По мнению Гессена, кризису либерализма сопутствовал и кризис коммунистической идеи. Отвергнув идею права, главный движущий фактор либерального наследия, коммунизм воспринял у него культ неограниченного промышленного производства. Но европейские социалисты поняли, что идею правопорядка нельзя поддерживать на уровне устаревшего образца первых либеральных теорий, что ее содержание нужно развивать, поскольку оно безгранично и неисчерпаемо. Их заслугой является признание того, что главная проблема современности – это не экономическая проблема классовой эксплуатации, а правовая проблема ограждения свободы и равенства личности; что понятие эксплуатации нельзя сводить к чисто экономическим проявлениям, что его следует рассматривать скорее в кантовских категориях, поскольку главное – это угроза человеческому достоинству трудящихся, над которым постоянно висит дамоклов меч обезличивания и реификации (Гессен использует вместо этого распространенного термина выражение «фактическое превращение человека в вещь»^[26]).

Лишь недавно, доказывает Гессен, был преодолен разрыв либерализма с социалистической мыслью. Новые либералы, так называемые социал-либералы, признали значение социалистических проблем, а демократические социалисты в свою очередь признали значение права, тем самым решительно порвав с утопизмом.

Отличия Старого либерализма от Нового Гессен сводит к трем основным проблемам: это – новая концепция свободы, новый подход к демократии и новое понимание собственности. В отличие от «старой», «новая» свобода имеет положительное содержание. Оно включает в себя не только негативное право быть свободным от чьего бы то ни было вмешательства, но и позитивное право на постороннюю помощь. Такая новая свобода вполне соответствует соловьевскому принципу «права на достойное существование». Гессен охотно и часто использовал это удачное выражение Вл. Соловьева^[27].

Новый либерализм, в отличие от государственного абсолютизма и утопического социализма (к которому он причислял и коммунизм), остался верен духу закона в смысле защиты личной неприкосновенности^[28]. Итак, по Гессену, неолиберальное государство не подчиняет право некоему конкретному представлению о Добре; оно лишь устраняет экономические препятствия, ограничивающие правовую свободу и равенство каждой личности. Не пытаясь решить, что есть Добро, государство, в его неолиберальном понимании, старается создать условия, при которых каждый может свободно выбирать, что есть благо для него, предотвращает ситуацию, в которой экономическая нужда превращает в карикатуру идею ответственности и свободы. Так преодолевается конфликт между негативно и позитивно понимаемой свободой.

Так же анализируется Гессеном и другая оппозиция классического либерализма, формулированная еще Б. Констаном: либеральная идея ограниченной власти и демократический принцип народного суверенитета. Новый либерализм, по Гессену, достиг синтеза либерализма и демократии осознанием, что «воля народа» – это фикция, а не эмпирический факт, хоть и важный как «задание», как «регулятивная идея», что высшая власть основана на праве, а не на воле случайно сложившегося и преходящего большинства, представляющего «народ»^[29], что право должно основываться на уважении человеческого достоинства.

Вопрос о собственности в неолиберальной концепции государства характеризуется, по Гессену, признанием определенных форм обобществления, он связан с опровержением древнеримского понятия собственности (jus utendi et abutendi). Веру в абсолютную частную собственность заменяет представление, что частная собственность существует лишь как средство реализации личной свободы; такая концепция предполагает более индивидуализированное, менее отчужденное отношение к ней: отчужденные формы собственности постепенно уничтожаются^[30]. Этот процесс, считает Гессен, можно понимать как диалектическое движение, возврат на более высоком уровне к добуржуазному представлению о смысле собственности как продолжении личности.

Но Новый Либерализм, по мнению Гессена, не может адекватно разрешить современные проблемы. Он не преодолел еще старой механистической концепции общества, не осознал подлинную сущность коллективности; оставил без внимания проблемы деперсонализации и реификации человека в обезличивающих условиях капиталистического товарного производства^[31].

В своей книге Гессен критикует позицию П. И. Новгородцева, занимаемую им в вопросе критики социалистических учений. Гессен считает, что Новгородцев переоценил степень конвергенции демократического социализма и социального либерализма: по мнению Гессена, социализм в своей последней стадии преодолевает неолиберализм, провозглашая новое состояние в развитии правового государства. В доказательство этого тезиса Гессен анализирует всю историю социалистической мысли, с точки зрения развития в нем правовой идеи.

Детальному анализу подвергает Гессен классический марксизм. Неприятие права и государства марксизмом исходит из посылки, что реальна в ходе истории лишь воля правящих классов. Поэтому «правопорядок» – лишь буржуазное лицемерие, худшее чем открытый произвол абсолютизма. Конечно, здесь Гессен несколько преувеличивает: эта крайняя в отношении права позиция более характерна для тех заключений, которые делали на основе марксистской теории русские народники. Гессен считал социальные построения марксизма глубоко антиисторическими и утопичными. Маркс редуцировал весь исторический процесс до развития производительных сил, оставив культурным и политическим ценностям роль временных надстроек. Гессен подробно разбирает теорию идеального коммунистического общества, предлагавшегося Марксом, подчеркивает при этом откровенно милленаристский его характер. Марксово понятие исторической необходимости лишь маскирует собой утопический антиисторизм марксизма^[32]. Революционные события в России представлялись Гессену квинтэссенцией марксистского утопизма, а наиболее полно чистое разрушительство большевизма проявилось в политике «военного коммунизма». Вырождение права в советском государстве показало еще один характерный аспект марксизма – стремление любыми способами осуществить абсолютизированный и произвольно обозначенный идеал позитивного Добра. От всех других течений социализма, даже от классического марксизма, коммунизм отличает трактовка им этого позитивного Добра в категориях сверхиндивидуального целого, придающая ему обличие примитивной консервативной теории.

Но Гессен считал, что существуют и такие социалистические теории, которые «творчески», «конструктивно» анализируют капитализм; они представляют собой различные «моменты» процесса, в котором идея социалистического Блага проникалась принципом права. Он вполне допускал возможность такого проникновения. После Лассаля, по мнению Гессена, это были германские ревизионисты и французские синдикалисты. Гессен не был согласен с позицией Новгородцева^[33], представлявшего синдикализм течением, совершенно противоположным социал-демократическому ревизионизму. Правда, ревизионисты поддерживали демократическое государство, а синдикалисты не доверяли политической демократии, но все же оба течения тесно связаны, по мнению Гессена, с идеей права: первые – выдвигая парламентские методы борьбы, вторые – борясь за «социальное право». Именно синдикализм своей борьбой против государства придал новый аспект социалистическому пониманию права, расширив сферу его действия и выступая против этатизма.

Высшее проявление «пронизания» социализма правовыми принципами Гессен видел в британском гильдейском социализме^[34]. Гильдейцы стремились подчинить государство и экономику абсолютному авторитету права, гильдейский социализм заслуженно можно считать первой формой развитого «правового социализма»^[35].

В 20-е гг. большое распространение получила идея наступления «Нового Средневековья»^[36]. Гессен горячо поддержал эту идею, доказывая, что в «новом средневековье», в отличие от средневековья исторического, будут полностью соблюдаться «непроницаемость лица» и незыблемость субъективных прав личности^[37]. Сущность идеи состояла в установлении суверенитета права, сильного правопорядка в политике, экономике и в соблюдении принципа плюрализма правовых норм, взаимно ограничивающих друг друга. В этом процессе распространения функции права государство подвергнется процессу «деволюции», станет выражением принципа универсальности в обществе, основанном на началах «функционального федерализма»^[38]. Такой процесс приведет к тому, что государство станет как бы «обществом-общностью», то есть не будет отчуждено от общества. Социальное раздробление устранится, отдельные индивиды примут активное участие в жизни разнообразных объединений. Но Гессен при этом не идеализирует роль различных средневековых объединений – гильдий, церковных братств и других «сообществ». Человек получит возможность осуществить многофункциональность своей жизни. Это коренным образом отличает «новое средневековье» от всецелого поглощения государством личности в современном капиталистическом государстве. Итак, лишь признав роль и значение права, социализм сможет преодолеть свой утопизм и тогда у него появится возможность явить себя высшей формой «правового государства».

Конечно, взгляды Гессена на возможности развития социалистической теории были слишком оптимистичны. Но в то время Гессен не был одинок: его ученик и друг Г Д. Гурвич также проявлял сочувственный интерес к французскому синдикализму и к идее «социального права»^[39].

В дальнейшем Гессен разовьет свои взгляды на развитие правового государства, существо свободы и значение прав человека в современном обществе в статье, предназначенной для сборника ЮНЕСКО «Права человека», и одной из сохранившихся глав его погибшей книги «Упадок и возрождение демократии». Эта глава называется «Ослабление пульса демократии» и содержит обстоятельный и глубокий анализ сути кризиса либерального и либерально-демократического понимания свободы. В этой работе чувствуется резкое изменение воззрений и оценок релятивистской теории (в частности, теории Кельзена). Кризис европейской культуры произошел, согласно Гессену, не вопреки, а в результате внутреннего ослабления и распада демократической традиции. Наступившее господство тоталитаризма стало его закономерным результатом. Проявлением этого кризиса в сфере культуры стали возобладание потребительских отношений, «массовая культура» и прочие негативные явления жизни современного общества. Преодоление этого кризиса возможно лишь во всеобщем обновлении: в религиозном возрождении и социалистической перестройке общества. Именно социализм, по мнению Гессена, при условии осознания им должного соотношения роли права, экономики и государства и преодолении своего утопизма, станет высшей формой правового государства. Постоянный диалог с марксизмом, эта характерная черта творчества Гессена, был вызван огромным, поистине небывалым значением марксистских идей в истории России. Гессен никогда не считал, что марксизм можно игнорировать, напротив, он стремился, в полном соответствии со своим любимым принципом «снятия», преодолеть его позитивным путем. Несомненно, он понимал марксизм куда лучше огромного большинства самих марксистов. Он не отвечал резкостью на агрессивность вульгаризованного и политизованного марксизма, предпочитая в своей интерпретации значения и актуальности марксистского наследия напоминать людям о гуманистических аспектах марксизма. Он не стыдился использовать уроки марксизма в своих собственных теоретических построениях. Так, на его теорию права как опосредования двух планов человеческого бытия – социального и духовного – известным образом повлияла марксистская концепция права как связующего звена между экономическим базисом и идеологической надстройкой. К концу жизни он всерьез заинтересовался проблемой отчуждения, считая, что это понятие связывает марксизм с великой традицией философского идеализма. Он считал, что идея будущей дезалиенации культуры подтверждает его интерпретацию конечной цели марксизма, как освобождения бесклассовым обществом будущего культуры от