Елена Лапина-Балк
(Хельсинки)
Сколько лет живу в сказочной стране Суоми, казалось бы, можно и привыкнуть к молчаливым лесам, сказочным озерам, морозам, вежливым скучным соседям, к экзотической финской еде и спокойным праздникам с маленькими подарками и без них, так нет!
Каждый год с трепетом ожидаю праздник Новый год. Мой муж Пекка – финн – говорит, что это очень по-русски, ожидать то, что и так придет. Просто для него Рождество является основным праздником года. Мое долгое проживание в Финляндии не сделало меня финкой, я остаюсь русской со своими надеждами, ожиданиями, традициями и верой в сны и приметы и, конечно же, с русскими тараканами в голове. Ну, а сегодня на Новый год я жду подарки.
Поскольку разница во времени с Россией у нас один час, то и праздник начинается дважды. Бокал с шампанским мы поднимаем сначала за русский Новый год под бой московских курантов, ну а через час и второй бокал под грохот хлопушек и ракет на улице, за финский HyyvääUuttaaVuotta/Хороший Новый год.
Так было бы и в этот раз, но….
Муж не сопротивлялся и с достоинством переносил все, что я делала по традиции. Привык, к тому же спорить было бесполезно.
Где-то с в ю: оо вечера (по-фински) мы начинали провожать Старый год различными приготовленными по русским рецептам вкусностями. В обязательное меню входило: оливье, селедка под шубой, икра. Все остальное по просьбе… и с учетом…
Проводили.
А без десяти одиннадцать, усевшись поудобнее в кресло, стали ждать выступление президента Путина. Пекка тоже ждал.
– Нет, все-таки молодцы ваши президенты, народ поздравляют, значит, уважают вас! А у нас что!? Только мэр Хельсинки и сподобится к народу выйти. Разницу чувствуешь?
Все выступление Путина Пекка стойко молчал, а вернее витал где-то, русский Пекка понимает слабовато. Но как только зазвучали куранты, мы лихорадочно начали разливать шампанское и загадывать желания…
Загадали, под последний удар чокнулись и выпили первый бокал!
– Дорогая, это тебе! – Пекка протянул мне красивую брендовую коробочку «Kalevala»…
– Милый, а это тебе, – и я отдала Пекке свой подарок, красиво упакованную бутылку водки «Путинка», знала, что он из многих сортов предпочитает этот или «Чайковский».
Открыла коробочку, на синем бархате лежала бронзовая рыбка – брошь. Не то шампанское ударило в голову, не то просто показалось, но рыбка не просто лежала, она слегка трепыхалась и хотела выпрыгнуть. Я в испуге захлопнула коробочку.
Настроение было приподнятое, по телевизору шел новогодний «Голубой огонек». На улице стоял грохот фейерверков и ракет, небо вспыхивало, сияло огнями, вот-вот скоро и финский Новый год настанет!
Он и настал. Только я уже успела уснуть. Мой вежливый и уже за эти годы выдрессированный муж будить меня не стал. Как он сказал на следующее утро: «Что будить-то по пустякам». Отнес соню в спальню, подарок положил рядом на столик – открыл коробочку, вдруг золотце ночью проснется и опять порадуется.
Вода была приятно прохладной, я плыла так свободно и естественно, будто танцевала. Где-то наверху сквозь голубую толщу воды проглядывало солнце, но здесь, в глубине было столько всего интересного. Водоросли были почему-то разноцветными, ах да, тоже к Новому году разукрасились! Проплывающие мимо рыбки были какими-то средиземноморскими – цветными, пестрыми, диковинными, они сверкали чешуйками, весело переглядывались. Наверное, спешили на новогодний маскарад. Одна из них даже что-то мне крикнула, но беззвучно, просто открывая рот – ААА…. ООО… Я поняла: «Айно, Айно, поплыли с нами!»
Посмотрела на себя – рыбий хвост. Так я теперь русалка Айно – дева царицы морей Велламо и царя пучины Ахто?! Ну, чудеса! Наши обитатели холодного финского моря, тоже празднуют Новый год! Нарядились, разукрасились.
А тут и морской конек рядышком нарисовался, вроде как локоток подставляет, мол, составь пару. Смотрю и ду-
маю, наверняка щука переодетая. Откуда здесь морским конькам быть!? Нет уж, нет уж – без меня! Знаем мы таких хищников, и новогоднее настроение не спасет.
А тут хорошо! Тихо, свободно. Мысли, заботы не одолевают. А красота-то какая! Водоросли будто шелковые, танцуют свой танец с морскими звездами, их окутывают переливающиеся разными цветами стаи мелких рыбок.
О! Что-то внизу блеснуло. Пригляделась, затонувшая деревянная лодка. А на дне… приблизилась – золотой браслетик. Ой, так это же мой браслетик! Я его года три назад потеряла. Вспомнила, как печалилась, убивалась – подарок от Пекки на восьмое марта. Он тоже расстроился тогда, говорил: – нет такого праздника в Финляндии, значит, и подарок был ни к чему. Все у вас, у русских, не как у всех…
Где-то прозвучало очень знакомое: Девять часов ноль-ноль минут. Откуда здесь, в глубине морской, эти звуки!? Посмотрела наверх, солнце было на месте, вернула взгляд к лодке, но ее уже не было. Видно, меня течением отнесло. Или, может, привиделось и лодка, и браслет, и чей-то голос?
И вдруг что-то меня перевернуло, дернуло, и я почувствовала, что движения мои стали скованны и что-то тащит меня наверх. Точно, я угодила в чьи-то сети. Барахталась, сопротивлялась, не хотела.
Так это, наверное, Вяйнемёйнен меня поймал, чтобы приготовить еду. Ведь разделывать начнет.
– Ой, не хочу!!! – закричала.
И опять услышал: Десять часов ноль-ноль минут.
Открыла глаза, Пекка крепко сжимал меня в объятиях. С кухни доносился аромат кофе.
– А, это ты! С Новым годом, дорогой!
– С Новым Счастьем, любимая!
– Слушай, Пекка, а где наша старая лодка?
– Так в сарае на даче, а зачем тебе?
– Да Айно во сне видела… ну то есть я видела, знаешь, а надо бы «Калевалу» перечитать, смотришь, еще что-нибудь отыщется.
И вот после боя курантов Новый год я получила от мужа подарок – украшения из серии «Калевала».
Брошь из бронзы серии Suomuhauki.
Зинаида Линден (Турку)
Если кто достоин званья
прирожденного героя,
это Вяйне, Вяйнемёйнен.
Среди славных калевальцев
отрок был на все гораздый,
даровитый был подросток.
Совершал он все деянья,
о которых толковали.
Все в руках его спорилось,
все успехами венчалось
неприятелям на зависть.
Брался дать прогноз погоды —
выходило так эпично
или вовсе непонятно,
как на фресках модернистов.
Брал он в руку щучий остов,
полусгнивший и беззубый —
тут же силой колдовскою
эти бренные останки
превращались в балалайку.
Кроль ли, брасс ли,
конный спорт ли —
все играючи освоил
вековечный Вяйнемёйнен.
Удалому фехтованье,
ловля рыбы, волхвованье
были, как другим – чиханье.
Предки Вяйне тоже были
удальцы, не лыком шиты.
Маме Ильматар роднею
приходился свод небесный,
был отец попроще званьем,
хоть волной качал он сушу.
В круговерти страсти пара
растворялась без остатка,
дочь воздушного пространства
с другом сердца забавлялась,
и смеялась, и резвилась,
ночь за ночью проводила,
нежась в пене, отдыхала
в ожиданье новых вихрей.
Происшедший от союза
двух божественных созданий,
что отплясывали лихо
на моднейших танцплощадках,
плод любви нередко может
стать недюжинным талантом
и почти что вундеркиндом,
и во всем – акселератом.
Мама Вяйне пропадала
постоянно на работе,
у творца вселенной Укко
состояла завотделом.
Воздух Ильматар был вверен.
При содействии девицы
обустроил Укко Землю,
запустил на ней стартапы,
жизнь вдохнул во все, что создал.
Маме было не до родов.
Тридцать лет провел в утробе
старый, верный Вяйнемёйнен.
Выйдя, был уж с бородою.
Рассуждал он очень зрело
о политике, о скачках.
Стремя, семя – все подвластно
было бравому дитяте.
Несмышленышей чураясь,
к самому владыке Укко
обращался с наставленьем.
Детвора ему давала
лет четыреста, не меньше.
Распевал он неумолчно,
сочинял хиты всечасно,
и дивились калевальцы
текстам чудного подростка.
Темам тоже дивовались:
песнопевец не страшился
затруднительных предметов.
Например, о жизни пел он —
жизнь как явь и как химера,
как могла б она сложиться,
будь на то людская воля,
будь на то людское право.
Anders Larsson
För om nån ska kunna kallas
hjälte är det Väinämöinen
eller Väinö som han kallades
av Kalevalaborna —
för den gossen var en boren
mästare på nästan allting.
Ensam stod han för minst halva
bygdens samlade bedrifter.
Ja, så rikt begåvad var han att
det gjorde ont i många
Allt han tog i eller tänkte på
fi ck liksom guldkant runt sig.
Skulle han med några enkla
ord beskriva vanligt väder
kunde det bli nästan som en
nationalromantisk tavla
eller till och med som något
obegripligt modernistiskt.
Fick han i sin hand ett huvud
av en gammal skrutten gädda,
var den benhögen på nolltid
omgjord till en balalajka.
Simning, ridning, trolleri och
träbåtsbyggeri och segling,
det var nästan larvigt enkelt
för en sån som Väinämöinen.
Fäktning, fi ske, sång och diktning
var så självklart lätt för honom
att det bara kom, som… gäspningar
och svett hos alla andra.
Men så var föräldrarna nu
inga dussinmänniskor heller.
Mamma Ilmatar var luftgudinna,
släkt med hela himlen,
fadern var av vanligt vatten,
men en veritabel stormvåg.
Paret hade mötts i bruset
av sin ungdoms vilda vågsvall
hon en liten fl äkt av himlen,
han på drift i livets strömmar —
hade skrattat, skrikit, dansat,
lekt sig genom några nätter,
sedan legat där i skum en
stund tills nya virvlar sugit.
Och med sådana föräldrar —
mänskogudar, halvgudinnor,
ungdomsglada kärlekspar som
slagit volt på vilda danshak —
blir man gärna lite särbegåvad,
full av konster, under.
Kärleksbarn till gudar blir det.
De blir ofta försigkomna.
Och så var det det att mamma
Ilmatar var yrkeskvinna
hade heltidstjänst på
luftavdelningen hos överguden
Ukko, hjälpte honom med att
skapa själva jorden åt oss,
starta upp och få igång det
allra viktigaste livet.
Så hon hade inte tid att föda
fram den lille Väinö
förrän han var över tretti
år och hade bas och helskägg.
Ja, han kunde genast prata
som en medelålders vuxen,
hade kläm på havresådd och
politik och hästkapplöpning,
hade synpunkter på vädret,
gav små tips åt själve Ukko,
som han föredrog att prata
med i stället för med småglin.
Det fanns barn som påstod att han
sagt att han var fyra hundra.
Och så sjöng han hela tiden,
satte hop en massa låtar,
skön musik och bra refränger,
sånt som fastnade på hjärnan.
Ungen kunde sjunga så det
fl addrade om öronen och
alla, hela Kalevala,
talade om Väinös texter.
För han sjöng om svåra saker,
sånt som alla undrat över,
livet, till exempel, hur det
är och hur det kunde vara.
Евгений Лукин
Сказание о том, как однажды
финский путешественник Элиас Лённрот
отправился на русский остров Валаам,
где посетил монастырское кладбище,
и что потом из этого вышло.
Я отправился однажды
По дороге корабельной
Через Ладожское море
В Валаамский монастырь.
Поклонился там святыням
Под крестовым сводом синим,
А затем побрел смиренно
На ухоженный погост.
Вот и белая ограда
монастырского кладбища,
Где на башенках старинных
В трубы ангелы трубят.
Плещет Ладога волною,
И трепещет клен листвою,
А на бугорках могильных
Блещут камушки вокруг.
И под камушком под каждым
Прах покоится священный:
Здесь прославленный игумен,
Там послушник, там монах.
А в глухом углу еловом
Под окатышем лиловым
Возлежит блаженный Магнус —
Шведский доблестный король.
Был окатыш зацелован
Синей ладожской волною,
Был окатыш околдован
Русской вязью расписной:
«Вместо царской диадимы
Удостоился я схимы
И, три дня прожив под схимой,
Упокоился навек».
Я спросил седого старца,
Говорившего по-фински:
«Поясни мне эту надпись,
Расколдуй чужую вязь!»
Мне сказал седой отшельник:
«Каждый ведает насельник
Это древнее сказанье,
Эту вековую быль.
Жил да был на свете Магнус —
Шведский доблестный воитель:
Что ни день сражался в битвах,
Что ни день сверкал мечом.
Как-то раз с огромным флотом
О проекте
О подписке