Октябрь

Шарлотта (бариста)

Я оказалась в богопротивной утренней смене одна – это худшее, что случалось со мной за все время работы в «Старбакс». А все из-за нового менеджера: по-моему, она не понимает, что меня всегда надо ставить в смену с Табитой или Китом. Они меня сдерживают и не дают душить покупателей.

Вы только посмотрите, кто к нам забрел – неудачник Гейб. Есть такое интересное и страшное явление при работе в «Старбакс»: запоминаешь имена постоянных клиентов. И, к сожалению, они запоминают тебя. Гейб начал приходить сюда давно, хотя в прошлом году он являлся редко. Я по нему почти соскучилась, но вот он вернулся и теперь выглядит еще более ненормальным, чем раньше. Прямо сейчас он даже разговаривает сам с собой.

Табите с Китом нравится представлять, будто Гейб особенный, не такой, как все, что он самый очаровательный, застенчивый и чудесный парень на планете. Лично я считаю, что они чокнулись. Думаю, он абсолютно невменяем, хуже не бывает.

– Привет, – говорю я, когда Гейб подходит к стойке, и безуспешно стараюсь натянуть фирменную улыбку сотрудника «Старбакс».

Он не отвечает, продолжая буравить взглядом собственные ботинки.

– Привет!

Ничего.

– Йоу! Приятель! – я бросаю взгляд на стойку, думая, чем бы в него кинуть.

Девушка в очереди толкает его локтем, и Гейб поднимает голову.

– Простите, – бормочет он.

– Ничего, – отвечаю я, хотя сама думаю иначе. – Что вам принести?

– Большой кофе, и оставьте место для молока.

– «Суматру» или «пайк плейс»?

Обычно я ему наливаю «пайк плейс», но Гейб иногда их путает.

Он взирает на меня, словно я что-то сказала на иностранном языке, хотя сам вопрос вполне обычный и понятный.

– «Суматру» или «пайк плейс»? – я едва не кричу. Как же все это глупо.

Он пялится на мои губы и как-то странно вздрагивает, одновременно пожимая плечами.

– Не пойму, о чем вы говорите.

Я показываю на кофейники за спиной с подписями «суматра» и «пайк плейс».

– А, «суматра» подойдет, – говорит он. Мне немножко стыдно: щеки у него пылают таким цветом, какой видишь только на коричных конфетках. Он хлопает глазами и протягивает подарочную карту.

В жизни не пойму, с чего вдруг Табита в него втюрилась. Могла бы выбрать кого получше, думаю, протягивая ему кофе.

– Спасибо, – бормочет он, зарывая руки в карманы и кидая пару монет в банку с чаевыми. Я борюсь с желанием рассыпаться в благодарностях за семь центов. Дождусь Табиту с Китом и расскажу им, что он сегодня отчебучил.

Виктор (сокурсник по писательскому мастерству)

Что ужасное я совершил в прошлой жизни, что меня так наказывают в теперешней?

Почему Йети и Жирафиха вечно садятся возле меня? Клянусь, я каждую пару меняю место и все равно в итоге оказываюсь возле этих двух дурачков или между ними. Своим видом я им никак не намекаю сесть рядом, тут уж точно сомнений нет.

Меня задолбало держать свечку при их странных брачных ритуалах. Поговорите наконец друг с другом! Вы уже учитесь в универе! Хватит стесняться и строить из себя милашек. И в слово «милашки» я вкладываю далеко не положительный смысл. Они приторные и даже, я бы сказал, чуть жалкие.

Интересно, как поступит Йети, если я приглашу ее на свидание прямо у него на глазах. Может, возьмет и наступит на меня своей лапищей или даже двумя.

– Виктор!

От мыслей меня отвлекает Инга. Она думает, что круто смотрится в хипстерских очках, коротких кардиганах и со светлыми взъерошенными волосами.

– Да?

– Твоя очередь делиться идеей рассказа.

Пора придумать новый, нестандартный способ слинять с пары. Вот какая у меня идея рассказа.

Инга (преподаватель писательского мастерства)

Очередная студентка выходит из моего кабинета, и я с радостью замечаю, что в коридоре меня ждут Гейб и Лия. Когда они заглядывают в открытую дверь, даже поднимаю указательный палец: «подождите секундочку», – просто чтобы они чуть дольше постояли вдвоем.

Закрываю дверь и стучу пальцами по столу, навострив уши на случай, если они решатся заговорить друг с другом.

Считаю до тридцати.

Понимаю, насколько это непрофессионально, и все равно не могу удержаться.

Еще раз считаю до тридцати.

Из коридора до сих пор не слышно ни слова. Я вздыхаю и открываю дверь.

– Кто следующий? – спрашиваю и понимаю, что улыбаюсь слишком широко.

– Дамы вперед, – говорит Гейб. На секунду мы втроем удивляемся его галантности. Он неуклюже прислоняется к стенке и отворачивается.

– Ладно, Лия, – говорю я, – заходи.

Мы несколько минут болтаем. Я ей рассказываю, как меня впечатлило направление, которое она выбрала для недавнего рассказа. Она расправляет плечи и улыбается моей похвале.

– Спасибо, не знала, получится ли у меня выполнить задание. Мне кажется, я… Честно говоря, иногда я чувствую себя здесь слишком юной.

– Ты первокурсница?

– Да.

– У меня было много первокурсников, у которых получалось писать лучше, чем у старшекурсников. Вряд ли возраст тесно связан с писательством. Конечно, со временем писательский навык становится лучше, но нижнего возрастного порога у него нет.

– Приятно слышать от вас такое.

– Ты уже завела друзей в группе? – спрашиваю, направляя наш разговор в нужное русло и подбираясь ближе к своим личным интересам.

Она морщит нос и глядит на дверь.

– Еще нет. Там стоит Гейб. Он милый, но я не знаю, ищет ли он друзей.

Я киваю и улыбаюсь, крепко сжав губы, чтобы не выдать неуместную фразу вроде «Я так и знала!»

Набираю в грудь побольше воздуха:

– Что ж, всегда полезно иметь партнера-критика. Скоро мы будем обсуждать этот вопрос подробнее.

– Хорошо, – говорит она, вставая.

– Это все? Не хочешь обсудить что-нибудь конкретное?

– Нет, мне просто хотелось узнать, правильно ли я понимаю курс, а вы мне это довольно быстро объяснили, спасибо.

– Превосходно. – И тут на меня нисходит озарение. – Можешь позвать сюда Гейба?

Теперь у нее не будет выбора, придется с ним говорить. Она открывает дверь и молча, жестом приглашает его в кабинет. Полагаю, она ему, по крайней мере, улыбнулась. Эти две неразговорчивые натуры доведут меня до смерти.

Он бухается на стул напротив меня и сразу, без приветствия начинает говорить, как будто репетировал слова много раз. Будто он взорвется, если не выскажется.

– Мне тяжело дается краткость, слов всегда выходит слишком много, – быстро объясняется он, вытирая ладони о джинсы.

– Это не беда, – замечаю, медленно проговаривая слова в надежде немного его успокоить.

– А как же короткие рассказы со строгими ограничениями?

– Понимаешь, когда я даю задание написать рассказ на две тысячи слов, старайся не растекаться на все пять тысяч, но если возникнут трудности, ты всегда можешь подойти ко мне, и мы вместе поработаем над формулировками, – предлагаю я. – У писателей удивительным образом получается уменьшать количество слов за счет точных выражений и сокращения ненужных описаний.

Он кивает и улыбается.

– Есть еще вопросы?

– Не столько вопрос, сколько опасение. Мне ведь придется зачитывать задание перед аудиторией, верно?

– Да. И, скорее всего, не одно.

– А отказаться нельзя?

Я сочувственно улыбаюсь, но качаю головой.

– У меня ощущение, что в итоге мне придется редактировать самого себя, потому что, не знаю, делясь рассказом с аудиторией, я чувствую себя…

– Беззащитным? – предполагаю я. Мне часто на это жалуются.

– Ага, – говорит он со вздохом, его уши краснеют.

– А вот тут уже сложнее. Я не собираюсь советовать отстраниться от ощущений или попробовать их забыть, но на этом курсе необязательно писать о том, что вызывает подъем чувств. Если понимаешь, что показывать написанное не хочешь ни под каким предлогом, подойди к Коулу или ко мне, мы тебе с радостью поможем, и баллы ты не потеряешь.

– Хорошо, – говорит он, кивая.

– Это все?

– Да.

– Боже, студенты с каждым годом упрощают себе жизнь.

– Может, мне что-нибудь придумать?

– Нет, и пойду-ка я сегодня домой пораньше.

– Спасибо за помощь, – говорит он, встает и с улыбкой выскальзывает за дверь.

Я снова сажусь в офисное кресло и кручусь на нем. Сделано немного, но сегодня, по крайней мере, дело сдвинулось с мертвой точки.

Сэм (брат Гейба)

Девушка с курса Гейба по писательскому мастерству бродит у библиотечных полок с крайне потерянным видом. Точнее, это девушка с писательского мастерства, в которую Гейб втюрился.

– Привет, – говорю я, когда она проходит третий-четвертый раз вокруг шкафов.

– Привет, – выдыхает она, переводя взгляд с меня на указатель полки и обратно.

– Нужна помощь?

– Ты здесь работаешь?

– Да.

– Тогда конечно. Может, ты мне поможешь.

Она показывает мне листок блокнота.

– Ты поднялась на уровень выше нужного, – говорю я, отталкивая с прохода тележку с книгами, которые надо расставить по местам, и веду ее к заднему лестничному пролету, на этаж ниже, к нужной секции.

– Большое спасибо, – говорит она, достает с полки книгу и прижимает к груди.

– Нет проблем. Я – Сэм, – говорю, протягивая руку.

– Лия, – отвечает она. Пожатие у нее достаточное крепкое. Я впечатлен.

– Ты ведь знаешь моего брата Гейба, да?

Она поднимает взгляд с книги на меня.

– Что? Нет. Я имею в виду… – она делает паузу, видимо, засмущавшись. Вот уж точно, они с Гей-бом – пара, созданная на небесах. – Мы с ним посещаем один предмет, но я его не знаю. «Не знаю» не в том смысле, что «незнакома». Просто мы не… мы с ним не дружим.

Я киваю, стараясь не очень улыбаться, хотя еле сдерживаю смех, и говорю:

– Я передам ему твои слова.

– Нет! – восклицает она.

– Я пошутил, – обещаю я и кладу ладонь ей на руку.

– Еще раз спасибо, – говорит она, обнимая книги, и отходит.

Наблюдаю, как она уходит, и остаток смены думаю, как бы свести этих двух сумасшедших. Так время течет быстрее.

Белка!

Самое замечательное в это время года – желуди. Они вкусные и восхитительные, это лучшая еда в мире. Если вы не едите желудей, то многое упускаете. Я всем друзьям рассказываю, какие желуди удивительные, а они иногда глядят на меня как на чокнутую. Но с ума я схожу только по желудям.

Вижу мальчика и девочку. Эта девочка как-то дала мне арахис, и она часто наблюдает за мальчиком. Он тоже на нее смотрит. Правда, они всегда смотрят друг на друга в разное время, по очереди. Но сегодня они успевают поймать взгляды друг друга и улыбаются так широко, что кажется, будто смеются.

Думаю, они смеются.

Надеюсь, им нравятся желуди. Можно было бы запустить ими в них. Нет, плохая мысль. Не хочу тратить желуди. Не хочу делиться. Хотите, зовите меня плохой белкой, но я не люблю делиться желудями.

А может, я от этого становлюсь хорошей белкой, совершенной белкой, настоящим идеалом белки.

Хиллари (сокурсница по писательскому мастерству)

– Мы начинаем первое долгосрочное задание по критике, – заявляет Зовите-Меня-Инга в один дождливый октябрьский день.

Она так волнуется, будто это лучшее событие со времен изобретения наборного шрифта, или чем там еще восхищаются профессора литературы.

– Напишем несколько простых рассказов на тысячу слов, чуть больше или меньше, а затем в течение нескольких недель будем читать их партнеру.

У обоих будет шанс непосредственно увидеть, как работает над заданиями другой человек. Потом поменяетесь ролями. Считаю, это очень важно: учиться друг у друга.

Я выпрямляюсь, поднимаю руку и говорю, не дожидаясь, пока меня назовут:

– На какие темы будем писать?

– На простые, например, можно начать с яркого детского воспоминания: грустного, счастливого, смешного. Только придерживайтесь рамок в тысячу слов. Необязательно писать об очень личном. Если кажется, что тема вам неприятна, зайдите ко мне в рабочее время. Не стоит раскрывать мне все детали, но мы что-нибудь придумаем.

По правде говоря, именно это я в Зовите-Меня-Инга уважаю, хотя она бывает той еще штучкой. Она трезво подходит к тем затруднениям, которые могли бы возникнуть у людей при выборе тем. Например, вдруг со мной грубо обращались в детстве и все детские воспоминания связаны с этим? Но мне кажется, если у тебя такие проблемы, то тебе не до колледжа и писательского мастерства. Ты, скорее всего, сидишь в тюрьме и делаешь брагу.

Такие мысли точно лучше оставить при себе.

И думать о браге тоже не стоит. Однажды мы с соседкой по комнате приготовили огромное количество пунша в пластмассовом баке и высыпали туда виноградный «кул-эйд». Все парни сказали, что он походил на брагу. Вот откуда сынкам богатых родителей знать, как она выглядит?

– Еще вопросы? – спрашивает Зовите-Меня-Инга. Наверно, я забылась, пока думала о браге.

– Партнера можно выбирать самим?

– Конечно. Это ведь не детский сад. – Улыбается она, словно выдала суперумную мысль. И снова перестает мне нравиться, хотя я ее уважаю.

Провожу рукой по волосам и оглядываю аудиторию. Нас четное число – это хорошо. Но не хочу в итоге остаться с занудой Виктором. Я весь семестр поглядывала на милашку Гейба. Склоняюсь к пустому стулу между нами. Он похож на парня на мотоцикле, с которым встречалась моя сестра. Тот был сексуальным. Ей, однако, не хватило мозгов удержать его.

– Гейб! – окликаю его, словно мы с ним старые друзья.

Он не отвечает.

Я комкаю кусок бумаги и кидаю в него. Он подпрыгивает и глядит на меня. Я самым соблазнительным образом маню его пальчиком, показывая «иди сюда, стань моим партнером по писательскому мастерству». Он поднимает брови.

– Давай работать вместе, – говорю, кладя подбородок на руку. Я едва не выхожу из себя: приходится тратить лучшие уловки на недотепу. Хотя вряд ли можно его так назвать. Он особенно мил, когда небрит, и смущается, если приходится говорить перед группой. Носил бы он обувку покруче. Может, пока мы будем работать над заданием, у меня получится приучить его к другой обуви. Он вечно носит слипоны, я ни разу не видела его в обуви со шнурками. И на вид они всегда дешевые. Ну, хотя бы не кроксы.

– Ну? – подгоняю я.

– А-а-а, – он отводит взгляд, – ну, можно.

Поворачивается ко мне и кивает.

Есть!

Мы сдвигаем стулья.

– Пока мы не начали, я должна кое о чем тебя спросить. Ты итальянец? Люблю итальянцев.

– Гм, я по большей части португалец и валлиец.

– Из Южной Америки? Даже лучше.

Он странно на меня смотрит.

– Ты ведь знаешь, что Португалия находится не в Южной Америке, правда?

– Ну, конечно, дурачок, – говорю, касаясь его руки. – Я просто пошутила!

Черт, а где эта Португалия?

Инга (преподаватель писательского мастерства)

Я заканчиваю раздавать задания и наблюдаю, как Лия делает заметку, а Гейб глядит ей в затылок. Самое время им подружиться. Надеюсь, у них не было трудного детства. Мне кажется, нет лучше задания для того, чтобы моя пара семестра прониклась симпатией друг к другу. Разговоры о детских воспоминаниях всегда сближают.

А часики Гейба и Лии уже тикают. Я пока даже не видела, как они разговаривают. Они подолгу мечтательно глядят друг на друга, так что равнодушия между ними явно нет. Они словно создали тайное общество взаимного восхищения, и пришла пора поделиться им друг с другом.

Лия поднимает взгляд от блокнота и улыбается мне. Но мы одновременно замечаем, как Гейб разговаривает с Хиллари.

Чтоб тебя, Хиллари!

Тебе совершенно не рады в тайном обществе взаимного восхищения. Кажется, словно все мои надежды и мечты о любви Гейба и Лии вылетают в окошко с каждым взмахом длинных, подцвеченных пепельно-каштановых волос Хиллари. Я знаю, что под дорогими оттенками пепельного и медового скрывается ее родной мышиный цвет. Не то чтобы я считала, что Гейб из тех парней, кого впечатляет откидывание волос, но я мало его знаю, а следовательно, не могу выделить ему кредит доверия.

Я так громко вздыхаю, что чувствую, как это замечает половина первого ряда, поэтому, вместо того чтобы свернуть шею Хиллари, улыбаюсь и на секунду отворачиваюсь, возвращая самообладание. Пэм это не понравится. Отчасти потому, что мое состояние подчеркивает, насколько эмоционально я вовлечена в эти недоотношения.