Аналитическое лечение стартует в тот момент, когда ему удается дистанцироваться от медицинского мышления. Так что же, анализ не является терапией? Я предпочитаю говорить, в частности здесь, о «лечении как заботе». «Take care of yourself (позаботься о себе)», – говорят англичане. Психоанализ – это лечение себя и лечение другого, лечение себя через другого. В этом контексте концепция лечения выглядит особенно важной для психоаналитической мысли, без нее психоанализ потерял бы значительную часть своего смысла.

Фрейд, как мы знаем, был очень осторожен в отношении задачи лечения: трансформации неблагополучия невротического в житейское неблагополучие вообще. Дзено, герой романа Итало Звево, согласился бы с нами: «В отличие от других болезней, жизнь всегда смертельна. Она не поддается лечению».

До перелома 1920-х годов осторожность не мешала Фрейду воображать себе «грядущие перспективы психоаналитической терапии» (1910), предлагать «новые советы по технике анализа» (1913–1914). Во второй главе «новых советов» («Запоминать, повторять, перерабатывать») повторение не принимает демонической формы 1920-го года, когда оно являлось для Фрейда выражением инстинкта смерти. Будучи правильно использованным, оно способно стать фактором лечения. Повторение стремится задействовать на аналитической сцене не только то, что произошло в прошлом, но также и то, что в прошлом не реализовано (бессознательное – это царство нереализованного) и что стремится реализоваться в переносе. В этом смысле перенос – это одновременно и повторение, и «впервые происходящее». Анализ являет собой вечный возврат вытесненного или новое начало (Balint) в зависимости от угла зрения, под которым наблюдают или предполагают наблюдать процесс.

Что касается «переработки», она является «частью работы, которая вызывает наибольшие изменения и отличает аналитическое лечение»… «трудное для анализируемого»… «проверку терпения врача» (Freud, 1914, с. 3–63) от всех видов суггестивного воздействия.

Психическая переработка, вторичная переработка (сновидения), терапевтическая проработка. Переработка способствует уподоблению лечения спонтанному функционированию того психического аппарата, о котором мы уже упоминали.

Проработка (Durcharbeitung) представляет собой точку смыкания экономического и символического аспектов теории и аналитического лечения. Приставку durch в смысле пространственном можно перевести как «сквозь»: сквозь психические пространства. В смысле же временном – «на все времена, от начала и до конца». Проработка содержит в себе временной фактор.

Обычно говорят, что время лечит. А как лечит время в анализе? Анализ пересекают различные временные измерения: время линейное, время развития, время спиральное. Невозможно и не нужно выделять или предпочитать какое-либо из этих измерений.

В 1914-м году наступает время nachtraeglichkeit. Сдвоенное время травмы, сексуального и психического: время, которое опирается на «биологическое» время развития и питается им, но при этом отделяется от него. Судя по этим характеристикам, это очень «человеческое» время. Опыт подсказывает нам, что если лечение оказывает воздействие, то это происходит благодаря открытию такого временного аспекта, который обеспечивает смысловые потоки между hic et nunc (здесь и теперь) и illo tempore (в прошлом).

Ведь невозможно даже представить себе обратный ход времени, когда оно, возвращаясь шаг за шагом назад, привело бы нас в нулевые времена, к исходной точке.

Чтобы поставить точку в описании изучаемого нами периода и прежде чем двигаться дальше, обратимся еще раз к «Новым советам» (1 глава из «Начала лечения», 1913, с. 340). «Разумеется, врач-аналитик может многое, но он не может точно знать, что он в состоянии сделать. Он запускает процесс… может следить за процессом, продвигать его. но однажды запущенный процесс идет своей дорогой, и ему уже нельзя диктовать ни направление движения, ни последовательность. что же касается воздействия психоаналитика на факторы болезни, то они сродни мужской потенции. Мужчина может зачать всего ребенка, но не может породить в женском организме голову, руку или только ногу ребенка, не может повлиять на пол ребенка. Он опять-таки лишь запускает сложнейший и древнейший процесс…»

Фрейд считает, что изменения являются по сути процессом интрапсихическим (он приводится в действие аналитиком), а не следствием постоянного и переменчивого взаимодействия аналитика и пациента в течение долгого времени. Можем ли мы в связи с этим считать анализ естественным процессом? Всего за два года до этого (28 мая 1911 г.) Л. Бинсвангер (Binswanger) писал: «По правде сказать, на свете нет ничего, к чему человек был бы так мало приспособлен, как к психоанализу».

Если анализ и может приспособиться к жизни, то только потому, что и анализ, и жизнь «питает» непредсказуемая человеческая «естественность» течения и конца.

В любом случае можно было бы надеяться на то, что, однажды начавшись, процесс войдет «в свою колею». Но на пути его ждут частые и назойливые встречи с «негативной терапевтической реакцией». Необходимо подчеркнуть, что перелом, а для многих это кризис 1920-го года, рождается из клинического опыта, из препятствий, возникших в лечении. Теория приходит потом.

С введением понятий инстинкта смерти, негатива, сил «антижизнь» изменяются представления о здоровье, болезни, выздоровлении, лечении. В большей степени, нежели о факторах лечения, нам следовало бы говорить о факторах жизни и смерти, и мы знаем, что для Фрейда последние не так уж легко отделимы от первых, внедряются в них и под них маскируются.

Этот кризис, на мой взгляд, не найдет решения и послужит Фрейду в его позднем исследовании «Анализ конечный и бесконечный». Но именно по причине этой субстанциальной неразрешимости смогут быть открыты пути лечения, сохранившие актуальность до наших дней. Рассмотрим некоторые из них.

Начиная с 1920-х годов приобретает особую интенсивность диалог между Фрейдом и Ференци. После смерти Ференци Фрейд продолжит этот диалог в своих размышлениях. Точка зрения Ференци расходится с приведенной выше точкой зрения Фрейда, высказанной им в 1913 году. Ференци считает, что аналитик играет в анализе активную (слишком уж активную, сказал бы Фрейд) роль. Прошлое и вытесненное должны репрезентироваться в настоящем, в аналитической ситуации; переживание преобладает над пониманием. Для Ференци серьезное значение имела реальная травма. У Фрейда доминирует идея о психоанализе скорее как о «научном мероприятии», нежели «легкой терапевтичекой операции». Ференци в письмах советовал Фрейду «не заниматься техническими тонкостями».

«Эффект Ференци» актуален и сегодня. В великом венгерском аналитике мы сегодня признаем предтечу теории объектных отношений и биперсональных моделей в аналитическом лечении.

На мой взгляд, речь не идет о том, чтобы выбирать между Фрейдом и Ференци. Всегда трудно размышлять, исходя из логики диалога, усиливающего противостояние. Уместно вспомнить, что аналитическая мысль есть мысль конфликтная, дуалистическая, которой не следует замыкаться в противоречиях. Необыкновенно сложный диалог Фрейда и Ференци представляет собой «исходную матрицу» психоанализа в том виде, в каком мы его теперь практикуем, начало все еще открытого спора.

Особую судьбу имела трилогия, появившаяся во время кризиса 1920-х годов («По ту сторону принципа удовольствия», «Психология масс и анализ Я», «Я и Оно»): от нее отталкиваются и на нее опираются, как на матрицу, два противоположных направления: школа Кляйн и эгопсихология.

Тезис о влечении к смерти, принятый с осторожностью и явным недоверием многими учениками Фрейда, был выдвинут Кляйн в качестве центрального звена ее теории. Депрессивная позиция преобразует печаль уничтожения, прямое выражение влечения к смерти.

Танатос разрушает объекты, бросает свою тень на объекты-преследователи. Лечение проходит через анализ негативного переноса, редукцию механизмов расщепления, врастания в депрессивную позицию. В теории Кляйн содержится имплицитная концепция развития, наблюдаемого в переходе от «параноидношизоидной позиции» к «депрессивной позиции», но само понятие «позиции» отрицает последовательность и указывает на возможность колебания между данными позициями.

Бион впоследствии еще более ослабляет генетико-эволюционную привязку, и две эти позиции со всей очевидностью становятся психическими процессами. Лечение идет через «усвоение опыта», измерение, в котором преобладают синхрония и безвременность.

У Мельцера аналогия между аналитическим процессом и процессом развития перерастает в самый настоящий изоморфизм. Процесс описывается как некая последовательность в соответствии с «естественным» порядком, вытекающим из хода инфантильного развития.

Этот процесс повторяется на каждом этапе последовательности: сеансе, неделе, периоде анализа, всем анализе. Это последовательность, в которой нет места другим временным измерениям. Мы здесь далеки от сложных временных отношений преемственности.

За океаном выбор между Я и Оно был решительно сделан в пользу Я. По мнению Анны Фрейд, психоанализ с приходом эгопсихологии сменил кожу и из «глубинной психологии» превратился в анализ всей личности. Я и Оно воспринимались в соответствии со структурной концепцией личности; была также предложена генетико-эволюционная и адаптивная концепция, которая смещала временную ось в направлении диахронии.

Красной нитью связаны эгопсихология, Я (self) психология и интерсубъективистский психоанализ. Эти позиции должны восприниматься в контексте питающей их культурной матрицы, в рамках антиметафизической и релятивистской традиции, чуждой «универсалиям».

В 1940-е годы в англосаксонской культуре, в гуманитарных науках можно было наблюдать дебаты вокруг концепции «объяснения». «Логика человеческих действий» изучалась через понятия «выбора», «решения», «цели». Рациональному объяснению, основанному на общих законах и принципах, предложенному Хемпелем (Hempel), противопоставлялось объяснение, исходившее из «намерений», «диспозиции» и «ситуации».

Жаркие дебаты, возникшие в Англии в кругах аналитической философии, переместились в Америку, приспосабливаясь к прагматизму и инструментализму американской культуры.

На мой взгляд, эгопсихология оживает в этом культурном климате. Высоко оценены центральное положение Эго и его функции («агента», как сказал бы Шафер), определяющие мотивы, намерения, цели в отношении реального, действия в реальном и в приспособлении к реальному.

Американский психоанализ в лице своих наиболее значительных представителей – психоанализ «мотивационный». Эта традиция жива и по сей день. Взять, например, сборник «Психическая структура и психические изменения» под редакцией