– Отец и сын едут ночью по заснеженной дороге через темный лес. Отец не справляется с управлением, и машина врезается в дерево. Отец погибает на месте. Мальчика с тяжелыми травмами доставляют в больницу, где немедленно отвозят в отделение экстренной хирургии.

Приходит хирург, застывает на месте и испуганно говорит: «О господи, я не могу оперировать этого мальчика. Это мой сын!»

Пожилая дама на кровати сделала небольшую паузу, потом с триумфом спросила:

– Как это возможно, если у мальчика не два отца?

– Я понятия не имею.

Каспар закрыл глаза и полностью доверился своему осязанию, пытаясь починить телевизор. Поэтому мог лишь догадываться о ее лукавой улыбке у себя за спиной.

– Ну же. Для мужчины с вашим интеллектом эта загадка не столь и сложна.

Он вытащил руку из-за неуклюжего лампового телевизора и, качая головой, повернулся к Грете Камински.

Семидесятидевятилетняя вдова банкира постучала в его дверь всего пять минут назад и попросила посмотреть ее «говорящий ящик». Так она называла безобразный телевизор на ножках, который был слишком большим для ее маленькой палаты на верхнем этаже клиники Тойфельсберг. Разумеется, он сделал ей одолжение, хотя профессор Расфельд строго-настрого запретил ему это. Руководитель клиники не хотел, чтобы Каспар покидал свою одноместную палату без присмотра.

– Боюсь, загадки не мое, Грета. – Он вдохнул немного пыли, которая собралась за телевизором, и закашлялся. – Кроме того, я не женщина. И не умею делать несколько вещей одновременно.

Он снова прижался щекой к телевизору и на ощупь попытался найти на задней стенке крошечное гнездо для антенны. Тяжелая махина ни на миллиметр не отодвигалась от стены.

– Вздор!

Грета дважды похлопала ладонью по матрасу.

– Не ломайтесь, Каспар!

Каспар.

Это санитары дали ему такое прозвище.

Как-то ведь надо было к нему обращаться, пока не выяснится его настоящее имя.

– Ну попытайтесь! Вдруг вы окажетесь королем разгадывания загадок. Кто знает, вы же ничего не помните!

– Неправда, – простонал он и еще дальше просунул руку между телевизором и шероховатыми обоями.

– Я знаю, как завязывать галстук, читать книгу или ездить на велосипеде. Просто моего пережитого опыта больше нет.

– Ваше знание фактов практически не пострадало, – объяснила ему доктор София Дорн, его лечащий психиатр, в начале первого сеанса. – Но все, что составляет вашу эмоциональную часть, то есть определяет вашу личность, к сожалению, исчезло.

Ретроградная амнезия. Потеря памяти.

Он не мог вспомнить ни свое имя, ни семью или профессию. Он даже не знал, как вообще попал в эту элитную частную больницу. Старое здание клиники Тойфельсберг стояло на краю города, на самой высокой горе Берлина, которая была насыпана из руин домов, разрушенных при бомбардировках во Второй мировой войне. Сегодня гора Тойфельсберг представляла собой озелененный холм из обломков и мусора, на вершине которого во времена холодной войны располагалась американская шпионская станция.

В четырехэтажном здании клиники, где лечился Каспар, размещалось казино для офицеров разведки, пока после падения Берлинской стены виллу не выкупил известный психиатр и нейрорадиолог профессор Самуэль Расфельд, модернизировал ее и превратил в одну из ведущих больниц, занимающихся психосоматическими расстройствами. Сейчас клиника возвышалась над Грюневальдом, как крепость, защищенная разводными мостами. Попасть в нее можно было лишь по узкой частной подъездной дороге, на которой и нашли Каспара десять дней назад. Без сознания, запорошенного тонким слоем снега и с переохлаждением.

В тот вечер Дирк Бахман, консьерж клиники Тойфельсберг, отвез Расфельда на встречу в клинику Вестэнд. Вернись он на час позже, Каспар замерз бы на обочине. Иногда он задавался вопросом, что бы это изменило.

Чем жизнь без идентичности отличается от смерти?

– Вам нельзя так себя мучить, – пожурила его Грета, словно прочитав эти мрачные мысли. При этом у нее были интонации врача, а не пациентки, которая сама страдала неврозом страха, если долго оставалась одна. – Память как красивая женщина, – объяснила она ему, пока он искал проклятое гнездо для телевизионной антенны. – Если будете бегать за ней, она отстранится со скучающим лицом. А если займетесь чем-то другим, то ревнивая красавица сама вернется к вам.

Она захихикала.

– Как наша симпатичная врач-терапевт, которая так нежно о вас заботится.

– Что вы имеете в виду? – удивленно спросил Каспар.

– Ну, это даже такая старуха, как я, заметила. Мне кажется, София и вы подходите друг другу, Каспааррр.

Каспааррр.

Растянутым А и грассирующим Р голос Греты напоминал ему кинодив послевоенного времени. С тех пор как ее муж скончался от инсульта на площадке для гольфа семь лет назад, она каждое Рождество проводила в частной клинике. Здесь она была не одна, когда на нее нападала рождественская депрессия. И поэтому то, что ее телевизор перестал работать, было своего рода катастрофой. Она никогда не выключала «говорящий ящик», чтобы не чувствовать себя одиноко.

– Будь я моложе, тоже пошла бы с вами на послеобеденные танцы, – захихикала она.

– Большое спасибо, – рассмеялся Каспар.

– Я не шучу. Когда мой муж был вашего возраста, думаю, чуть больше сорока, его темные волосы так же задорно падали ему на лоб. Помимо этого, у него были такие же красивые руки, как у вас, Каспар. И… – Грета снова хихикнула. – И он разделял мою страсть к загадкам!

Она дважды хлопнула в ладоши, как учительница по окончании школьной перемены.

– И поэтому мы сейчас попробуем еще раз…

Каспар застонал, когда Грета повторила ему загадку.

– Отец и сын попадают в автоаварию. Отец погибает, сын остается в живых.

Несмотря на приоткрытое окно, Каспар начал потеть.

С утра шел мокрый снег, а к полудню температура опустилась ниже нуля. Здесь за городом, в Грюневальде, должно быть градуса на два холоднее, чем в центре Берлина. Но в настоящий момент он этого не чувствовал.

Ага! Его указательный палец нащупал круглый металлический ободок пластикового гнезда. Сейчас нужно лишь вставить в него антенну и…

– Сына с тяжелыми травмами доставляют в отделение экстренной хирургии. Но хирург не хочет его оперировать, потому что мальчик его сын.

Каспар отодвинулся от экрана телевизора, поднялся и взял пульт управления.

– Как это возможно? – лукаво спросила Грета.

– А вот так, – сказал Каспар и включил телевизор.

Сначала экран замерцал, затем в комнате раздался гнусавый голос ведущего новостей. Когда звук дополнился соответствующей картинкой, Грета восторженно захлопала в ладоши.

– Он снова заработал. Чудесно, вы гений.

«Я не знаю, кто я», – подумал Каспар и отряхнул пыль со своих джинсов.

– Тогда я пойду к себе в палату, пока медсестра не рассердилась… – начал было он, но Грета подняла руку, призывая замолчать.

– Очередные ужасные новости о так называемом Инквизиторе, который уже несколько недель держит в ужасе женское население…

Грета потянулась к пульту и увеличила громкость.

17:56

«Мы только что получили сообщение, что его первая жертва, двадцатишестилетняя студентка актерского факультета Ванесса Штрассман, умерла сегодня во второй половине дня в реанимации больницы Вестэнд. Два с половиной месяца назад она бесследно пропала после занятий и ровно через неделю была обнаружена в убогом мотеле. Голая, в запущенном состоянии и парализованная».

На экране появилась фотография улыбающейся красавицы, как будто драматичных слов ведущего новостей было недостаточно, чтобы передать весь масштаб трагедии. Фото сменилось двумя другими. И здесь кто-то постарался и организовал особенно привлекательные снимки из семейного альбома.

«Как и обе последующие жертвы – Дорин Брандт, успешный адвокат, и учительница начальных классов Катя Адези, – Ванесса Штрассман не получила практически никаких телесных повреждений. По заявлениям врачей, они не обнаружили следов изнасилования, избиения или пыток. Но она была душевно подавлена и сломлена морально. До сегодняшнего дня она реагировала исключительно на яркий свет и громкие звуки, оставаясь в состоянии, близком к коме».

Фотографии исчезли, и на экране появилось изображение современного больничного комплекса.

«Причина смерти является для медиков очередной загадкой, по-прежнему неизвестно, что произошло с молодыми женщинами, пока они находились во власти преступника. Подсказкой могли бы послужить маленькие записки, которые были найдены в руках у всех трех жертв, но полиция держит их содержание в секрете. К счастью, пока не появилось новых сообщений о пропавших женщинах, и мы можем лишь надеяться, что эта ужасная серия преступлений прервалась не только временно на праздники, а прекратилась окончательно. Самым чудесным рождественским подарком была бы новость об аресте Инквизитора, верно, Сандра?»

Ведущий новостей повернулся с профессиональной улыбкой к своей соведущей, передавая ей слово.

«Так и есть, Пауль. Но будем держать кулачки, чтобы и другие подарки обязательно оказались под елкой вовремя, потому что после сильнейших за последние двадцать лет снегопадов движение на дорогах крупных городов парализовано в результате гололеда. Кроме этого, ожидается порывистый ветер…»

Гололед, подумал Каспар, увидев графические предупреждающие значки над Берлином на синоптической карте.

Воспоминания нахлынули на него неожиданно и с такой силой, что он с трудом удержал их.

Флешбэк

– Ты ведь скоро вернешься?

– Да. Не бойся. – Он коснулся ее влажных волос, которые упали ей на глаза во время судорог.

– Ты ведь не оставишь меня одну надолго?

– Нет.

Конечно, он не мог слышать ее слов. Малышка уже давно была не в состоянии пошевелить языком. Но он чувствовал беззвучные мольбы одиннадцатилетней девочки в слабом нажатии ее пальцев. Он отмахивался от мучительного вопроса, была ли это осознанная реакция или просто рефлекс, как и неконтролируемое подергивание ее правого века.

– Я так боюсь. Пожалуйста, помоги мне.

Все ее хрупкое тело буквально молило о помощи, и он с трудом сдерживал слезы. Стараясь отвлечься, он уставился на круглое родимое пятно, которое, как точка от восклицательного знака, парило над ее правой скулой.

– Я вытащу тебя отсюда, – прошептал он. – Верь мне.

Потом он поцеловал ее в лоб и молился, чтобы было еще не поздно.

– О’кей! – прошептала девочка, не шевеля губами.

– Ты такая смелая, моя дорогая. Слишком смелая для твоего возраста.

– Я знаю. – Ее пальцы выпустили его руку. – Но поторопись, – безмолвно простонала она.

– Конечно. Я обещаю. Я освобожу тебя.

– Я боюсь. Ты ведь скоро вернешься, папа?

– Да, я скоро вернусь, и тогда все будет хорошо, мое сокровище. Все будет, как прежде. Не волнуйся, моя сладкая, хорошо? Я совершил одну ошибку, но обязательно вытащу тебя отсюда, и тогда…

– …Или что вы имеете в виду? – громко спросила Грета, прервав его пугающий сон наяву.

Он лихорадочно заморгал, проглотил слюну, которая собралась у него в рту, и наконец открыл глаза. Они заслезились, как только свет от телевизора попал в его зрачки. Очевидно, Грета даже не заметила, что он ненадолго отключился.

– Простите?

В носу у него оставался запах горелой бумаги, словно этот первый обрывок воспоминания оставил за собой дымовой шлейф.

Что это было? Действительно воспоминание? Сон? Все еще шокированный картинками, которые пронеслись перед его внутренним взором, он невольно схватился за грудь. Там, где под футболкой проступали недавно зажившие рубцы от ожога, которые он обнаружил, когда в первый раз принимал душ в клинике, и происхождение которых было таким же необъяснимым, как и все его прошлое.

– Интересно, – возбужденно сказала Грета. – Что там может быть написано?

Она убавила звук, и запах в носу стал слабее.

– Где?

– Ну, в записках. Которые нашли у жертв Инквизитора. Что бы это могло означать?

– Без понятия, – рассеянно ответил он. Ему необходимо уйти из палаты Греты. Собраться с мыслями. Подумать, что все это значило, и поговорить со своим врачом.

«У меня есть дочь? Она ждет меня где-то там? Больная? И совсем одна?»

– Наверное, вам лучше выключить телевизор. А то вы не заснете от таких жутких новостей. – Стараясь не показывать своего состояния, он медленно направился к двери.

2 3 4

...

Премиум

4.31

(239 оценок)