинку матерью, да и жить она возможно у них и не будет. В дом они зашли, обнявшись как друзья, совершившие хорошую сделку.

***

Прежде чем залить пожар ночного кошмара, заметно подсушившего всё внутри, Николаю пришлось выпить три стакана холодной воды. Ближе к обеду пришла тётя Вера и сразу спросила у Николая, что это у него за синяки на обоих предплечьях. Сиреневые пятна расплывчатой кляксой выглядывали из-под краёв безрукавки парня, и он инстинктивно, словно приличный школьник, получивший тумаков от сверстников, закрыл их ладонями. Он и сам уже с самого утра заметил эти синяки и, не вспомнив причину их возникновения, пожал плечами:

– Я с утра на полу проснулся… Упал видимо, – виновато произнёс Николай, садясь за стол. Тётя Вера уже поставила на него дымящуюся кастрюлю с супом и выкладывая его в глубокую тарелку, покачала головой:

– Осторожней надо быть, – с материнской интонацией произнесла соседка, смотря на Николая с таким лицом, будто решала сложнейшее математическое уравнение. – Сам упал, говоришь?

– Сам, – Николай даже обернулся, словно в комнате был ещё кто-то, кто мог скинуть его с кровати.

– Ага, – протянула тётя Вера, решив уравнение. – Ну ладно… Вечерком принесу тебе твоих любимых пирожков с морковью… Кстати, дядю Гену ведь знаешь, слесаря?

Не знать дядю Гену-слесаря мог разве что залетевший в город марсианин. И знали его не из-за того, что он один единственный обслуживал почти двести квартир, но ещё и за то, что он делал это, мягко говоря, в нетрезвом состоянии и когда у него получалось всё-таки наладить то, за что он брался, некоторые просто начинали аплодировать.

– Знаю – произнёс Николай, наверное, не удивив тётю Веру

– Ему сегодня собутыльники ночью голову отрубили… топором…

Образ твари в тельняшке тут же всплыл в голове Николая, как кадр из ужасного фильма, который он смотрел ночью. Запах водки из огромной пасти, отсутствие головы и кладбище… А ещё голос матери, оповещающий Николая о приходе «боли». Совпадение?..

Покормив Николая, тётя Вера снова ушла на работу. Парень взял стульчик с комнаты и, перенеся его на балкон, сел, положив руки на край балкона. Внизу, у дома напротив,

Радуясь очередному летнему дню, кружилась над окнами стая озорных воробьёв. Догоняя друг друга, они громко чирикали, играючи клевали друг друга, круто разворачивались и уносились в противоположную сторону. Уж точно, видимо, играли в догонялки. Следя за воробьями, взгляд Николая неожиданно упал на одно из окон десятиэтажного дома, напротив.

Вдоль стены ползло что-то круглое и волосатое. Николай даже привстал со стула и прищурившись, стал всматриваться в существо. Волосатый комок медленно полз кверху, оставляя за собой бардовый след, как улитка оставляет за собой след слизи, когда ползёт по какой-то поверхности.

«Мяч» – так назвал для себя Николай ползучее существо – плавно поднимался всё выше и выше, останавливаясь на мгновенье почти на каждом этаже, словно заглядывал в окно, в поисках чего-то. Потом снова, отдохнув, продолжал ползти вверх, и Николай вдруг почувствовал, что слышит, как движется этот «Мяч».

«Чвак… чвак… чвак» – раздавалось в голове Николая и его вдруг затошнило. Он зажмурил на секунду глаза, когда открыл их, мяч уже полз в сторону милицейской машины и, спрятавшись за одним за неё колёс, притих, ожидая чего-то непонятое.

Под вечер пришла тётя Вера и принесла, как обещала, пирожки с морковью. Николай отставил тарелку с пирожками в сторону и пообещал съесть их ближе к ночи, жалуясь на то, что долго не может заснуть. Долго сидеть тётя Вера не стала, сказала, что завтра на почту приходит пенсия и надо идти на работу почти за два часа раньше, чтобы подготовить всё к нашествию пенсионеров.

– Если что случится, постучи громко в стену или на площадку выбеги и в дверь стукни – проинструктировала соседка.

–А что может случиться? – насторожился парень, и у него от волнения заходил кожа за ушами.

–Ну, мало ли… – произнесла тётя Вера. – Или сон дурной, или плохо станет.

–А от чего плохо станет? – не унимался Николай, всматриваясь в глаза женщины, словно она должна была подмигнуть или скосить их, объясняя причину, от чего Николаю должно стать плохо.

–От пирожков, – улыбаясь, поставила точку в разговоре тётя Вера, поднося пустую тарелку к глазам парня. – Если ты съешь на ночь все шесть.

Николай улыбнулся в ответ и, проводя соседку, уселся перед телевизором. На экране светилось название одного фильма, которое любили они смотреть с матерью. Он даже машинально оглянулся в сторону кухни, но потом, опечаленным видом посмотрел на телевизор и кнопкой пульта отключил его. Потом он ещё долго смотрел на свой чёрный силуэт в отражении телевизора. Ему сейчас казалось, что вот именно такой в данную секунду существует мир вокруг него – такой же серый, без признаков эмоции и однообразный, как не подвижное отражение Николая. Вокруг тревожно позванивала тишина, будто кто-то заблудился в тумане, и ищет выход из него, определяя себя колокольчиком. Звон был разным: то резким и настойчивым, то затихал на мгновение, то вновь гремел, уже как рядом, вылезая из глубин подсознания. И когда звон превратился в металлический скрежет, Николай вдруг понял, что звенит не тишина, а лязгает ручка двери, поворачиваемая кем-то из комнаты матери.

Глава 3

"Глухарь… Ни топора, с помощью которого слесарю отрубили голову, ни признаков застолья, в котором участвовали бы, по крайней мере, два человека. И дверь пришлось взламывать, когда заходили в квартиру. Убили и закрыли дверь за собой на ключ? Из всех показаний – только истошные крики о помощи… Глухарь"…

Не прекращая думать о сегодняшнем уголовном деле, Егор Петрович зашёл в свою квартиру и, положив в прихожей наверх шкафа синюю папку, сбросил с ног запылённые ботинки. Пройдя в зал, где стоял диван, придвинутый к стене, два кресла с журнальным столиком, и тумбочка с бронзовыми слонами наверху, между которых блестел на свету лампочки циферблат часов, показывающий первый час ночи. Бумажной работы снова оказалось больше, чем ушло времени на поиск головы, которой не оказалось на месте преступления, и топора. Расстегнув китель, майор вытащил из кобуры ПМ и аккуратно положил его в тумбочку. Шевеля пальцами ног, запуская кровь в них, спасая от застоя, полученного от долгого пребывания ног в ботинках, Егор Петрович почувствовал приятное тепло в ногах. Ворочая стопами, издавая ими лёгкий хруст, мужчина устало зевнул и принялся растирать застоявшиеся мышцы на шее, окаменевших от многочасового сидения за письменным столом. Позже, скинув изрядно поднадоевший китель, сковавший всё тело, он прошёл на кухню. Внутри пузатого холодильника, похожего на большой белый сейф, его ждала бутылка «армянского». Взяв её с собой, он пришёл обратно в зал и присев на диван задумчиво опустил взгляд на пол, вспоминая события одного ужасного дня,что молодому офицеру подарил награду за поимику особо опасного преступника.

***

Обглоданные крысами тела людей висели вверх ногами над огромной кучей сгнившего картофеля в самом углу хранилища. Без кожи и с выеденными лицами, в них уже было невозможно признать ни одного пропавшего без вести человека. Последний раз в Матрёнином Хворе их видали в доме семьи Жаровых. Свидетели наперебой рассказывали о человекоподобном монстре, который взялся ниоткуда, как раз после исчезновения Захара Васильевича. Высокий человек в чёрной мантии и огромным горбом на протяжении года держал в страхе деревню. О его существовании знали все и некоторые даже видели маньяка« вживую», чудом избежав гибели. Все описывали его как демона с горящими глазами и уродливым лицом, на которое, если смотреть долго, можно сойти с ума. Местный участковый был осведомлён обо всех слухах о деревенском маньяке, но не оставляя улик, убийца считался лишь плодом воображения сельчан. Всё было как на ладони. Одни гибли в поножовщине друг с другом; другие оканчивали с жизнью самоубийством, иногда извращённым способом.

Так, один алкоголик сам себе отрезал половые органы, прежде, вырезав органы у своей подруги. Оба умерли от потери крови в нескольких метрах от могилы Натальи Жаровой. И хоть в это время, свидетель, что был третьим в этой компании и твердил о чудовище в человеческом обличии, участковый не поверил парню. Он, как и те двое были недоделанными сектантами, что устраивали оргии на кладбище. В ходе расследования, было доказано, что именно этот парень и убил тех двоих, свалив вину на мифологического убийцу.

Людей, что висели вверх ногами, что потом, задерживая дыхание, снимали областные милиционеры, не стал съедать даже каннибал, оставив тела на пропитание пожирневшим грызунам. Сейчас в его котле кипели останки от извращенцев, что сношались на могиле его матери. В углу, тяжело дыша, расставив ноги, сидела его последняя жертва и с ужасом ждала, когда маньяк начнет впихивать в нее полусырое мясо.

– Кушай,– будет неразборчиво говорить монстр, отмороженными пальцами нажимая на скулы девушки, толкая ей в рот горячую ложку.– Тебе рожать скоро, сил много надо. Теперь ни баба Зоя будет принимать у тебя роды, а я …Убить?.. Нет, я не убью Галину. Галина моя любимая… Ребенка?.. Ты же не убьешь ребенка? Ты не сможешь этого сделать… Да, пусть сначала подрастёт, мы потом его убьём… Когда он будет походить на Витеньку.

Монолог каннибала всегда был похож на бред двуличного человека, и со стороны это всё напоминало разговор с самим собой. Кто-то второй жаждал смерти всех окружающих маньяка, хотя сам он явно не хотел беспричинной жатвы. Вот только кто был из них хозяином этого искалеченного тела, понятно не было. Иногда маньяк ревел, совсем как обиженный мальчик и падая на колени перед Галиной целовал ей ноги, умоляя простить. Иногда он подбегал к ней и больно пинал в живот, дико крича, чтобы урод находившейся в её утробе сдох.

Сама же Галина уже сбилась со счёта, сколько времени она находится в этом сыром и душном подвале, задымленным от железной печи. Её живот уже заметно подрос и наверное пленница сидит в заточении уже больше двух месяцев. За это время её пленитель, как древний человек приносил жене в пещеру зверей, натаскал в хранилище больше десятка убитых им людей. Чаще всего одежда на них была не первой свежести, а отекшие лица явно принадлежали запойным алкоголикам. Часами маньяк кропотливо расчленял свою жертву и густо засыпая солью, складывал их в глубокую яму, что собственноручно выкопал именно для этого.

На поверхность каннибал выходил через вентиляционную трубу, что с годами превратилась в просторный выход. Вход в подвал же, пленитель завалил каменным мусором, собрав его от старой школы. И как мальчику, десятилетнему сыну дачников, удалось проникнуть в хранилище, для женщины до сих пор оставалось загадкой.

Но один вопрос всё же терзал её всё время, что она находилась здесь. Внешние черты лица маньяка, сшитые проволокой и веревками; его горб и заметная хромата напоминала ей Захара. И если это Захар, то значит, это он убил своего отца, Зинку и всю местную шелупонь, что пировала в тот день в доме его родителей. И если это Захар, то…

На следующий день, когда Галина услышала, как её парень героически расправился с насильником матери, она тут же разорвала отношения. Узнав через неделю, что ещё и беременная, скорее всего, от Витьки, побежала к бабе Зое. Но бабушку предательски отказалась от выполнения процедуры аборта, сказав, что перешла на божью сторону. Выехать в районный центр не дал один случай, и Галина опоздала с абортом. Тогда в соседнем городе взорвался завод, и в эпицентре трагедии развернули палаточный медгородок. Там Галина потеряла почти месяц, пока из-под завалов вытаскивали пропавших без вести рабочих.

И вот это обезображенное лицо, еле уловимое в сумерках подвала, прикрытое замусоленными волосами было знакомо Галине. Она ловила себя на мысли, что знает жестокого убийцу и каннибала, но всё же прогоняла мысль о том, что это и есть Захар. Захара убил Виктор. И точка. Тот несчастный мальчик и мухи не обидит, а этот не задумываясь содрал кожу с живых Витькиных друзей, посыпая их солью как рыбу, заготавливаемую на зиму. Крик истерзанных людей не кончался несколько дней, от чего Галина сама начала терять сознание. Позже, одним за другим убийцы всё же умерли от потери крови и болевого шока. Теперь, по кусочку их доедали крысы.

В тот день, чудовищный маньяк, как всегда, пытался накормить женщину мясом. Пленницу выворачивало наизнанку, когда её рот наполнялся сладковатым куском мяса, но изверг проталкивал его дальше своими обмороженными пальцами, как ни в чём небывало улыбаясь разорванным ртом.

Взрыв возле входа приглушил собой женские вопли, а яркие вспышки и закладывающие уши хлопки шумовых гранат оглушили находящихся в подземелье маньяка и жертву. Никто ничего не мог понять. Военные, что были вызваны для спасательной операции по освобождению заложницы, действовали не дольше тридцати секунд. Подорвав завал у входа, саперы освободили проход для вооружённых людей. Слепо размахивая перед собой топором, каннибал так никого и не задел, а один из милиционеров выстрелил из пистолета чудовищу прямо в грудь. Это был первый выстрел теперешнего майора, что, только закончив учебку, был направлен на спецоперацию по ликвидации деревенского маньяка.

– Здесь еще один! – крикнул Егор, пытаясь уловить в темноте ковыляющую фигуру коротконого человека в черной одежде. – Кажется здесь ребенок! Ребята, здесь надо всё проверить!

Галину, окутав в одеяло, вывели на свет. Подстреленного здоровяка на носилках вынесли из овощехранилища и запихнув в скорую помощь увезли. Почти три часа милиционеры перекапывали помещение хранилища, время от времени выбегая наружу, чтобы блевануть где-нибудь в кустах, когда натыкались на сгнившие останки жертв каннибала. Сам же Егор осмотрел каждый угол подземелья, но так и не нашёл убежавшего прочь низкорослого незнакомца, что отчетливо видел сам лично в нескольких шагах от тела маньяка.

***

По практически пустой бутылке, майор понял, что воспоминания затянулись. Каждый раз, когда начинался очередной «глухарь» с расчленёнкой, он вспоминал историю о хворном маньяке, что совершая невообразимо-ужасные преступления, смог превратиться в страшную сказку перед сном или той самой бабайкой, что пугали непослушных детей.

Майор настолько погрузился в воспоминания, что даже не заметил, как выключил свет в комнате и сидел почти в полной темноте, слегка освещаемый молочным светом луны, плывущей мимо окна. Только сейчас, придя в себя, Егор Петрович услышал непонятный шум на кухне. Что-то прыгающее заставляло звенеть, оставленную ещё с утра посуду. Ложка в стакане стучала так, словно стояла на столике в купе движущегося поезда. Какой-то предмет или невиданное животное бесилось на кухонном столе, издавая чавкающий звук, видимо имея липкую основу.

Игорь Петрович встал с дивана, и хотел было включить свет, но выключатель лишь щёлкал, даже не пытаясь зажечь лампочку. В этот момент зоркий глаз майора бросился на балконную стеклянную дверь, на которой багровела широкая, не ровная полоса, от края до края стекла, словно неопытный маляр решил закрасить стеклянную дверь, но в один миг передумал. Осторожным шагом Игорь Петрович направился к кухне, где творилось безобразие и когда он подошёл к ней совсем близко, то снова увидал бордовый след маляра-недоучки на кухонном окне. Теперь след поднимался к открытой форточке и исчезал, наследив на оконной раме чем-то бурым.