Странно, но когда что-то сильно занимает меня, я чувствую ясность ума, даже выпив вина. Конечно, если вино насыщено запахами Нормандии или Бургундии, оно не дурманит. Так и в этот раз.

– Можно и так сказать. Это похоже на ум улья или роя, который воспринимается как отдельное существо, но состоит из умных клеток – пчёл. Видел, как рой летает, садится на деревья, залезает в дупло? У них только связность меньше, чем в теле животного. По сути, это разумное существо. У человеческого роя такой же временный, смертный дух, как душа любого человека. Только это не человек, а коллективное существо. Эти существа живут обычно дольше, но и они смертны. Как и их духи.

Когда Страхову что-то нравится, он начинает потирать руки. Поэтому, кстати, Страхов плохой игрок в покер и преферанс. Саша потёр руки и сказал:

– А, ну так яснее. А про эгрегор? Есть наглядный пример?

Открыли пятую. Я вспомнил «Повести Белкина» – это моя любимая пушкинская проза.

– Пушкин – рассказ «Кирджали».

– Интересно, интересно. Это мне знакомо. Я сам бегал по миру и по церквям.

– Угу, похоже. В рассказе разбойник, пересекая сюда и обратно границу России и Османской империи, становился то кротким семьянином, то отчаянным разбойником, которого боялась вся Молдавия. Причём в его перемене не было никакой игры – всё было искренне.

– Человек был один и тот же, но дух, как бы разлитый вокруг, полностью преображал его. Так? Пушкин наблюдал всё это живьём, ещё когда был в Кишиневе, кажется, в ссылке. Я правильно помню? Да, он умел заглянуть в суть вещей.

– Ты прав, друг мой. Александр Сергеевич ответил, прежде всего себе, почему в разных странах так отличаются люди и нравы. Он ведь был отчасти эфиопом, а чувствовал себя русским из русских. Значит, дело не в биологии, и даже не в воспитании – Пушкин был от рождения франкоязычным, из него растили больше француза, чем русского. Дух – вот что определяет, каков человек. Дух любого сообщества имеет свое бытие, не сводимое к сумме составляющих частей.

Всё-таки странно, что, несмотря на выпитое, а мы выпили много, вино совершенно не мешало нам. Напротив, умное зрение стало более стереоскопическим. И речь у Страхова стала чёткой… Это всё то же состояние изменённого сознания – но насколько оно бывает разным! Или мне кажется, и наутро я прочту абракадабру?

– И впрямь, это что-то типа сознания муравейника или, по-твоему, эгрегор… Он меняет под себя любого, кто эмигрировал, пришёл в церковь или там в секту какую, или кружок, или клуб – иногда радикально. Конечно, есть индивидуальные особенности…

– Так было и с Кирджали. Эгрегор неделим, целен и вытесняет всякий иной дух, чтобы все были едины в нём. Он ревнив. Если человек не принял эгрегор, то он выбрасывает не принявшего вон – как еретика, изгоя, предателя. Ты знаешь, как пчёлы определяют своих и чужих?

– По запаху.

– Да. Это свойство духа, как воздуха – все должны одинаково пахнуть. Многие церковные сообщества объединяет этот дух. Это ревнивый дух зверя, это не святой дух. Именно этим духом принимались на соборах догматы, связывающие свободу и изгоняющие живую веру. Этот дух убивал всякого, кто пытался ставить догматы под сомнение.

Мы вышли на балкон подышать. Небо всё было в мигающих звездах – непривычно для Москвы, обычно накрытой влажным серым колпаком. Страхов спросил:

– А где же тогда святой дух? Если не в церкви?

– В церкви. Только что есть церковь? Да ты и сам всё знаешь… А святой дух? Святой дух соединяет нас с тем, кто за пределами мира, и превращает тем самым нашу индивидуальность в личность. Личность вообще-то одна – это Бог. И мы – личности, потому что имеем внутри Его отражение, образ. Это даёт нам свободу – главное, почему мы и называемся образом Божьим.

Я посмотрел на красивое небо – оно словно хотело подсказать мне нужные слова.

– Эгрегор связан с индивидуальностями, соединяя их в государства, сообщества, церкви, клубы. И он смертен, как смертны эти сообщества. А божественный, нетварный дух – его ещё называют святым – соединяет личности в церковь. Это слово несколько избитое, лучше бы найти… поновее.

– Исаак Сирин назвал церковь единством Божьей благодати. Это единство личностей в любви.

Я ненавижу высокопарность, но из меня часто невольно выливается что-то пафосное. Как всё-таки въелось в нас это византийское… словоблудие. Найти бы другой язык! Я старался, но…

– Вот так люди бы и жили, если бы не грех Адама. В этом союзе нет структур и иерархии: кто хочет быть большим между вами, да будем вам слугою. Это высший тип общества.

Страхов тоже почувствовал неловкость и решил переключить регистры на более повседневное звучание:

– Личность и индивидуальность… Говорим, говорим… А в чём принципиальное различие? Только давай без академических определений.

Я недолго думал над примером. В качестве образца живой системы у меня теперь почти всегда выступают коты:

– Возьмём кота. Если грубо, то атомы сложены в одном коте немного иначе, чем в другом. И ещё настройки их нейросетей разные, как у смартфона. Индивидуальность – это и есть определённый порядок атомов и настройка управления. Индивидуальности могут отличаться, а могут и совпадать. Несовпадение – это вопрос количества вариантов, комбинаций, не более того.

– Поэтому коты одной породы похожи?

– Типа того… Можно было бы взять котёнка той же породы, что и Барсик, и потом, если повезёт, их бы никто не отличил, даже по характеру.

– Предупреди только сразу, тогда я к тебе домой ни ногой. Разве что босиком.

Мы засмеялись.

– Продолжим… Индивидуальность можно повторить, а личность – изначально единственна. Личности – это союз индивидуальности с вечностью, с Богом, её нет без дыхания Бога в нас, без Его образа. Каждый такой союз – один, уникальный. Хотя мы бываем очень похожими как индивидуальности и даже почти идентичными, если близнецы. В Откровении эта мысль о единственности союза выражена так: побеждающему дам белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает. А вот кошки, собаки – они всегда лишь индивидуальности. Также и компьютеры с умными программами.

– Я бы сказал, что индивидуальность – это наш ветхий человек, это наше умное животное. Так?

– Ну-у… как-то так. Грубо говоря, благодаря духу от Бога мы – не полностью в мире материи. А вот любая кошка – вся целиком здесь. С нашей смертью дух возвращается к Богу, и нас больше нет. Если нет воскресенья, то все. Exit.

– Язычники вместо духа Творца придумали иное хранилище самосознания – бессмертную душу. Она якобы способна жить отдельно от тела и от Бога. После смерти. Это – чтобы не зависеть от Него, – Страхов покосился на икону Богородицы, смотревшую на него с укором из открытого проёма в спальню.

– Гх, да. Для Мары это важно, – мне было неловко. – Все личности связаны между собой, но иначе, чем все здесь, в мире. Их связь называется затёртым словом любовь, или духом любви, или святым духом. Поэтому первая заповедь: возлюби Бога.

Страхов хлопнул ладонями по коленкам:

– Вот, блин. Связь… Для меня день прозрения. Троица меня всегда смущала, а я никак понять не мог. А как с ней первую заповедь исполнить? Она – не личность. Как ей молиться? Так просто всё… Но когда мозги прошиты намертво…

– Угу, прошивка – это догматы. Да, конструкцию трудно полюбить. Значит, Троица – никакой не бог.

На балконе стало холодно, и мы вернулись. Позвонила Маргарита, удивилась моему трезвому голосу. Не помню, о чём мы ещё говорили, затем Страхов вернулся к теме, которая так нас захватила:

– Эгрегор соединяет нас как индивидуальностей, как умных животных, как очень умных пчел, – Александр резко замолчал и поднял указательный палец.

– О-о! Слушай, а когда дух входит в человека? В утробе?

– Если бы в утробе, то не было бы феномена маугли. Детей иногда теряли в лесу, и они превращались в волчат – повадками, сознанием. И потом не могли даже речь освоить. А уж жить в одном духе!? Нет… Я думаю, мать и отец, и общество постепенно вдыхают в дитя свой дух, год за годом. Он дышит их воздухом. Не физически, конечно. Его душа постепенно формируется этим духом. И воспитание – это все аспекты жизни в сообществе, все запахи.

Александру пришло сообщение, он вышел на балкон и о чём-то говорил минут десять. Я посмотрел на часы и позвонил жене. Она трубку не взяла. Прошло ещё минут пять. Страхов пришёл, от него пахнуло чем-то свежим.

– Ты где пропадал?

– Дышал, вслушивался в дыхание зверя. Кто он у нас? Медведь, кажется? Давай, резюмирую: эгрегор, сверхличностныи разум, разум роя, групповой дух индивидуальностей – этот смертный дух объединяет человеческие сообщества, которые в истории появляются и умирают. Эти эгрегоры в Библии известны как ангелы народов. У Даниила они изображены зверями? Так?

– Ангелы народов, церквей и прочего подобного. Эгрегор появился после падения, как замена святого духа, который сначала вдохнул Бог в Адама. Потом Бог отдал народы служению ангелов, как сказано, ходить своими путями.

– М-м-м… Слушай, а как к этому… Ты про Иоанна не забыл? У него про святой дух вообще что-то своё. У него Дух – самостоятельная личность, отличная от Отца.

– Да, так только у Иоанна. Этого нет больше в Библии. Нигде! В Библии святой дух исходит от Отца, он лишь проявление личности Творца в мире.

– Погоди, так по Иоанну сам Бог – это дух.

– Да. И это ещё одно открытие Иоанна, – я показал кавычки пальцами.

– Ещё один момент. Как думаешь, можно духом заряжаться, накапливать его?

Здесь Страхов явно вступил на скользкую дорожку, по которой шёл много лет. Это, наверное, вид наркомании? Увлекавшиеся духовными практиками – как подсевшие на иглу. Мне стало скучно, но Страхова явно было не становить – он опять потёр руки. Я спросил:

– Как старец Серафим учил? Стяжать?

– Ну, типа того. Добрые дела, говорил старец, сами по себе не помогают стяжать святой дух. Нужно искать, пробовать. Есть, например, духовные практики: чётки, Иисусова молитва – да вообще подойдёт всё, что привлекает дух. А я думаю, что и медитация подойдёт, осознанные сновидения или трансэгрити – Кастанеда тоже учил стяжать энергию, дух. Способов много. И как здорово: получил дух, и ты полон сил, обрёл дары, стал видящим, повелителем материи и людей. Можно черпать энергию у общества, у муравейника. Нужно только уметь «подключаться» к эгрегору.

– Подключаться к эгрегору? – Александр удивил меня этим стойким языческим энергизмом. Терминология всегда отражает суть взглядов: вампиризм, энергии, преображения – это из набора мыслящих магически язычников. Я посмотрел на Страхова с недоумением. Он ответил на мой взгляд:

– Скажешь, я – язычник? Тогда скажи мне, где его нет, этого язычества?

– Оно везде, где мыслятся духовные энергии, а не личности. Есть мир личностей и их проявлений: веры, любви. А есть мир энергий, формул, ритуалов – это мир язычников. Язычники не знают Бога как Отца, который любит и всё даёт. Они не к Нему обращаются, а изобретают магические формулы, чтобы иметь власть над духами. Такой путь свободы – мне опять пришлось изобразить пальцами кавычки – от Творца был подсказан дьяволом ещё Адаму. Когда хочешь нарушить заповедь, странно обращаться к Тому, кто её дал. Так ведь?

– Ну-у…

– В том-то и дело. А магия? Получил силу и действуй. В этом корень язычества – Бог не соучаствует в злых делах, и язычники ищут обходные пути.

Открыли последнюю бутылку. Я резюмировал:

– Итак, дух – я говорю о духе от Бога – это дар новой жизни, дар свободы благодаря союзу с Богом.

– И как его получить, если духовными практиками его никак не стяжать?

– Вступить в завет. Всем народам Бог открывается, но завет с ним имели евреи, как народ-первенец. А теперь может иметь каждый, поверивший Христу.

– А в чём же тогда суть падения? Ну-у, без этих там яблок, змей и прочих райских штучек. Завет исправляет… поднимает как-то?

– В википедии про это ничего?

Я потёр бокал и посмотрел сквозь бокал на люстру. Вино засветилось ярким рубиновым цветом. Да, французы тоньше итальянцев, испанцев и, тем более, виноделов Нового Света. Те загустили слишком, загудронили вино. А французское – оно лёгкое, пей сколько угодно.

– Сейчас все ответы ищут там… Я думаю, что падение, в сущности, как итог – в принятии эгрегора вместо святого духа свободы. Единение с ним оставляет нас смертными, земнородными, отказавшимися от первородства. И тогда мы, подобно муравьям, строим человейник, живём ради этой временной, не имеющей цели сущности, выращивающей тело для эгрегора из железа, стекла, бетона и миллиардов людей, живём ради этого зверя из апокалипсиса. Но этот зверь умрёт, а мы не станем частью будущего мира, так как не имели любви к Богу.

– Умрём, как любое животное, только разумное? Потому что приняли в себя умный, но смертный дух? Перепутали его со святым?

– Да, биологическая жизнь полностью построена на материале тварного мира, сосредоточена в мире и описывается изнутри мира, подчинена его законам. Только святой дух делает человека свободным от законов мироздания, способным ходить по воде и общаться с Творцом. Дух от Бога – это новый тип жизни. Но сейчас эта жизнь только зарождается, а её расцвет – на новой земле, когда сбудется сказанное: Ибо вот, я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце. О ней, о будущей вселенной, хорошо написано у Павла, в послании к евреям – но только если читать хороший перевод, не синодальный.

Разговор уже давно напоминал заседание философского дискуссионного клуба. Так повелось в МГУ с давних времен – обычная застольная тема, ничего необычного. Правда, это относилось к тем поколениям, которые шли в вузы после советских школ, с идеалами, вбитыми в голову советским учителем. Сейчас многое изменилось.

– Всё хорошо, – Александр, когда увлекался, становился похож на доцента какой-нибудь кафедры в провинциальном университете. – А если я не принял духа от Бога? Не смог, не успел, не понял… Допустим, я агностик. Духоносцы – да, они могут ходить по воде. А я? Что же, имеем человечество двух сортов? Это же и есть гностицизм. Разве нет?

– Нет, никакой дискриминации. Разве ты обижен, если ты агностик или веришь в своих богов? Бог повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных, как известно. В этой жизни люди успешны независимо от того, в какого бога верят или не верят. И в отношении будущего – разве ты чувствуешь себя обойдённым? Никто ведь не знает заранее решения Суда и надеется на лучшее. А многие просто не верят в Бога и воскресение. Так что все мы, живые, в одинаковом положении – такова Божья премудрость.

– Ну хорошо… – Александр ещё не понял, чем закончится эта логическая цепочка, и был в недоумении. – А после? После смерти?

– Все мы умрё-ем и превратимся в прах, в том числе и наши души. Потому и в земле не будет меж нами разницы. И сожаления об упущенной будущей жизни не будет. Воскресение – это дар, который в могиле точно уже никто не ждёт. Мы там все равны – никто не обижен.

– А после? Кого Бог воскресит, тот…

– Воскресению могут радоваться только воскресшие те, кто жаждал новой жизни. А остальные даже сожалеть не будут, потому что их нет. И ждать каждому одинаково недолго, даже если до этого дня целая вечность. В могиле времени нет.

– Согласен. При жизни каждый ищет своего, а после смерти никто не будет обижен – прах не обижается. Но как же те, кто любил друг друга? Они разлучатся? Одни воскреснут, другие нет? Разве воскресшие не будут сожалеть и страдать из-за погибших?

– Ты сам знаешь – будущую жизнь можно пригубить уже сейчас. Если кто-то верит в неё, тот почти счастлив, имея цель и мечту. Цель – она многого стоит. Насладятся же будущей жизнью те, кто хорошо распробовал её на дегустации. Это как дорогое вино. Мы его дегустируем, бутылку же откроем после воскресения. Как и сказал Иисус. А собутыльники? Те, кто дегустировали любовь? Нет, друг ты мой, они уже не расстанутся. Они все, как одно целое.

– Угу, – Страхов помолчал, переваривая услышанное и шевеля вставленной в волосы пятернёй, словно он ворошил гнездо. – Сергей, дружище… но чем же я отличаюсь от обезьяны, если у меня нет бессмертной души? Я имею в виду эту жизнь. Сейчас.