– Был коллектив, да весь вышел. От акционирования этого хваленого лучше не стало. Минобороны после этого на нас «облегчился» – одной головной болью меньше. Я потом на симпозиуме замминистра встретил, так при всей его челяди влепил. Что ж ты, говорю, пердун старый, делаешь? По выставкам да по презентациям тусуешься. То бы ладно. Но пошто ты все разворовываешь? Хоть что-то на поддержание оставь. Жить-то осталось ничего. Ведь собственные внуки добрым словом не помянут. Захихикал, да и бочком… Тоже школа. Ну, добро, эти старые ворюги! Они еще в казармах с портянок воровать начали. Но вот чего не пойму! Вы-то, нынешние! Пусть в основном недоучки, но все ж таки недоучки из ученых – некоторые вон степени какие-никакие имеют. – Он вновь требовательно оглядел Забелина. – Банки-то, сколь знаю, как раз недоучки из химиков-физиков по большей части и сорганизовали. Там, где надо было деньжат нахапать, мозги быстренько раскрутились. Что ж вы в главном-то не доперли? Набросились ресурсы почем зря растаскивать. Из глотки друг у друга рвете. Так как же простой вещи-то не сообразить, – не нефть, не золото, не алюминий – меня покупать надо! Не к чувствам обращаюсь – то атрофировано. Но к разуму жадному.

Заметил, как гости быстро переглянулись.

– Что зыркаете? Решили – крыша у старика поехала? Налей еще. Поедет от таких-то дел. Такую страну за несколько лет разворовать. Это ж какой коллективный разум потребовался. Вот тоже Гиннесс из Гиннессов. И дружно так, согласованно. Иногда подерутся за кусок, но опять же внутри крысятника, и вновь дружно. Сырье разворовали так, что добыча теперь в убыток, промышленность в руинах, вооружением из последних сил приторговываем. Никогда не был сталинистом, но то, что теперь вижу, – это ж напалмом по душам. – Он побледнел, и Макс поспешно придвинул ему пепельницу с дымящейся на ней трубкой. – А решение-то есть! И куда какое дешевое.

– Загадки загадываете, Юрий Игнатьевич! – Флоровский выложил ему на тарелку последний, приглянувшийся старику кусок семги.

– То-то – загадки. Оно вон лежит и просит – найди меня. Вот он я – архимедов рычаг, что не токмо карман тебе набьет, но и других из безысходности вытащит. Ведь очевидно, что в обозе по изъезженным дорогам тащиться, – в лидеры не выйти. Никогда нам в технике Японию да Америку не обойти – эва куда усвистали! Ну так ищи, что у тебя есть такого, чего у других нет, и чтоб, ухватившись за это, ты всех бы разом отбросил. Как гриб боровик, только внимания ждет.

– Информационные технологии, – уверенно предположил Забелин.

– Все-таки школа, – с некоторым удовольствием оценил Мельгунов догадливость ученика-расстриги. – Конечно же! Мне, старику, и то понятно – кто в двадцать первом веке информацию оседлает, тот миром владеть будет. Ведь уже сейчас какие деньги за информацию платят.

– Любые, – подтвердил Макс.

– Ну, нет, скажем, сил новые ракеты производить – иссякли, пенсии старикам – и те из себя выдристываем. И что с того? Если у меня в сейфе технология контроля за компьютерными сетями, – так я попросту запуска этих суперракет не допущу – и куда все траты пойдут? Ведь на самом деле, не вам говорить, возможности развития информтехнологий неисчерпаемы. И хоть на ладан дышим, но то, что имеем, никто не имеет. И заманчиво. И выгодно – вложений-то с гулькин фиг. Это вам не храмы Христа Спасителя возводить, это и есть путь к спасению. Так нет – не хватает на очевидную эту мысль. Одна на уме – нахапать поболе. Даже инстинкт самосохранения не срабатывает. Тупые! И в жадности тупые! Интеллект – вот последнее, чем можем пережать ситуацию. Да и острее, граненей вопрос стоит – есть ли нам место среди людей будущего? Вот сейчас появилась теория «мертвых» стран. Если ее принять за гипотезу, то в двадцать первом веке человечество разделится на две части – владеющие информационными технологиями и остальные. Причем эти все остальные обречены на вымирание как нации. То есть кто в основной головке – уйдет в резкий отрыв. А вымирающим останется сырье проедать. Так-то. Друзья вновь скрытно переглянулись – как же сдал старик: говорит неровно, комканно. И, в отличие от прежнего Мельгунова, никак не подберется к главному.

– Знаю, о чем думаете, – не поднимая головы, угадал Мельгунов. – Но как же душа болит. Ведь на мне всё, верят в меня, ждут. А я вдруг – не могу, не мое. Аренды, кредиты, векселя – чужое все, тяготит. Взял в финдиректоры одного, из Минобороны, – Петраков фамилия. Из наших бывших. Плоскостопый, косноязыкий, но в словах живенький. Думал, свой все-таки. Быстро все сконструировал: и акционирование, и площади в аренду насдавали, и кредиты набрали – всё вроде объяснял, всё вроде и правильно. А только коснулось – аренда есть, денег нет, кредиты разошлись – опять результата нет, а сроки отдавать подходят. Куда ни кинь – все логично и всюду клин. Теперь и сам чувствую, что неладно, может, и приворовывает, стервец. Многие о том говорят. Да как проверишь? Сам же руль вложил. И не выгонишь – все контракты через него. Печать, документы – все на нем. А тут еще и государство свой пакет – у него до сих пор сорок процентов было – вдруг продавать задумало. В тягость, выходит, родному государству стали. Тяжко! – Мельгунов непривычно, по-стариковски вздохнул. – И стыдно. И бессильно. Ушел бы. Так тут же все и порушат…

– Защита вам нужна. Стабильное финансирование. – Разговор, как показалось Забелину, складывался удачно. – Чтоб в капитал вошел хороший крупный банк. Тогда и финансовая дисциплина другая будет, а главное – деньги на науку появятся. Я о «Возрождении». Если вы банк наш хоть понаслышке знаете, то Второв как раз всегда ратовал за подъем промышленности, за поддержку науки.

– Наслышан сих баек. Во всех вариантах наслышан. Все вы, послушать вас, ратуете. И ведь так раскрасиво. А как возможность куснуть появилась, тут-то и хапнул. Петраков мой по части таких мечтаний куда как силен. Тоже – чует моя душа – под кого-то подложить нас собирается. Но не дам. Пока жив – не дам. Хотите помочь – помогите, дайте денег. Отработаем, отслужим. Но сладких сказок про добрых дядей наслушался. Внутрь института никого чужих не пущу. Не надобно нам никаких банков. Ни плохих, ни хороших. Потому как плохой ли, хороший ли пират, но – пират.

– Но, Юрий Игнатьевич, без обеспечения, без гарантий никто денег не даст. Да и сами ж говорите: не ваше это дело – финансами управлять.

– Но и не ваше! Все, что мне нужно, – денег на завершение исследований. А продать технологии кому надо и без спекулянтов сумеем. Тогда и долги отдадим.

Господи! Сколько ж Забелин за последние годы наслушался таких пустых мечтаний от людей самых благородных. И всегда это заканчивалось одинаково – крахом. Вот даже и Мельгунов – умнейший из умнейших, но и он, стоящий на краю, так ничего и не понял.

Раздался звонок в дверь.

– Юра, я открою! – опять донеслось с кухни.

– Наталья это Власова. Мой начальник НИО РИО. Бумаги на подпись принесла, – догадался Мельгунов. – Я тут приболел немножко. – Он присмотрелся к вытянувшимся лицам. – Ах да, она ж еще при вас пришла.

Из прихожей донеслось оживленное женское щебетанье, удивленный вскрик, и вслед за тем в комнату вбежала и застыла в дверном проеме, будто в раме, изящная молодая женщина в сиреневом джемпере. Голубые глаза ее радостно-тревожно вспыхивали.

– Мальчишки, – сказала она. – А ведь это вы. Юрий Игнатьевич, ну, вы не меняетесь – люди едва пришли, а вы уж их распекаете – в подъезде слышно.

Флоровский и Забелин, поднявшись, смотрели на нее.

– Сказал бы, что еще лучше. Но лучше некуда, – хрипло произнес Макс.

– Врешь, как всегда, – насмешливо отреагировала она.

– Да нет, в самом деле, выглядишь просто уникально. – Это был редкий случай, когда Забелин согласился с приятелем. – Ну, чего стоишь как неродная? Подойди, облобызай старика Забелина.

– С нашим удовольствием. – Наташа подставила ему румяную, вблизи все-таки чуть подвядшую, как примороженное яблочко, щечку, почувствовала, что ощутил он губами это начальное увядание, отстранилась выразительно: – Ну, да и вы не помолодели.

Она медленно вывернулась от нежно прихватившего ее за талию Алексея, протянула левую руку неловко стоящему рядом Максиму.

– А что наш вечный балагур? Наверняка распирает от какой-то очередной гадости. Так и не сдерживай натуру, – потребовала она. – Пройдись по недостаткам талии. А то вот еще недоосвоенная тобой тема – строение моих лобных костей. Это ж ты доказывал, что женщина произошла от другой обезьяны… Давай, негодяй. А то решу, что тебя после бегства подменили.

– Наташка! Какая ты…вся такая же, – выдохнул Максим.

Он вдруг смутился.

– Скажи, пожалуйста, какие новости, – Наталья хмыкнула. – Даже комплименты говорить навострился. Куда наука щагнула. Эдак вскоре и говорящие обезьяны появятся.

– Алешкий! Ущипни меня, – потребовал Максим. – Юрий Игнатьевич! Только честно, без дураков, – сейчас точно девяносто восьмой, а не девяносто первый?

Мельгунов и Наталья переглянулись.

– Сбрендил, – успокоил их Забелин. – Это бывает: бессонный перелет, перемена климата. Месячишко-другой в Кащенко и – будет как новый.

Но шутки, приколы обтекали Максима, не проникая внутрь. Там не было сейчас для них места. Не осталось его для обычных условностей.

– Наташа, можно я тебя сегодня провожу? – тихо, волнуясь, выговорил он.

Натальино веко дернулось, задрожал уголок рта.

– Пожалуй, не стоит, – отказалась она. – Провожатый ты, как выяснилось, стремный. При первой же опасности сиганешь по привычке. А что Алексей Павлович, насчет того, чтоб меня проводить? Хотя Алексей Павлович, должно быть, без охраны теперь шага не делает.

– А Алексей Павлович нам загадки тут загадывает. Вот говорит, что без его банчка институту нашему не подняться, – вернулся к захватившему его разговору Мельгунов.

– Я лишь сказал, что без серьезных гарантий рентабельности денег на восстановление ликвидности ни один российский банк не даст.

– Ликвидность, рентабельность. Гэр-рантии! – Мельгунов с отвращением «пополоскал» во рту ненавистные слова. – Пустой звон. Главное, чтоб человека на это дело найти. Опытного, мозговитого, и чтоб свой до конца.

– А я уж и не свой? – произнес вдруг вернувшийся за столик Флоровский. Все умолкли, изумленные. Задумался Мельгунов, испытующе пригляделась к Максиму Наталья, затаился Забелин, – в его игре внезапная инициатива чумового Макса была вовсе некстати. Но, казалось, больше всех поразился выпаленному сам Максим. Даже выронил на тарелку склизкий грибочек. Впрочем тут же растекся в хитренькой улыбочке: как часто у него бывало, слова выразили то, что еще только формировалось в голове. Со значением посмотрел на Наталью. – Могу взяться, если коллектив попросит. В конце концов для того и вернулся. И насчет опыта… Зря, что ли, Максим Флоровский семь лет западные автобаны топтал? Что, съел, олигарх?

Он задиристо подмигнул недобро сощурившемуся Забелину.

– А пойдешь? – Мельгунов шагнул к Флоровскому, заставив того подняться. – Замом? Хотя платить особо нечем. Ты ж там к другим деньгам привык.

– Сговоримся, сенсэй. Я ведь не за зарплатой приехал, – Максим вновь скосился на Наталью.

– Добрые слова. Если на пользу науке и если институт вытащим, – взволнованный Мельгунов поднял рюмку, – может, и впрямь вместе-то, как теперь говорят, прорвемся.

– И даже в голове не держите, – заверил вошедший в роль благодетеля Флоровский.

– Авантюра, – рубанул Забелин, пораженный более легкомыслием Макса, чем непрактичностью Мельгунова. – Чтоб подняться, нужны деньги. Деньги в банках. И любой банк даст их только под хорошие гарантии либо под пакет акций. На этот раз Мельгунов даже не улыбнулся. Напротив, теперь он не скрываясь, прищурив глаз и поджав губы, разглядывал Забелина.

– Так вот с чем вы здесь. Запах падали почувствовали, нувориши. Смотри, Максим, кого на плечах своих привел. Он желчно жевал губами, как всегда делал перед тем, как сказать что-то неприятное. Щеки его при этом втягивались по рельефу десен. Очевидно, неточно был выточен зубной протез. Исхудавшая шея в свежем, как всегда, воротничке потряхивалась гусиной кожей. И как-то особенно заметно стало то, чего не разглядели они поначалу, – что всесильный прежде Юрий Игнатьевич Мельгунов обратился за эти годы в старика – шумного, задиристого, пытающегося что-то отстоять и, в сущности, беспомощного.

И как же наивны в глазах Забелина выглядели сотни умных, «остепененных» людей, терпеливо ждущих от этого сделавшегося бессильным старика избавления от безысходности.

– Что так недобро? – Забелин попытался обратить сказанное в шутку. – Сами жаловались, что забросили институт. Вот и…

– А то, что не быть здесь вашему банку. Да и другим тоже. Пусть крохоборы в государстве чего хотят делают, а я институт в торги не отдам. И нечего здесь вынюхивать.

– Да он же не от банка вовсе говорил, – попытался вступиться Максим. Он не мог понять, с чего вдруг вспылил Мельгунов. – Мы с ним как раз по дороге обсуждали, чтоб помочь.

– Молчи, молчи, Максим. Тебе наших дел сразу не понять. И не заблуждайся, все они в одной банке. В паучьей банке. – Глаза старика, довольного удачным каламбуром, загорелись торжествующей злостью, как у человека, перешедшего некий психологический рубеж.

– Полагаю, что после этого пламенного спича мне следует удалиться, – догадался Забелин.

– Юрий Игнатьевич, да что ж так-то? – На этот раз не выдержала Наталья. – Это ж не чужой. Это Алешка наш.

– Ваш?! – подозрительно вскинулся старик. – Даже Иуде дважды предать не удалось. Так вот для всех…

– Не надо для всех, – успокоительно тронул его за рукав Забелин. – Просто будем считать, что возвращение в родные пенаты не состоялось.

– Вот-вот, именно будем считать. К вящему, так сказать, – добившись цели, Мельгунов чуть смягчился. – И не обижайтесь, Алексей Павлович, но по разные мы теперь стороны баррикад. Размежевались. И как не быть власти под руку с пиитом, так и нам, ученым, не к лицу лебезить перед всякими олигарфренами. Так своему Второву распрекрасному и передайте. Вылазка-де не удалась, старик раскусил и передал, что, покуда жив, не пировать вашей братии в институте. Ничего, что так? Он испытующе разглядывал насупившегося ученика, вызывая его на открытую драчку.

– Ничего. – Забелин придержал изготовившегося к страстной защите Максима. – От вас ничего – умоюсь. Только смею предположить, Юрий Игнатьевич, что какие бы наипрекраснейшие фанта… планы вы тут ни строили, но без денег ничего не составится.

– Но не с вашими ворованными. Вот так-то!

– Как хотите. Других в стране нет.

– Ан найдутся! Обойдемся без субчиков. Как, Максим, найдутся?

– Найдем, найдем, Юрий Игнатьевич, – успокоил его Флоровский, отвечая на отчаянные Натальины жесты из-за спины Мельгунова. Она уж не в первый раз ожесточенно постучала себя пальцем по сердцу.

– И не в кабалу! А исключительно в заем. С отдачей. А уж отдать у нас есть чем. Накопили, слава богу, потенциалец! – накидывался Мельгунов. – И чтоб родине на пользу! Помните еще слово-то такое? Или где красть сподручней, там и родина? Как там у вас шутят?!

Всякую фразу Мельгунов начинал произносить осторожно, вполтона, но, едва начав, распалялся и заканчивал крикливым фальцетом.

– Ну что ж. – Забелину ничего не оставалось, как откланяться. – Похоже, не судьба мне тебя сегодня проводить, Наталья. Придется Максом удовольствоваться. Но в ближайшие же дни я у твоих ног. А с тобой, Макс, завтра же созвонимся. – Он успокаивающе пожал локоть взволнованному другу. – Юрий Игнатьевич, и все-таки если какая помощь…

– Прощайте, Алексей Павлович.

– Алеша! Куда же? У меня как раз чай. – Из кухни на крики выбежала Майя Павловна. – Юра! Что же это? Снова за свое!

Быстро поцеловав ее в щечку, Забелин вышел.

– Смотри, не обмани опять лет на десять! – стараясь выглядеть веселой, крикнула вслед Наталья.

Максим и Наталья неспешно шли по морозной ночной Профсоюзной. Было скользко, и он поддерживал ее за локоть, но больше потому, что хотелось непрерывно ощущать ее присутствие. Что-то весело врал, искательно заглядывая в глаза. А она отвечала слабой, углубленной в себя улыбкой, изредка разражаясь неестественным смехом.

– Холодно, – у метро «Академическая» Наталья остановилась. Будто ненароком, глянула на часы.

– Пренепременно надо согреться! – Максим сделал вид, что не понял намека. – Пристрастий не поменяла?.. Тогда, само собой, «Алиготе».

Не дав возразить, он заскочил в застекленный магазинчик и вышел с бутылкой сухого вина, пробку из которой успел выдрать, и плиточкой шоколада.

– Что, прямо на улице? – усмехнулась Наталья. – Надеялась, что ты посолиднел.

– По счастью, нет, – Максим протянул ей бутылку. – Ну, как в прежние времена, – за нас, молодых, красивых. – За вас, за вас, – убедившись, что рядом никого нет, Наталья сделала несколько быстрых глотков.

– Шоколадочку, шоколадочку вдогонку, – захлопотал Флоровский. – Ну, и мы следком. Он раскрутил бутылку, закинул голову, и сухое, пенясь бурлящим водоворотом, устремилось в подставленную глотку.

– Что ж, – Наталья стянула перчатку, – надолго не прощаюсь, Теперь, наверное, будем видеться – в институте. Кстати, уже завтра.

– Как ты здесь, Наталка? – выдавил Максим то, что не решался произнести все это время.

– Если одним словом, – в голове Натальи слегка зашумело. – Набить бы тебе морду, Флоровский.

– Что набить? Прибить мало, – охотно согласился он. – Я уж и сам себя давно полосую. Как про тебя подумаю, так – по мозгам, по мозгам! А как твой сынишка?

Перед словом «сынишка» он сделал едва заметную заминку, и Наталья поняла, – подзабыл имя.

– Растет. Самое нелепое – до сих пор тебя вспоминает. И было-то тогда три-четыре года. А вот поди ж – запал чем-то. Умеешь ты, Флоровский, без мыла в душу влезть.

– Это мы – бойцы! – Максим воодушевился и даже набрался смелости погладить ее по плечу. Отвечая на подозрительный взгляд Натальи, хитро подмигнул. – Так помнит же до сих пор. А стало быть, другого дяди перед глазами не было! Каков я могучий аналитик, а?!

– Просто уникальный.

– Господи, Наташечка, – голос Максима задрожал. – Столько представлял встречу нашу. Боялся. А увидел: не поверишь – прямо обвал. Смотрю – не налюбуюсь. Нет, конечно, и внешне – супер. Но главное, чего понять не могу: как ты во всем этом сраче себя сохранить ухитрилась. Не надломилась, не перевернулась. Ведь красивая, обаятельнейшая баба, – кто б такую на содержание не взял? А вот сама встала на ноги. Сына вырастила. Может, в генах какая-то защита против пошлости заложена?

– Ну, довольно в самом деле, – Наталья вдруг подняла руку, и проезжавший мимо «Жигуль», со свистом притормозив, подрулил к обочине.