Цитаты из книги «В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории»

Однажды зимой, когда был салют в день снятия блокады, я стояла в лютый мороз на этом мосту, ожидая первый залп, и вдруг увидела в небе бесшумную быструю стаю из сотен белых птиц. Стая пронеслась над Невой в сторону Петропавловской крепости, откуда в городе и раздаются все салюты. Никакие это были не чайки, чайки такими огромными и бесшумными стаями не летают. Души погибших блокадников? Не знаю. Стояла на Благовещенском мосту в счастливом ужасе… Желая чудес, мы никак не приспособлены для встречи с ними.

Причаливая и отчаливая, корабли издают дивный, густой и печальный звук.

Зная наизусть «Доктора Айболита», я пришел в восторг, увидев на угловом доме надпись: «Бармалеева улица».

Вода и ее переменчивый цвет, ее обманные облики вошли в его сны и притворялись небесным городом – золото на голубом, зеленое на черном.

Это детское ощущение сладкой притягивающей тревоги и непреодолимого любопытства я вспомнил уже взрослым, когда впервые прочел строки Мандельштама:   Зимуют пароходы. На припеке Зажглось каюты толстое стекло.

Услышав об этом предложении, от которого нельзя отказаться, мама отказалась наотрез

До сих пор, услышав этот старый вальс, я испытываю странное чувство мечтательной грусти, как будто кто-то теплой и влажной рукой осторожно берет тебя за сердце.

Марсово поле называлось площадью Жертв Революции. Это название всегда представлялось мне нелогичным, так как жертвы революции, как мне тогда казалось, – это прежде всего капиталисты и помещики.

Я родился на Васильевском острове и могу считать себя островитянином.

Ощущение нереальности было столь велико, что я был готов поверить, что это все сон, причем его – смотрящего на нас Достоевского, это мы приснились ему.