– Наверное, потому что я сказала на суде правду, Эрик.

Эльтониец откинулся на мягкую спинку кресла, накрыл своё лицо руками и тихо простонал:

– Анестэйша, ты не понимаешь… мне надо знать. Понимаешь? На-а-а-адо…

Эрик не требовал, не угрожал и даже не просил. Он умолял. Я же молчала. А что я ещё могла ответить? Признаться в лжесвидетельстве?! Жизнь Киара мне важнее, не говоря о том, что и меня за такое по головке не погладят. Да и с Вейссом я знакома без году неделю.

Через некоторое время Эрик убрал ладони от лица и произнёс, но уже гораздо более сухим тоном, чем говорил со мной до этого:

– Я прилетел на станцию Космического Флота сообщить тебе, что помимо крупного денежного штрафа я добился возбуждения уголовного дела против Игнара Радосского по вопросу умышленного синтетического воздействия. Твоих показаний вкупе с роботом-уборщиком, переданным адмиралом Леру, и заключением экспертов оказалось достаточно.

Я рассеянно кивнула. Меня больше это не интересовало. Было противно осознавать, что мой родитель, пускай не претендующий на звание «отец года», оказался способным на такое… Бездушно выжать планету, конвертируя её ресурсы в кредиты, а когда Захрана ему показалось мало, заняться разработкой оружия, способного уничтожить самую сильную расу в Федерации Объединённых Миров и подчинить себе остальные.

– Как ты уже знаешь, – продолжил Эрик, – после того громкого процесса он пропал.

– Предположительно скрывается на Танорге, – вставила я, вспомнив новости, которые время от времени просматривала через инфосеть станции.

Эльтониец состроил такое лицо, что мне сразу стало понятно: отец скрывается где угодно, но только не на Танорге.

– Неважно, где он. Важно то, что если его найдут, то, скорее всего, сошлют на какой-нибудь астероид, а потому он сделает всё возможное, чтобы не отсвечивать.

– И при чём здесь я? – попыталась задать вопрос нейтрально, но получилось почему-то раздражённо.

– А при том, что в ходе проверок выяснилось, что далеко не всё, чем занимался твой отец, было нелегальным. К примеру, основной бизнес по утилизации мусора на Захране – более чем законен. Документы, договоры с Аппаратом Управления Планетой, банковские переводы, налоги, отчёты – придраться не к чему. А ты – единственная наследница Игнара Радосского.

«Положим, не единственная, есть ещё и Яков, который знает, кто его отец. Но точно единственная, рождённая в зарегистрированном браке», – поправила я адвоката мысленно, но вслух решила не высказывать своего замечания. В конце концов, это была всего лишь моя догадка, рождённая в горячечном бреду под действием гипноза. Никаких доказательств того, что Игнар Радосский имел вторую семью «про запас», у меня не было.

– Насколько я знаю, у моего отца есть жена, – моя мать, – и по законам Захрана именно ей должно отойти если не всё, то большая часть. Опять же, это возможно только в том случае, если Игнара Радосского признают погибшим. Эрик, я не понимаю, к чему ты клонишь. Говори уже яснее!

Мужчина с малиновыми волосами снисходительно улыбнулся, а я почувствовала, как начинаю на него злиться.

– Ты заблуждаешься. Для того чтобы имущество гуманоида арестовали или передали его родственникам, смерть вовсе не обязательна. Такая вещь, как преступление против целой расы, ведёт к тем же последствиям. Формально изобретение синтетических бета-волн, которые могут за несколько лет свести в могилу любого цварга, можно отнести к этому случаю. Иллария Радосская, безусловно, получит всё ей причитающееся – движимое и недвижимое имущество на Захране. Но самые крупные банковские счета Игнара Радосского были открыты не на Захране, а в межгалактическом банке. Твой отец – гражданин Танорга, а по законам этой планеты наследниками могут выступать лишь те, кто имеет с ним общую кровь.

– Иными словами, я могу стать самой богатой захухрей во всех галактиках, – закончила мысль за адвоката.

Эрик кивнул.

– А если я откажусь? У кого эти деньги окажутся тогда?

Адвокат пожал плечами.

– Сейчас все счета находятся под арестом Федерации Объединённых Миров. Если Игнар Радосский и дальше будет так же ловко скрываться от органов правосудия, то они будут заморожены ещё порядка десяти лет. Затем их разморозят, и средства конфискуют, потому что Игнар, скорее всего, будет к этому моменту объявлен особо опасным преступником. Конечно, если за эти десять лет будет получено подтверждение смерти твоего отца, то тут уже вступит в силу закон о наследовании. Но с учётом влияния и связей Игнара Радосского я бы на это не надеялся. Даже если с ним произойдёт несчастный случай, он с высокой вероятностью уже изменил внешность и документы, а следовательно, официальной справки о его смерти ты не получишь.

Я покачала головой.

– Эрик, я очень ценю то, что ты мне сообщил. Честное слово… но я не хочу пользоваться кредитами, которые мой отец нажил на том, что разрешал закапывать на Захране радиоактивные металлы.

Мужчина вскинулся, чтобы что-то возразить, но я подняла руку, показывая, что не закончила:

– Я понимаю, ты сейчас скажешь, что всё было законно, Аппарат Управления Планетой сам согласился на эти вещи, но для меня это всегда будет грязными деньгами. – Я вновь перевела взгляд на северное сияние, потому что произнести то, что собиралась, глядя в глаза Эрику, у меня не было сил. – Раньше я думала, что прожить восемьдесят или девяносто лет – это здорово. Когда мой сосед по боксу как-то раз сообщил, что хочет прожить лет до ста семидесяти, я над ним посмеялась, думая, что он шутит. А ведь он тоже человек, как и я, просто с Танорга. Чуть позднее я собрала всю информацию и проанализировала. Оказывается, таноржцы живут дольше захухрей не только из-за более развитой медицины, но и из-за общей экологии планеты. Мой отец разбил на заднем дворе дома сад, где мы выращивали собственные овощи и плодовые деревья. Только недавно я вспомнила, что земля на нашем дворе была необычно чёрной, я такой нигде на Захране больше не встречала. Сейчас понимаю, что отец прекрасно знал о влиянии мусора на почву, а потому доставил для нас чистую землю с другой планеты. Понимаешь, что это значит?

Адвокат молчал. Я же вдруг почувствовала, как в глазах предательски защипало. Было даже не столько противно от осознания последствий действий отца, сколько просто больно от того, что я все эти годы жила на средства, не зная их истинной стоимости.

– Это значит, что я жила на кредиты того, кто крал годы жизни у других людей. Годы! У множества других людей. У целой планеты! Это даже не лицемерие, это… – Я попыталась подобрать подходящее слово, но не смогла, а просто махнула рукой. – А, к шварху! Ты сейчас предлагаешь мне воспользоваться кредитами, которые сократили жизни моих знакомых и соотечественников чуть ли не вдвое. Ты хотя бы можешь представить, что сейчас предлагаешь мне?! – Под конец мой голос всё-таки сорвался, и я поскорее сморгнула подступившие слёзы.

В памяти пронеслись многочисленные картинки из моего прошлого. Очень слабый здоровьем младший брат Рика и его мама, учительница математики в младших классах, которая однажды прямо на уроке закашлялась кровью, всегда слишком бледная и вялая Катарина из соседнего дома. Да что уж там, даже собственная мама – Иллария Радосская – постоянно плохо себя чувствовала, и, несмотря на все старания врачей, никто не мог понять, что с ней не так. На Захране отравлены не только почва и продукты, но даже воздух насыщен вредными для человека примесями. При мыслях о матери стало совсем тоскливо. Смогу ли я теперь её увидеть?

Неожиданно тёплая ладонь эльтонийца накрыла мою руку. Я удивлённо перевела взгляд на него, ожидая увидеть в глазах если не понимание, то как минимум уважение к моему выбору, но вместо этого слова Эрика были сродни метеоритному дождю:

– А я-то считал, что пригласил на свидание отважную девушку, что бесстрашно угнала истребитель, не побоялась рискнуть покинуть планету с синдромом Кесслера, дерзко обвела вокруг пальца целую комиссию Космического Флота и отстояла право учиться в Академии. Вот уж не думал, что ты такая трусиха.

– Что-о?! При чём здесь вообще трусость? – Подкатившие слёзы мгновенно высохли, я резко выдернула руку и посмотрела на своего спутника с неприязнью. – Неужели ты считаешь, что это честно – жить на кредиты, стоившие многих лет другим людям?!

– Да при том, Анестэйша! Потому что перекладывание ответственности на чужие плечи и прятки за стеной из моральных принципов – это трусость! Можно закрыться в раковину своей узколобости и консерватизма, а можно проявить решительность и креативность. Будет ли кому-то лучше от того, что финансовые средства твоего отца останутся замороженными на банковском счёте? Или ими воспользуются высшие инстанции по своему усмотрению? Ты могла бы вложить их в благоустройство Захрана. Кто, как не ты, лучше всех знает свою планету и может придумать решение для её очистки? Да, ты сейчас запоёшь песенку про синдром Кесслера и космический мусор, что мешает построить прямое транспортное сообщение с поверхностью… но я считаю, что всё это отговорки. Либо у тебя есть желание сделать что-то хорошее, рискнуть, хотя бы попробовать изменить мир к лучшему, либо ты просто трусиха, которая прикрывается высокоморальными ценностями, вместо того чтобы действовать.

Я немо глотала воздух, как рыба, выброшенная на берег. Вот такого пинка под пятую точку я ещё ни от кого не получала. Да как он смеет?! Это я-то трусиха? Это у меня-то не хватает решительности? Сразу захотелось действовать, придумывать, изобретать… лишь бы только стереть эту вызывающую насмешку с холёной морды эльтонийца.

Слова Эрика показались мне в первый момент резкими, но, посидев в тишине какое-то время, я неожиданно поняла, что он прав. Мне просто до сих пор не приходила в голову мысль, что Захран в принципе можно очистить. Я уже была готова кивнуть и поблагодарить за идею, пускай и выраженную в почти оскорбительной словесной форме, как Эрик Вейсс словно почувствовал, что я собираюсь сказать.

– Не благодари. Ты явно собиралась разреветься, а плачущая девушка бросает тень на мою репутацию, – заявил этот невыносимый тип, демонстративно поправляя манжеты своей идеально отглаженной рубашки. – Ещё увидят, что моя спутница льёт крокодильи слёзы, потом ведь несколько лет придётся объяснять, что это не я её довёл до такого состояния.

Эрик возмутился очень искренне, но в его глазах плясали швархи, и я поняла, что он откровенно дразнится. Вот как он это делает?! Ещё пару минут назад я вспоминала о матери и Рике и действительно чувствовала подступающую грусть и тоску, а одной тирадой Эрик сумел вытеснить из моей головы все негативные эмоции и настроить на деловой лад. Да он даже про синдром Кесслера сказал так, будто это не глобальная проблема, над которой учёные бьются уже третье столетие, а всего лишь небольшое недоразумение, которое мне точно по плечу. Да я даже сама поверила в свои силы! Адвокат, филантроп, гонщик и тонкий психолог в одном лице.

– П-ф-ф, скажешь тоже, крокодильи слёзы. Я, может, прониклась красотой северного сияния! – Шутливый ответ пришёл в голову как-то сам собой.

– А, ну если так, тогда конечно. – Эрик снова улыбнулся, но уже мягче.

Мы ещё некоторое время любовались сиянием, затем Эрик расплатился за ужин, и мы сели в его истребитель. Дорога до станции не заняла много времени, потому что я вновь и вновь прокручивала наш диалог в голове. Неожиданно для себя я стала придумывать решения для очистки орбиты Захрана от космического мусора, мысленно заблокировала с десяток первых, пришедших на ум, а над последним заспорила с воображаемым собеседником.

Эльтониец вёл истребитель молча, не мешая мне. Я порывалась несколько раз задать мучивший меня вопрос, но решилась снова поднять тему, лишь когда перед глазами возникла дверь с номером «1051».

– Ты не назвал цену своих услуг, – тихо произнесла, от волнения закусив нижнюю губу.

Со стороны мы могли бы сейчас сойти за влюблённую парочку, вернувшуюся со свидания, когда девушка теребит в руках магнитную карту и даёт этим понять кавалеру, что согласна на поцелуй, а возможно, и на нечто большее. Но я не обманывалась, адвокат стоял в коридоре потому, что хотел получить ответ, а не приглашение на ночь.

– Ты её и так знаешь. – Эрик привалился плечом к стене, внимательно изучая моё лицо. Вся поза казалась расслабленной, однако напряжение, исходящее от мужчины, буквально разлилось в воздухе.

Я хмыкнула. Это не будет стоить мне ничего, и в то же время будет стоить всё. Я должна сознаться в том, что обманула детектор лжи.

– Ты хотя бы можешь сказать, зачем тебе это?

Шварх! Мне так хотелось помочь ему! Даже если его речь в ресторане являлась всего лишь уловкой, чтобы я захотела воспользоваться его помощью в получении наследства, я всё равно чувствовала желание помочь. Золотые глаза в обрамлении длинных пушистых ресниц умоляли об ответе. Я понимала, что для Эрика это не блажь и не прихоть, а очень нужные сведения, и оттого с ещё большей отчётливостью осознавала, что просто не имею права сообщать правду.

Адвокат со вздохом покачал головой.

– Не могу. Мне просто надо это знать. Поверь, на тебе или командоре это никак не отразится.

Да уж, только как это дойдёт до совета адмиралов, Киара лишат звания и должности, с позором выгонят из Космофлота, а если дело дойдёт до родной планеты цваргов… У-у-у-у… Старшие офицеры ради этого устроили даже специальное заседание на станции после официального суда. Юлиан единственный, кто знает правду, но будет молчать.

– Не отвечай сейчас, подумай. У тебя есть время, – сказал Эрик, когда я протянула ему его пиджак. Как истинный джентльмен он предложил мне его, когда я замёрзла на Меклисе.

Я криво усмехнулась, приложила палец к биосканеру и уже в дверях обернулась и крикнула:

– Эрик, а зачем цветы-то были?!

Золотые глаза вспыхнули озорным весельем, на щеках появились очаровательные ямочки.

– Мечтаю увидеть налитые кровью глаза одного цварга, малышка!

Я покачала головой. Нет, он всё-таки сумасшедший. Или тролль. Или сумасшедший тролль.