Цитаты из книг автора «Себастьян Хафнер»

Третий рейх родился из предательства его врагов; из чувства слабости, беспомощности и отвращения, которое это предательство вызвало

марте 1933 года миллионы еще были готовы к борьбе. В один миг они оказались преданы, обезоружены, лишены руководства. Часть из них в отчаянии присоединились к «Стальному шлему» и немецким националистам, как только выяснилось, что другие партии не собираются сопротивляться нацистам. В течение нескольких недель численность соединений «Стального шлема» возросла фантастически, невиданно. Но потом и эти соединения были распущены и капитулировали без борьбы. Эта ужасающая моральная несостоятельность руководства всех антинацистских партий — важнейшая черта «революции» марта 1933 года. Эта несостоятел

Даже в жестокости могут быть черты величия, если жестокость совершается с пафосом высшей, искренней решимости; если те, кто совершают жестокость, фанатично преданы своему делу — как это было во французской революции, в российской и испанской гражданских войнах.

Этот род террора имел то преимущество, что всегда можно было пожать плечами и заговорить о «неизбежных печальных издержках любых революций» — то есть сослаться на оправдание революционного террора; или можно было указать на строгую дисциплину исполнителей, — мол, в Германии царит покой и порядок, так что налицо всего только полицейские акции, спасающие страну от революционных бесчинств, то есть провести оправдание реакционного террора. Оба эти оправдания сменяли друг друга в зависимости от публики, на которую ориентировались адвокаты нацистского террора.

реакционный террор: холодное, точно рассчитанное государственное мероприятие, совершаемое при умелом полицейском и военном прикрытии. Все это делалось не в возбужденном состоянии, которое возникает в ходе победоносной борьбы и преодоления большой опасности, — ничего подобного у нацистов не было; это делалось и не в отместку за жестокости и зверства, учиненные врагами, — никто не был жесток по отношению к нацистам. Все, что происходило, было просто бредовым переворачиванием нормальных представлений: бандиты и убийцы выступали как полицейские, облеченные всеми государственными полномочиями; с жертвами обращались как с преступниками, унижали, арестовывали и убивали без суда.

сложилась неприступность нацистской власти: террор, праздники с напыщенной декламацией, предательство и, наконец, коллективный коллапс — синхронный индивидуальный нервный срыв у миллионов людей.

Очень часто в этом нет ничего вдохновляющего и прекрасного, поскольку сплошь и рядом связано с бесчинствами, насилием, брутальностью плебеев, ограблениями, убийствами и поджогами

Только в полдень я прочитал об арестах. Приблизительно в это же время было обнародовано распоряжение Гинденбурга, отменившее свободу личного мнения, тайну переписки, телефонных переговоров и предоставившее полиции неограниченное право обысков, конфискаций и арестов.

Гитлер — рейхсканцлер… В какой-то момент я физически ощутил запах грязи и крови, который он распространял вокруг себя. Почудилось, что на меня идет страшный и отвратительный лютый зверь, я ощутил грязную когтистую лапу у своего лица.

Повсюду шли яростные и бесплодные политические дискуссии: в кафе, пивных, магазинах, школах, в семьях. Возродилась старая игра с цифрами: в то время постоянно проходили малые и большие выборы, и в головах были данные о численности избирателей и о количестве мандатов. Цифры голосующих за нацистов неуклонно росли. Вот чего больше не было, так это жизнерадостности, любви, безобидности, доброжелательности, благоволения, понимания, доброй воли, великодушия и юмора. Больше не было хороших книг, да и едва ли тогда нашелся бы человек, который заинтересовался бы хорошей книгой