В этой философии религии, с которой Вы, если захотите, будете знакомиться, не должно быть ни кощунственных, ни спиритических, ни суеверных подходов. Бога нужно узнавать во всем, без всяких наркотиков.

У Вас может возникнуть вопрос – я говорил о Христе, о том, что Он истинный Сын Божий, но мы знаем из Евангелий, что Он творил чудеса, чудо же наукой отвергается. Да, Галя, «чудеса» Он творил, но только для тех глупцов, которые, узнав, что земля кругла, первые же от Христа отказались. Если же смотреть прямо на вещи, то никаких «чудес» нет, или тогда уж, вернее сказать, – все есть чудо, все законы и силы Природы – чудо, но мы не умеем ими пользоваться, Христос же умел. Сила человеческой мысли – очень много может сделать. В нас сконцентрированы чудовищно сильные возможности, но флюиды нашей силы, наше «электричество», пропадают даром.

Теперь приведу Вам под конец красивую индийскую молитву (браминскую). Это молитва Великой Матери, или Духу по христианскому понятию. Прочтите, сколько красоты в этих словах. Христиане редко умеют так молиться.

 
Если я прав, Матерь, Ты все:
Кольцо и путь, тьма и свет, и пустота,
Голод и печаль, и бедность и боль.
От зари до тьмы, от ночи до утра, и жизнь и смерть.
Если смерть бывает – Все есть Ты.
Если Ты все это, тогда и голод, и бедность, и богатство
Только переходящие знаки Твои.
Я не страдаю, я не восхищаюсь,
Потому что Ты – все, и я, конечно, Твой.
Если Ты все это показываешь смертным,
То проведи, Матерь, меня через Твой свет
К Нему – к Великой Истине.
Великая Истина нам явлена только в Тебе.
И затем ввергни куда хочешь мое бренное тело
Или окружи его золотом богатства.
Я это не буду чувствовать.
Ибо с Твоим светом я познаю сущее,
Ибо Ты есть Сущее – а я Твой.
Значит, я в Истине!^[9]
 

Может быть сейчас, кроме красоты, Вы ничего не увидели в этих словах, но со временем Вы можете понять весь их глубокий смысл.

Начнем теперь подводить к концу сегодняшнее письмо. Вы немного удивлены им? Я писал Вам один раз о Египте, о египетской религии, но вообще религиозно-философских тем не затрагивал, а в этих темах я бываю очень серьезен, так что характер сегодняшнего письма сильно, вероятно, разнится от тех, когда я говорю просто о философии. Но у меня, Галя, так уж рассудок создан, что он может вмещать самые разноречивые понятия, нисколько не путаясь в них. Свое мировоззрение я строю на религиозной философии, и я искренне верю в нее. Но я учусь у общей философии, т[рени]руюсь в способности мыслить со всех сторон, способен всю ночь просидеть перед чернильницей и [все для того], чтобы доказать, будто чернила белые, а молоко черное, это моя болезнь и мой метод познавания. Приведу Вам пример.

«Человек думает, что в природе не было бы никакого смысла, если бы он не был бессмертен». Действительно, Галя, как Вы думаете, вот я говорил Вам о Боге (о бессмертии, правда, не говорил, но оно всегда так или иначе подразумевается, если признать существование Бога), может быть, вся моя говорливость покоится как раз на этом самомнении. Не понравилась мне жизнь, и коротка она, и скучна, солнечных-то дней в этой жизни пересчитать по пальцам можно. Силы же, знания, воли, чтобы отвоевать место в жизни по своему аппетиту, у меня не хватает. Вот и влачусь я, похрамывая на обе ноги, по задворкам прекрасной планеты сей, засмотрю звездочку в небе и замечтаюсь. Мечтаю я это себе и рассуждаю таким образом: зачем мне даны глаза – чтобы видеть мир, зачем даны чувства – чтобы чувствовать его, зачем дан ум – чтобы понимать немного его. Недаром все это есть у меня, меня должно ждать что-нибудь после смерти. Ухвачусь я за эту зацепку и пойду плести о всяких загробных жизнях, а природа делает свою механическую работу, превращает меня в прах, обогащу я соли земли своим гниением, и кончатся этим мои обязанности по отношению к природе и обязанности природы по отношению ко мне. Кто мне сказал, что для меня, для моего проблематичного бессмертия создан весь мир, вся вселенная? Если бы Земля была специально для меня создана, так хватило бы ей Солнца, Луны и нескольких звезд, не нужно было бы мириад миров. Это ведь все равно, если бы клоп забрался за обои в какой-нибудь спальне Нью-Йоркского небоскреба и стал бы думать, что небоскреб для него специально выстроен. И т. д., и т. д., и т. д. Я способен развить эту тему Вам на 10 листах.

А теперь я поверну ее наоборот и кончу в нескольких строчках. Действительно, у природы будет смысл, если человек и не будет бессмертен. Но не будет тогда смысла в человеке. Осмысленная же природа не может создать бессмысленное существо. Таких ошибок природа не делает. Человека ждет, Галя, все-таки впереди вечность, потому что он мыслит об этом. Положите под курицу утиные яйца; когда вылупятся утята, они поплывут, курице же только останется поражаться таким их действиям. Положите наоборот – под утку куриные яйца; вылупятся цыплята, но не полезут за уткой в воду. Собаки очень умны, но они не пытаются летать, у них нет заложен[ного] потенциала к полетам. Человек думает о бессмертии. Это его врожденный инстинкт. Все дикари верят в загробную жизнь, и чем больше мы этот инстинкт в себе развиваем, тем яснее и яснее для нас становится проблема бессмертия. «Кто без дара небес небо возможет постигнуть, Бога кто обретет не богоравной душой?» И когда мы с мыслью о бессмертии начинаем познавать природу, ее законы, мы убеждаемся, что наш дух бессмертен. Только мысль о бессмертии, о вечности позволяет человеку пользоваться радостью земного.

 
И доколе не постигнешь
Этих слов: «умри и будь», —
Темным гостем будешь в мире
Проходить свой темный путь.^[10]
 

Гете

Но, Галя, уже первый час, и если я дальше буду развивать эту тему, то мне сегодня письма не кончить. И то боюсь, что на этот раз не только Ваши глаза, но и голова устала. Я показал Вам свой способ познавания, но у Вас отсутствует тренировка для него, я не предлагаю его Вам. Вся цель сегодняшнего моего послания – узнать, заинтересовались ли Вы теми немногими фактами, которые я привел, и есть ли у Вас желание узнать еще такие факты. В том случае, если у Вас проявится интерес по затронутой мною теме, если Вы захотите узнать еще и еще больше, я по мере сил удовлетворю Ваше желание знания в этой области. Но чтобы узнать много, надо много хотеть, поэтому, повторяю еще, – не препятствуйте возникновению самых разнообразных вопросов и задавайте их мне, тогда и для Вас, и для меня будет легче найти тот способ познания, который будет самым приемлемым для Вас, а само познание надо только начать, и тогда оно уже не прекратится. Так что не стесняйтесь в вопросах, даже самые пустяшные задавайте. Ведь был же поднят на одном Вселенском Соборе вопрос «Поместится ли душа на острие иголки?». Это люди с белыми бородами и лысыми головами решали вполне серьезно. И ни вред, а пользу принес этот вопрос в свое время. Вреда в познании быть не может, надо надеяться, что оно откроет более широкие горизонты, надо надеяться, что можно сделать жизнь культурнее, красивее, надо надеяться на самое невозможное, лишь тогда можно жить и мыслить.

«Раз у тебя нет надежды, ты не в состоянии измыслить то, что превосходит всякую надежду», а всякую надежду превосходит познавание Того, Кто выше человека-Бога. Так что мы, Галя, надеюсь, займемся с Вами понемногу религиозной философией. <…>

Пишите.

Павлик

П. Ф. Беликов – Г. В. Маховой

17 февраля 1935 г

<…> Затрудняюсь я сказать, много ли я изучаю людей или мало. Специально этим как будто не занимаюсь, но свое мнение почти о каждом человеке, с которым мне сталкиваться приходится, у меня всегда как-то само собой образуется и базируется оно именно на различных мелочах. Бывает, что говорит человек о самых высоких материях, раскрывает перед тобой, кажется, все тайники своей души и вдруг одним взглядом или жестом выдает, что это еще не его тайники и не его душа, правда, он искренне хотел бы быть таким, но еще далек от исполнения своего желания. Тогда начинаешь замечать, что ему мешает, что ему надо изменить, что уничтожить в себе и что развить. Одним словом, начинаешь осязать то, из чего человек исходит, а не только то, к чему он идет. Первое же не менее важно, чем второе. Скажем, направились бы мы оба пешком в Сыренец.^[11] Вы бы, несомненно, скорее дошли бы до назначения, чем я, потому что Вам из Евве^[12] пришлось бы идти, а мне из Ревеля.^[13] Точно такое же положение и в людях можно наблюдать. Люди одних идей, одной общей цели, одинакового направления мыслей все-таки слишком друг от друга разнятся, ибо исходят они из различных местоположений. И напрасно Вы, Галя, думаете, что в Ваших письмах я первенствующее место отдаю «изображенным ролям». Никогда. По себе знаю, что избавиться от «изображаемых ролей» почти невозможно, и потому главное внимание обращаю на мелочи, на оговорки, на «иллюстрации». Видите – я, если не умнее, то во, всяком случае, гораздо хитрее, чем Вы это предполагаете. И читать мне Ваши письма совсем не трудно и не скучно. Вы думаете, что Вы говорите о посторонних вещах, когда пишете, например, о Рейнг[ольде] Ивановиче, или о Еввеском обществе,^[14] или об окружающей Вас обстановке? Как раз наоборот. Когда человек говорит о себе, то часто он касается совсем посторонних предметов, когда же говорит об окружающем его мире, то больше всего говорит о себе. Ведь достаточно заметить, какими глазами человек на окружающий мир смотрит, чтобы разгадать, каков этот человек. Подход к себе большею частью бывает объективным, человек как бы смотрит на себя издали и любуется или недовольствуется теми или иными своими качествами. Подход же к другим почти всегда очень субъективен, человек раскрывает самого себя, производя оценку окружающей обстановке. Таким образом, могу я Вам все тайны своего «ясновидения» объяснить, но не буду этого делать, не потому, что дорожу этими «тайнами», а потому, что пользоваться ими, может быть, только я умею и они Вам мало пользы принесут. <…>

А о философии Вы опять что-то перепутали. Помню, что я Вам писал как-то о правильном месте философии в жизни, но не помню, в каком аспекте я это делал. Ведь жизнь слишком многообразна, и одного правила на все случаи не придумать. Вы выбрали один из таких случаев, а правило к нему применили из другого. Вы написали: «Сытее ли наш ближний от нашего самоусовершенствования? Нет, он много сытее от полученной работы на фабрике злостного буржуя и эгоиста». Правильно, Галя. Спорить не буду. Но Вы забыли, что «пища духовная» от пищи физической несколько различается. Философия принадлежит к разряду первой, и поэтому следовало бы сказать: «Можем ли мы сделать нашего ближнего лучшим путем своего усовершенствования?», или: «Становясь совершеннее, действуем ли мы на окружающих нас людей благодаря своему совершенству?», – и тогда уже на эти вопросы отвечать. Ваш же вопрос поставлен во всех отношениях неправильно. Ведь «хлеб насущный» – это не больше чем почва, на которой должны развиваться лучшие человеческие духовные силы. «Хлеб насущный» – это условия, в которые мы поставлены и не выходя из которых мы должны развиваться, но это не цель нашего развития и, конечно, не цель философии. Не мог Бетховен без ежедневных обедов творить свою музыку, но ведь нам-то наплевать на меню его обедов, мы музыку ценим. Так и во всем. Скажу не хвастаясь, что я добр, очень даже добр, но я меньше жалею тех, кто умирает от холода и голода, чем тех, кто, в довольстве живя, не носит в себе ни одной мысли, выходящей за пределы «насущного хлеба». Вы пишете, что когда есть нечего, так тогда философия очень проста. Я скажу еще по-другому – когда есть нечего, тогда и вообще никакой философии может не быть. Но почему ее нет у тех, кто обеспечен едою? Простительно ли им есть только потому, что без еды они существовать не могут? Да кому нужно их существование? На съедаемый ими кусок хлеба есть более достойные претенденты. Пусть они откажутся от этого куска ради других, пусть они умрут с голода и тем выполнят свой долг – отдадут другим то, из чего сами не способны извлекать необходимое для человечества, чтобы оно человечеством без кавычек называлось. Но такие люди не знакомы обыкновенно с понятием долга. Не стоит на них долго останавливаться. Сыты они или голодны, – все равно они только «балласт» в человечестве, ни натощак, ни после обеда не дано им ни на пядь продвинуть человечество вперед. И Бог с ним, если Бетховен любил вкусно покушать, простится это ему за его музыку, Бог с ним, если некоторые философствуют только на полный желудок. Они все-таки кроме наполнения его еще что-то делают. А что за заслуга только наполнять себе желудок, или даже в том, что наполнять другим желудки? Может быть, во мне недостаточно сильно развито чувство благодарности и поэтому только я более благодарен Рериху, который многое дал моему уму и сердцу, чем Лапшину из «Eesti Siid’a»,^[15] который три года кормил меня, предоставляя на своей фабрике работу? Я все-таки считаю себя правым. А как Вы думаете, Галя? <…>

Теперь же прощаюсь. Надо кончать. Уже 12 часов, а завтра в 5 утра вставать. Сверхурочные работы теперь кончились, но приходится меняться – неделю работать днем и неделю ночью. Эту неделю как раз с утра работаю. Здоровье же мое в прежнем состоянии, без перемен к лучшему или худшему, может быть и есть какие-либо перемены, да я их не замечаю, так что покамест на этом фронте все в порядке и «без перемен».

Всего наилучшего. Пишите все-таки «не мудрствуя лукаво», хотя верю Вам вполне, что писать нелегко. Это у меня только процентов 10 писательской крови, и, видя перед собою белый лист, я, нимало не сумняшеся, заполняю его, мало заботясь о том, какое впечатление он на Вас производит. Хвалю Вас за честность – я, как видите, не обладаю ею в таком количестве, пишу иногда, пишу, а каково Вам читать, редко спрашиваю.

Павлик

П. Ф. Беликов – Г. В. Маховой

26 февраля 1935 г

Tallinn

<…> Обыкновенно редко люди ищут в себе свою суть, свою душу, которая создает и желания, и настроения, и мысли. Люди думают, что эта суть находится вне их, и ищут ее в том окружающем, что действует так или иначе на них. Подобно моему знакомому философу, они центр тяжести хотят перенести на восприятие воздействий извне. Окружающая обстановка для них – истина, а их удел – к этой истине приспосабливаться; это называется психологией, если удалось приспособиться, то психологией нормальной, отвечающей всем требованиям жизни, если не удалось приспособиться, то психологией ненормальной, которая порождает неудовлетворения, меланхолию, неврастению и т. д. Однако такой взгляд – ошибочен. Мы должны перенести центр в себя. Истина в нас, а не в окружающей нас обстановке. Приведу в доказательство самый простой пример: на одно и то же воздействие извне два человека могут реагировать совершенно различно. Наши действия будут все-таки зависеть от нашей внутренней сущности, и эта сущность имеет большее значение, нежели побуждающие нас к действию обстоятельства. Одни и те же обстоятельства у различных людей вызывают и различные действия. Если истина на земле должна когда-нибудь воцариться, то лишь путем самосовершенствования она явится, а не путем завоеваний исключительно внешних сил. Хорошо говорили древние греки – «Если хочешь улучшить мир, то начинай с самого себя», но только поступали не по словам своим. Аполлонов Бельведерских с Венерами создали, спасибо им за это, а сами спились, не тем будь помянуты. Много говорили, много говорят и много говорить будут о прогрессе человечества. В чем этот прогресс заключается и есть ли он вообще? С одной стороны, за каких-то 100–200 лет жизнь значительно изменилась, и изменилась к лучшему – двинулась вперед, одним словом. С другой стороны, за несколько тысяч лет никаких изменений к лучшему не произошло. Причина этому как раз есть ошибка искания истины не в себе, а в окружающем. Для ясности разберем два понятия – «культура» и «цивилизация». Какая между ними разница? Что разница есть – это знают почти все, но в чем эта разница заключается, этого очень часто не знают люди, претендующие на звание культурных людей. А разница между тем громадная. Уметь управлять автомобилем – будет цивилизацией, уметь управлять собой – будет культурой.