II

В богатой Кунгахэлле, далеко у границы, стояла большая, старинная королевская усадьба. Её окружал высокий вал, выложенный из дёрна. У ворот высились огромные камни, словно стража, а на дворе рос могучий дуб, и давал он тень всей усадьбе.

Здесь же, в пределах вала, стояли длинные, приземистые деревянные постройки. Они были такие древние, что коньки крыш поросли лишайником, а брёвна в стенах были необъятной толщины, будто из девственного леса, и побелели от старости. Сами крыши из дёрна цвели и зеленели. А маковка их сидела так плотно, словно рыбья чешуя, и сквозь неё едва могли пробиться травинки осоки.

В начале лета в Кунгахэллу приехал Олав, сын Харальда, и собрал он в старой большой королевской усадьбе всё, что требовалось для свадебного пира. Вверх по узенькой улочке неделями тянулись длинные вереницы бондов, которые везли на своих лошадёнках масло в чанах и сыры в мешках, да ещё хмель и соль, репу и муку.

Когда же наконец закончились повозки со съестными припасами, ещё пару недель тянулись вверх по улочке гости, приглашённые на свадебный пир. Ехали знатные дамы и господа, в каретах, со множеством слуг и рабов. Затем прибыли толпы шутов, песнопевцев и сказителей. Купцы ехали из самых далёких земель: из Вендена и Гардарики^[5], – чтобы предложить королю подарки для невесты.

И после того, как ещё через две недели отшумело и это шествие по городу, ожидали последних гостей: свадебного поезда невесты.

Но невеста всё медлила. Каждый день ожидали, что она сойдёт на берег у королевского причала, а затем, идя позади трубачей и барабанщиков, весёлых юношей и серьёзных священников, прошествует вверх по улице к королевской усадьбе. Но её все не было.

Невеста заставила себя ждать, и все устремили взоры на короля Олава, чтобы взглянуть, не встревожен ли он. Но лицо короля оставалось спокойным.

– Если так хочет Господь, – говорил король, – чтобы я взял в жёны эту прекрасную девушку, то она приедет.

И король всё ждал, а тем временем травы уже лежали скошенные на лугу и василёк распустился во ржи.

Король всё ещё ждал, когда кончили дергать лён из земли и хмель пожелтел на высоких жердях.

Он всё ещё ждал, когда налилась соком и почернела ежевика в расселинах скал и шиповник заалел на голых ветках кустов.

* * *

Всё лето пробыл Хьялти в Кунгахэлле в ожидании свадьбы. Никто не поджидал принцессу более нетерпеливо, чем он. И он, конечно же, тревожился больше самого короля Олава.

Неловко было теперь Хьялти оставаться с воинами в королевском доме. Но внизу, у реки, была пристань, где обычно собирались женщины Кунгахэллы, провожая своих сыновей и мужей, отправлявшихся в дальнее плавание. Здесь собирались они и всё лето, чтобы следить, не видно ли на реке паруса, и чтобы погоревать об ушедших в море. Теперь и Хьялти каждый день приходил на пристань. Ему хотелось побыть среди тех, кто тосковал и плакал.

Ни одна из тех женщин, что в ожидании сидели на пристани плакальщиц, наверняка не смотрела вниз, на течение реки, с большей тревогой, чем Хьялти-скальд. Никто, кроме него, не вглядывался с такой надеждой в каждый приближавшийся к берегу парусник.

Временами Хьялти приходил в церковь Девы Марии. Он ничего не просил для себя. Он приходил лишь, чтобы помолиться святым об этом браке, который должен быть заключён, который благословил сам Господь.

Но охотнее всего Хьялти беседовал наедине с Олавом, сыном Харальда. Он любил сидеть у него и пересказывать каждое слово королевской дочери. Он рисовал перед ним каждую чёрточку её лица.

– Король! – говорил он ему. – Моли Бога, чтобы она приехала к тебе! Каждый день я вижу, как ты отправляешься на охоту против древнего язычества, которое сидит, будто филин, во мраке лесной чащи. Но твой сокол, король, никогда не победит филина. Один только голубь одержит победу, один только голубь.

И скальд спросил короля, правда ли, что тот хочет разбить всех своих противников. Так ли это, что он собирается стать единовластным правителем всей страны? Но это ему никогда не удастся. Не удастся, прежде чем он не завладеет короной, которую выбрал ему Хьялти, – короной, украшенной величием и благородством. Лишь тот, кто владеет ею, будет править всеми людьми.

И напоследок спросил он ещё короля, не хочет ли тот получить власть над самим собой. Никогда не удастся ему обуздать собственное сердце, если он не добудет себе щит, который Хьялти увидел в девичьей упсальской королевской усадьбы. И был это щит, излучавший сияние чистоты небесной. И защищал он от всякого зла и похотей плоти.

* * *

Пришла осень, а принцессы всё не было. Знатные гости, один за другим приехавшие в Кунгахэллу на свадебный пир, начали разъезжаться. Последним уехал старый Хьялти-скальд. Он взошёл на корабль с тяжёлым сердцем, и нужно было ему успеть вернуться домой, в далёкую Исландию, до Рождества.

Но едва корабль старого Хьялти вышел в скалистые шхеры, возле устья реки Нурдре, как навстречу ему попался другой корабль. И повелел Хьялти своим людям поднять вёсла. Он тотчас узнал корабль: это был драккар^[6], и принадлежал он принцессе Ингигерд.

Без промедления велел Хьялти грести к драккару. Оставил он своё место у кормила и, сияя от радости, устроился впереди, на носу корабля.

– Как славно, что я вновь увижу прекрасную деву, – говорил скальд. – Как радостно, что её дивной красоты лицо будет последним, которое я увижу перед отъездом в Исландию.

Разгладились морщины на лбу старого Хьялти, посветлел он лицом, когда взошёл на борт драккара. Поприветствовал он дюжих парней, сидевших на вёслах, так дружелюбно, словно они были его товарищами, и дал золотое кольцо служанке, которая почтительно проводила его к женскому шатру на корме.

Руки Хьялти дрожали, когда он откинул полог над входом в шатер. Этот миг показался ему самым прекрасным в его жизни.

– Никогда не сражался я за более великое дело, – молвил он. – Никогда не желал я чего-нибудь более страстно, чем этого брака.

Но когда Хьялти вошел в шатер, он тотчас в ужасе отпрянул назад. На лице его отразилось крайнее замешательство.

Статная, красивая женщина стояла перед ним. Она подошла к нему, протянув руку. Но женщина эта была не Ингигерд.

Взгляд Хьялти блуждал по тесному шатру, силясь отыскать принцессу. Конечно, он понял, что женщина, стоявшая перед ним, – королевская дочь. Только дочь короля может взирать на него с таким достоинством и приветствовать его с такой учтивостью. На ней была диадема и королевский наряд. Но почему же это не Ингигерд?

И Хьялти принялся горячо расспрашивать незнакомку.

– Кто ты? – молвил он.

– Ты не узнал меня, Хьялти? Я королевская дочь, с которой ты говорил об Олаве, сыне Харальда.

– Я говорил с королевской дочерью об Олаве сыне Харальда, но её звали Ингигерд.

– Меня тоже зовут Ингигерд.

– Можешь назваться кем хочешь, но ты не принцесса. Что это значит? Неужто король свеев решил обмануть короля Олава?

– Он его не обманывает. Он послал к нему свою дочь, как обещано.

Хьялти готов уже был обнажить свой меч и убить чужестранку. Он схватился за рукоять, но одумался, вспомнив, что недостойно для воина поднять руку на женщину. Больше он не желал говорить с этой обманщицей. И он повернулся, чтобы уйти.

Но незнакомка воскликнула ему вслед нежным голосом:

– Куда ты собрался, Хьялти? Уж не в Кунгахэллу ли, предупредить Олава, сына Харальда?

– Именно это я и намерен сделать, – ответил Хьялти, не глядя на неё.

– Почему же ты хочешь оставить меня, Хьялти? Почему не поедешь со мной? Я ведь тоже плыву в Кунгахэллу.

Тогда обернулся Хьялти и взглянул на неё.

– У тебя, женщины, нет даже жалости к старику? – молвил он. – Я желал одного: чтобы был заключён этот брак. Дай же мне узнать о моём несчастье! Ингигерд не приедет?

Тогда перестала принцесса дразнить Хьялти.

– Иди и садись вот здесь, – сказала она, – и я расскажу тебе всё, что ты хочешь узнать. Я хорошо понимаю, что ни к чему скрывать от тебя правду.

И она начала свой рассказ. Всё случилось в конце лета, сказала она. Уже оперились птенцы тетерева, окрепли их круглые крылья, и они с шумом перелетали с ветки на ветку в сосновом бору.

Однажды утром прискакал с равнины король свеев. Он возвращался с удачной охоты. У луки седла был привязан старый тетерев, его иссиня-чёрные перья блестели. Насупилась птица, с красными бровями, а рядом с ней висели четыре птенца-несмышлёныша, ещё щеголявшие пёстрыми пёрышками. Горд был король. Он знал, что нечасто бывает так славно поохотиться утром, всего лишь с соколом и ястребом.

А теперь Хьялти должен узнать, что в то самое утро принцесса Ингигерд со своими служанками стояла на дороге, поджидая короля. И была среди её служанок одна, которую звали Астрид. Она, как и Ингигерд, была дочерью короля свеев, хотя родилась от рабыни и потому жила как рабыня. Эта юная девушка тоже стояла там и показывала своей сестре, как ласточки собираются в стаи и летят над полями, как они выбирают себе предводителя для дальнего перелёта. Она напомнила принцессе о том, что лето кончается – то лето, когда должна была состояться свадьба Ингигерд, – и подговорила её спросить у короля, почему не послали её к королю Олаву. Ибо Астрид охотно проделала бы этот путь вместе с сестрой. Она думала, что будет счастлива на всю жизнь, если хоть один разок взглянет на Олава, сына Харальда.

Увидев принцессу, король свеев поскакал прямо к ней.

– Взгляни, Ингигерд! – произнёс он. – Вот, у седла висят пять тетеревов. За одно только утро я добыл целых пять тетеревов! Кому ещё повезло больше? Слышала ли ты когда-нибудь, чтобы король так славно поохотился?

Почувствовала себя принцесса уязвлённой, ибо он был так горд и похвалялся своими трофеями, а сам преградил ей путь к её счастью. И чтобы покончить с мучениями, которые терзали её уже несколько недель, она ответила ему:

– Отец, ты славно поохотился, поймав пять тетеревов. Но я знаю одного короля, который за утро взял в плен пять королей, и это Олав, герой, которого ты выбрал мне в мужья.

Тогда король свеев в гневе спрыгнул с коня и, сжав кулаки, бросился к принцессе.

– Что за тролль укусил тебя? – воскликнул он. – Каким зельем тебя опоили? Кто пробудил в тебе чувства к этому человеку?

Но Ингигерд, ничего не ответив, лишь в испуге отступила на шаг назад.

Тогда король немного успокоился.

– Дочь моя, – сказал он ей. – Разве ты не знаешь, как ты мне дорога? Как же я могу отправить тебя к тому, кто мне не по нраву? Я желаю тебе только счастья. Я хочу навещать тебя в твоём новом доме. И скажу тебе, что ты должна обратить свои взоры к другим королям, ибо король Норвегии никогда тебя не получит.

При этих словах принцесса так растерялась, что не нашлась, что ответить, и только сказала:

– Я не просила тебя об этом. Такова была воля народа.

А король сразу принялся выспрашивать у неё, уж не считает ли она, что он, король свеев, похож на раба, который не может решать судьбу своих детей и над которым стоит господин, имеющий власть над его дочерьми.

– Неужели король свеев позволит, чтобы его назвали клятвопреступником? – спросила принцесса.

Но король свеев только усмехнулся.

– Не беспокойся, дочь моя! Этого не будет. И к чему тебе спрашивать об этом, ведь ты женщина! У меня в совете сидят достойные мужи. Они найдут разумное решение.

И король обернулся к своим охотникам, сопровождавшим его.

– Моя воля связана обещанием, – заявил он им. – Я хочу быть свободным от этих пут.

Но никто из людей короля не ответил ему, никто не дал мудрого совета.

Ещё больше разгневался Улоф Шётконунг. Он был вне себя от ярости.

– Увы вашей мудрости! – восклицал он. – Я хочу стать свободным от клятвы. Где же ваша хвалёная мудрость?

Так гневался король, и никто не знал, что ему ответить. Но тут из толпы служанок вышла вперёд Астрид и предложила свой план. Она просто предложила его, – Хьялти должен поверить ей, – потому что ей показалось это забавным, а вовсе не потому, что он считала его возможным и выполнимым.

– Почему бы тебе не послать меня? – спросила она короля. – Я ведь тоже твоя дочь. Почему ты не отправишь меня к норвежскому королю?

Но едва Астрид произнесла эти слова, как Ингигерд побледнела от гнева.

– Замолчи и убирайся прочь! – воскликнула принцесса. – Поди прочь, ты, болтливая, коварная, злая девчонка, которая предлагает моему отцу такой позор!

Но король удержал Астрид. Напротив, напротив! Он протянул к ней руки и прижал к своей груди. Он смеялся, и плакал, и радовался, как дитя.

– О! – восклицал он. – Что за выдумка! Что за языческая проказа! Мы назовём Астрид Ингигерд. Мы соблазним короля Норвегии жениться на ней. И когда всем станет известно, что она рабыня, многие потешатся. Везде и всюду будут глумиться над этим увальнем!

Тогда Ингигерд кинулась к отцу и начала умолять его:

– Отец, отец, не делай этого! Я люблю короля Олава, и ты причинишь мне большие страдания, если обманешь его.

И она обещала, что смиренно подчинится велению короля и не будет помышлять о браке с Олавом, сыном Харальда. Только пусть отец не делает этого, пусть не делает. Но король свеев не желал слушать её молений. Он смотрел на Астрид и видел лишь её одну. Он лас ково гладил её, словно она была столь же мила ему, как сама месть.

– Поезжай к нему, поезжай скорее, завтра же, – говорил он ей. – У нас есть подходящий корабль. Всё, что тебе надобно, – приданое, платья, свита, – всё это надо собрать немедля, дорогая дочка. Норвежскому королю не до этого, он думает лишь о том, что сумеет заполучить знатную дочь короля свеев!

И когда он сказал это, поняла Ингигерд, что уже ничего не изменить. Тогда подошла она к сестре, обняла её и повела в свой зал. Посадила её на своё высокое место, а сама села на низенькую скамеечку у её ног. И сказала она Астрид, что та должна привыкнуть к почётному сиденью. Она должна сидеть там, чтобы почувствовать, какое место она занимает, будучи королевой. Ибо Ингигерд не желала, чтобы король Олав стыдился своей жены.

Потом принцесса послала служанок в спальню и кладовые принести приданое, которое она приготовила для себя. И всё это она отдала своей сестре, чтобы Астрид приехала к королю Норвегии не как бедная рабыня.

Она также выбрала подружек и служанок, которые будут сопровождать Астрид, и отдала ей свой прекрасный драккар.

– Бери мой драккар, – сказала она. – На вёслах там сидят славные гребцы. Ибо я хочу, чтобы ты приехала к королю Норвегии со всем великолепием и пышностью, чтобы у него была достойная королева.

А потом принцесса долго сидела со своей сестрой и говорила с ней о короле Олаве. Но говорила она так, как говорят о святых, а не о королях, и потому Астрид многое не поняла из её слов. Но зато она хорошо поняла, что королевская дочь хотела передать Астрид все те добрые мысли, которые были у неё самой, только чтобы король Олав не оказался обманутым, как того желал её отец.

И наконец Астрид, которая вовсе не была злой по натуре, как все считали, забыла, как часто она страдала по вине сестры, и пожалела о том, что не может сказать теперь: «Я не поеду». Она даже поведала об этом желании принцессе, и обе они заплакали, впервые почувствовав себя сёстрами.

Но теперь Хьялти должен понять, что Астрид не из тех, кто долго печалится. Когда они вышли в открытое море, она забыла все страхи и горести. С ней обращались как с госпожой, она стала для всех королевской дочерью. Впервые с тех пор, как умерла её мать, она ощутила себя счастливой.