Цитаты из книг автора «Сельма Лагерлёф»

и четыре тысячи лет, и три тысячи, и две тысячи лет назад права на Иерусалим не имел, не имеет и сейчас. Но ладно, раз уж вам выпало быть христианкой – тогда вы должны еще больше, чем магометан и евреев, ненавидеть христиан других конфессий. Православных, католиков… потому что, как только они придут к власти, вас выдворят без всяких угрызений совести, даром что вы верите в одного и того же Иисуса… Вот так тут обстоят дела. Думаю, я вас убедила, госпожа юная Америка: самое глупое, что можно придумать, – проповедовать в Иерусалиме.

Но я не понимаю, почему именно в этом Святом городе люди одной веры должны враждовать друг с другом? Почему именно тут? – Конечно, не понимаете. Но подумать-то иной раз не мешает! Вспомните, кто живет в этом городе! Магометане, иудеи и христиане. Представьте: вы, молодая женщина, – магометанка. В таком случае этот город для вас – святое место, самое святое на земле, потому что именно отсюда, вон с той горы, пророк Магомет поднялся на небо. И вы просто вынуждены ненавидеть и иудеев, и христиан, потому что вы, юная магометанка, прекрасно знаете: и те и другие ничего так не желают, как выселить вас, юную магометанку, из этого города. А теперь вообразите себя еврейкой, миссис Гордон! Вы же просто обязаны, это ваш долг – ненавидеть мусульман, выгнавших ваших праотцев с земли, где те жили тысячелетия! И христиан, потому что вам известно, что они никогда не позволят вам управлять вашей собственной страной, вашей исторической родиной. И, наконец, – вы христианка, миссис Гордон. Вы же христианка, не так ли? И для вас это Святой город – и как вам не ненавидеть владеющих им не по праву магометан? Или евреев, утверждающих, что никто, кроме них

Сердце забилось – сильно и тревожно. Никогда такого не было. С чего бы это? И сразу поняла с чего. Необъяснимая щедрость и доброта Хальвора отогрела ее душу. И оказалось, не так-то трудно подобрать название никогда не испытанному чувству. И подбирать нечего: любовь. В душе ее вспыхнула любовь.

как Хальвор получил посмертный подарок от Большого Ингмара, в лавку повалил народ. Приходили в сельскую церковь на службу – и обязательно заворачивали к Хальвору, послушать рассказ о часах покойного Ингмара Ингмарссона. Стояли в своих длинных, до полу, меховых шубах и слушали, чуть не перегнувшись через прилавок. Удивление и почтение читалось на обветренных, покрытых глубокими морщинами лицах. В конце рассказа Хальвор доставал часы и показывал всем мятую крышку, разбитое стекло и исцарапанный осколками циферблат. – Вот оно что… вот, значит, куда бревно-то пришлось. Кабы не часы, может, и сразу бы убило, а так еще вон что… успел с людьми поговорить. Это для тебя большая честь, Хальвор, – такие часы.

который попался к нему в сетку. Только одет по-другому: в кожаных штанах, в жилетке и в клетчатой рубаш

Дело не в свечах и лампадах, не в луне и солнце, а в том, чтобы иметь очи, которые могли бы видеть величие Господа!..

Впрочем, если спросят, откуда берет начало так называемый магический реализм Маркеса или, скажем, Кензабуро Оэ, не нужно долго думать над ответом. Магический реализм вырос из магического романтизма Сельмы Лагерлёф.

LII. Большая господская усадьба Старый и молодой господин Несколько лет тому назад жила в Вестеръётланде очень добрая и милая молодая учительница народной школы. Преподавала она толково и поддерживать в классе порядок умела. Дети так любили ее, что никогда не позволяли себе прийти в школу, не выучив уроков. Родители учеников тоже были очень ею довольны. И только один-единственный человек на свете никак не мог оценить ее по достоинству – это она сама. Она считала, что все люди умнее и способнее ее, и сокрушалась, что ей до них не дотянуться. Учительница прослужила уже несколько лет, когда школьный совет предложил ей поступить на учительские курсы кустарных промыслов в Неесе, чтобы потом она сама могла обучать детей работать не только головой, но и руками. Даже вообразить невозможно, до чего она перепугалась, когда все стали ее уговаривать согласиться. Неес находился неподалеку от ее школы, и она не раз проходила мимо красивого, величественного старинного поместья, где были эти летние курсы, о

Такие огромные сооружения из камня в наши дни уже не возводят. Стена эта, разумеется, древняя-предревняя, и время ее не пощадило. Громадные глыбы уже не прилегают вплотную друг к другу, как, видимо, это было в самом начале. Между ними образовались трещины, такие широкие и глубокие, что на дне их свободно разместились и поля, и дома. Но каменные глыбы, во всяком случае, не так уж далеко отстоят друг от друга, и можно догадаться, что некогда они были частями одной и той же стены. В отдалении от моря большая стена сохранилась лучше всего; целая и невредимая, тянется она здесь на огромные расстояния. В самой середине ее проходят длинные глубокие расселины с озерами на дне; но ближе к морскому берегу стена так развалилась, что каждая глыба, точно скала, высится отдельно сама по себе. Когда посмотришь на эту огромную стену снизу, от самого морского побережья, лишь тогда поймешь по-настоящему, что она поставлена здесь не ради шутки. Какой бы могучей ни была она вначале, море прорвало ее в шести-семи местах и всадило в нее уз

Но тут Раньеро заметил, что, думая об этом, он не испытывает никакой радости и что мысли его принимают совсем иное направление.