© НОБФ «Ханикахи Ниматуллахи», 2019

© ООО ИД «Ганга», 2019

 
Ограничено время,
и вода изобильная утекает.
Пей же, пока не развалился на куски.
Существует славный канал,
наполненный Жизни Водою:
черпай воду, чтоб плодоносным стать.
Мы пьем воду Хызра^[1]
из реки речений, произнесенных святыми.
Придите, жаждущие!
И даже если не видишь ты воду, подобно слепцу,
искусно приноси кувшин свой к реке
и черпай из нее.
 

– Руми

Люди спят; когда умирают, они просыпаются.

– Пророк

Введение
Живая вода

Читающий дервиш. Рисунок XVII века

Суфизм – это мистическая традиция, цель которой – духовное преображение и совершенство. Как явление культурно-историческое суфизм начал формироваться в рамках ислама в VIII–X веках. Тем не менее идеи суфизма универсальны и могут быть обнаружены в самых различных духовных учениях и религиях. Учение суфизма несводимо к какой-либо одной доктрине, и оно обретает новые формы в зависимости от исторических обстоятельств и психологических особенностей конкретных людей. Это путь, ведущий искателя к Реальности. Он многообразен, как жизнь, и у каждого человека он свой, хотя цель – одна. В определенном смысле суфизм – это название существовавшего от века метода постижения Реальности; в таком понимании суфизм внеисторичен, предшествуя религии и являясь ее истоком.

В основе суфизма лежит любовь и преданность. Только любовь дает человеку возможность отказаться от своего эго, являющегося завесой для постижения истины. Когда сброшен покров самости, открывается наше истинное, божественное Я.

Обучение в суфизме невозможно без учителя. Каждый учитель – звено в цепи духовной преемственности, не прерывающейся на протяжении многих веков. Суфии объединены в братства, или ордены, отличающиеся собственными ритуалами и методами. Те, кто получил посвящение в суфийское братство, называются дервишами. Слово «дервиш» означает по-персидски «нищий». (Арабский эквивалент этого термина – «факир».) Подразумевается нищета не материальная, а духовная, то есть нужда в Боге.

Поведение суфия в обществе строится на принципах рыцарства. Суфий готов к самопожертвованию, он помогает людям, не ожидая при этом от них взаимности. Есть основания полагать, что европейское рыцарство с его традицией самоотверженного служения и благородства сформировалось в результате контактов с мусульманскими воинами-рыцарями, принадлежавшими к суфийским содружествам, футувва.

Суфизм получил необычайное для мистической и эзотерической традиции распространение в мусульманском мире, а в последнее время и за его пределами. Не только культурная и религиозная жизнь, но подчас и формы государственности формировались под его влиянием. Одна из причин этого – суфийский принцип бескорыстного служения обществу.

Быть суфием значит «быть в мире, но не от мира». Внешне суфий находится среди людей, стремясь служить им и творить добро. Внутренне он пребывает с Другом, с Возлюбленной – то есть с Богом.

Бог суфиев парадоксален и совмещает противоположности.

С одной стороны, Он – бесконечно далек и несравним, а потому все наши попытки дать Ему определения или понять Его обречены на провал. С другой стороны, Бог есть всё, следовательно, Он воплощен в бытии, и Его, согласно суфиям, можно лицезреть при помощи особого духовного органа – сердца. Как говорится в Коране, Бог ближе к человеку, чем его шейная артерия. Мистический путь может быть понят как странствие от бесконечно далекого Божества к Богу бесконечно близкому, составляющему саму суть человека. Мистический опыт – это переживание Присутствия, близости к Возлюбленной. Иными словами, это возвращение души из страшного и безбожного мира в рай гармонии, любви и Единения.

Возвращение происходит для мистика не в загробном, а в этом мире. «Царство Божие внутри нас», а дорога туда лежит через сердце, через преображение собственной души. Преображение подразумевает умирание ветхого «я», «Умри прежде, чем ты умрешь», – говорит Пророк. Преображение – это не столько обретение чего-то нового и сверхъестественного, как часто полагают, сколько отказ от старого и обветшавшего. Это осознание человеком своей собственной вечной божественной природы, которая, как это ни парадоксально, не нуждается в преображении.

 
Увы, одной рукой не вызовешь хлопок…
И стонет жаждущий:
«Воды прошу я хоть глоток».
Вода ж взывает к тем, кто жаждет быть:
«Ну где же тот, кому отдать себя испить?»
Душа, нашедшая Источник глубины,
Вдруг с изумленьем узнаёт: Источник этот – мы?
 

Руми^[2]

В одной суфийской притче рассказывается о львенке, который отбился от своей стаи и пристал к овечьему стаду. Через некоторое время он забыл о том, кто он такой, и стал блеять, как и овцы вокруг него.

Как-то мимо проходил взрослый лев. Заметив уже подросшего львенка, он приветствовал его грозным рыком. Львенок сначала испугался, и в ответ у него не вышло ничего, кроме блеянья. Однако благодаря этой встрече, он вспомнил о том, что он – тоже лев. И в конце концов сумел ответить таким же грозным рыком. Суфизм напоминает человеку о его истинной природе. Во время первых встреч с учителем искатель нередко испытывает необъяснимый и неконтролируемый страх. Фактически, это страх самого себя: эго отшатывается от подлинной, «львиной» природы человека.

Бог, или Реальность, обнаруживается в мире, прежде всего, как совершенство и красота. «Бог прекрасен и любит красоту», – утверждается в одном из хадисов, преданий, восходящих к Пророку Мухаммаду. Поэтому суфий устремлен к красоте. Поэзия и музыка часто сопровождают суфийские собрания. Суфиями были великие персидские поэты Руми, Хафиз, Саади и Джами. Для суфийской поэзии характерно восхищение человеческой красотой, являющей красоту божественной Возлюбленной. Суфийская поэзия эротична в том смысле, который вкладывал в это понятие Платон: Эрос – воплощение любви и мудрости, божество, воодушевляющее людей на поиск истины, добра и красоты. Суфизм обращен к живым человеческим эмоциям и устремлениям, и в этом – одна из причин его популярности.

Основой суфийского мировоззрения является принцип Единобытия. Метод суфизма – развитие способности видеть в мире множественности всепроникающее Единство. Одним из главных препятствий здесь служит рассудок, эта низшая форма интеллекта, расчленяющая целостный и гармоничный мир на противоположности и порождающая мнимые противоречия. Суфий отбрасывает ущербную рассудочность; опьяненный любовью, он пребывает в состоянии «священного безумия». Если обычный человек делит всё происходящее с ним на хорошее и дурное, то суфий равно приемлет как радость, так и боль, ведь и то, и другое – дары Возлюбленной.

Суфизм, таким образом, может быть понят как полное и безоговорочное смирение перед Богом, приятие того, что есть. Смирение суфия – не результат бессилия, то есть неспособности изменить обстоятельства в свою пользу, а отказ от оценок и суждений. Примитивное сознание, являющееся преградой для нашего сверхсознания, соткано из суждений. Отказ от них ведет к умиранию «я». В конце суфийского пути – состояние фана, исчезновение «я» в Боге, за которым следует бака, вечная жизнь.

Культура Запада глубоко индивидуалистична, смирение в ней зачастую представляется чем-то презренным, а идея исчезновения вызывает панический страх. Этот страх большей частью необоснован. Исчезновение «я» может вести к расцвету индивидуальности, в особенности в ее высших, творческих проявлениях. Когда снята личина, становится проявленным сияние лика. Джалаладдин Руми до знакомства со своим суфийским наставником Шамсуддином Табризи был лишь видным законоведом. Уже в зрелом возрасте повстречав учителя, Руми стал выдающимся мыслителем и великим поэтом.

Чтобы произошла трансформация личности, необходим алхимический огонь, расплавляющий окаменевшие и косные свойства «я». Таким огнем является преданность Мастеру. Отношения учителя и ученика, как это было в случае Руми, достигают такой степени интенсивности, что, как кажется, начинает стираться сама грань между одним человеком и другим. Исчезновение «я» в учителе – это преддверие исчезновения «я» в Боге.

Между учителем и учеником формируется особое духовное единство, которое не подвержено влияниям материального мира; оно вне власти сил пространства и времени. Тот, кто умер при жизни, растворившись в Мастере, не боится смерти. Преданный ученик становится звеном в единой непрерываемой цепи духовной преемственности (силсила), корнями уходящей в глубины человеческой истории. Эта цепь служит проводником духовной энергии (барака) и знаний, которые питают и поддерживают мир.

С суфийской точки зрения причиной возникновения космоса и его главной тайной является человек. «Если бы не ты, о Мухаммад, Я бы не сотворил миров», – говорится в хадисе. «Человек – это субстанция, а небесная сфера – его акциденция [то есть нечто случайное, зависящее от субстанции – прим. составителя]», – утверждает Руми. В этом контексте суфизм может быть понят как надкультурное явление, как часть космического процесса, цель которого – самораскрытие Абсолюта в совершенном человеке.

Когда же суфизм проникает в культуру и начинает изнутри формировать ее, он становится основой подлинного гуманизма, поскольку делает человека (а не государство, не религию и не общество) смысловым стержнем бытия.

Поскольку людям свойственна забывчивость, и мирское «я» человека склонно отвлекать его от Реальности, суфии практикуют постоянное внутреннее поминание Бога, зикр. С каждым дыханием они сосредотачиваются на Боге, поддерживая тем самым состояние духовной пробужденности и ощущение Присутствия.

У этого упражнения есть и практический аспект, ведь мир един и нет ничего чисто духовного или чисто материального. Человек с обычным эгоцентрическим сознанием сосредоточен на себе, а потому с трудом ориентируется в обстановке, лишь механически реагируя на нее. Суфий же все время должен быть начеку, ни на секунду не забывая о своей «сверхзадаче». Он в большей степени, чем обычный человек, осведомлен о своем окружении и лучше способен контролировать происходящее. Забывая о себе, мистик способен «вчувствоваться» в другого человека. «Они соглядатаи сердец, так будь же искренен, когда сидишь среди них».

Суфизм, в отличие от ортодоксальной религии, опирается не столько на мифы и верования, сколько на опыт, и в этом отношении его даже можно сопоставить с наукой. Другое дело, что опыт этот далеко не всегда поддается рациональному анализу – как несводимы к интеллектуальным построениям искусство или человеческая жизнь.