Москва, охаянная царем Петром, возведшим новый град на Неве, прекрасный Петербург, – древняя носительница страшного духа Бездны. Да… Дух Бездны, мучающий Неву и город, возникший на ее берегах, не сам по себе бытийствует. И он – проявление древних сутей бытия, Русь от Европы отличающих, на вечную самобытность ее обрекающих.

Дух этот, являя себя в водах Невы, идущей против своего течения, Петербург пугает, вернуть все начинания Петровы к первоначалу обещает. В Москве дух Бездны преград не признает и не знает: может вспыхнуть огнем, в Небеса устремляясь, чтобы, все дурное, все злое спалив, древняя Москва могла превратиться в носительницу-хранительницу самого лучшего, что было и есть в российской истории, – «отчизны край златой». Так оно и случилось…

Санкт-Петербург

Москва

Д. Кваренги. Вид на Воскресенские ворота со стороны Красной площади

В. Сажовников. Вид Конногвардейского манежа и Исаакиевского собора со стороны Конногвардейского бульвара. 1840-е годы

2 сентября 1812 года армия Наполеона вступила в Москву златоглавую, оставленную жителями. Ночью начался пожар, и… победители оказались на пепелище. Наполеон так объяснил причину случившегося: «Чтобы причинить мне временное зло, они разрушают созидание веков». Он думал, время вертится вокруг него. Он думал, вечность его обнимает. Он ошибался: время и вечность – вселенские категории, им нет дела до отдельных личностей, даже до тех, что движимы стремлением стать «вселенскими узурпаторами». Не увидел Наполеон, что двух сил противоборство идет: стихия русской действительности, воспламененная верой праотцов, борется со страстью одного над всем и вся властвовать. Каким будет результат, можно предположить, к сведениям истории войны 1812 года даже и не прибегая: Наполеон не победит – Наполеон проиграет. Причина?

Сосредоточение страсти властвовать в точке одной пространственно-временной, пусть гениальной, и стихия, присущая целому народу, несопоставимы… Несопоставимы они по масштабам своим, как что-то законченное, самоопределившееся в границах бытия и «горящий вечно океан». Несопоставимы они и по деяниям своим: страсть жаждет власти для себя, стихия жаждет всеобщей свободы…

В 1813 году Батюшков видит сожженную Москву…

 
Мой друг! Я видел море зла
И неба мстительного кары;
Врагов неистовых дела,
Войну и гибельны пожары…
Нет, нет! Талант погибни мой
И лира, дружбе драгоценна,
Когда ты будешь мной забвенна,
Москва, отчизны край златой!..
 

Все – должное случилось… Москва, древняя носительница духа Бездны, как птица Феникс, восстала из пепла к новой жизни, превратившись в носительницу самого лучшего, что было в российской истории, – превратилась в «отчизны край златой».

1814 год. 31 марта с 10 часов до 3 часов пополудни союзные войска церемониальным маршем входят в Париж, покоренную столицу еще недавно казавшейся непобедимой империи. Простонародье угрюмо молчит, не помышляя ни жечь столицу, ни оставлять ее. Русские офицеры определены на постой в Париже. Они фланируют по Елисейским полям, обедают в модных ресторанах. Перед ними открываются двери самых знаменитых парижских салонов. Настороженность уходит – перед ними раскрываются сердца парижан. И… они слышат то, что в России даже пригрезиться не может: «В отличие от русских французы не смотрят на своего монарха как на олицетворение Провидения на земле». Свобода…

И вас интересует, каким показался Петербург вернувшимся из заграничного похода воинам российским? Читаем второе эссе Батюшкова – «Прогулка в Академию художеств». Почему не по Петербургу? Отвечаю. Академия художеств – детище Просвещения, на уровень которого поднялась Россия, потому что… это образовательное учреждение сделало возможным осуществление главной установки просветительской программы – воспитания красотой. Батюшков следует в тот художественный центр, которому новая столица России обязана всем лучшим. Архитекторы, ее выпускники, создают прекрасный град на Неве; горожане-россияне под воздействием воплощенных в северной столице установок становятся теми людьми, что составляют гордость России. Что за время, это дивное начало XIX века! Что за время… И что за люди, скажу я вам!

«Вчерашний день поутру, сидя у окна моего с Винкельманом в руке, я предался сладостному мечтанию». Обратите внимание, эссе написано человеком, разделяющим эстетические установки Иоганна Иоахима Винкельмана. Труд его, «Историю искусства древних», он читает, как христианин Библию. В какие речения великого мыслителя вдумывается Батюшков, судя по стихам поэта, тоже нетрудно понять…

На человеческую жизнь влияют три обстоятельства: то – небо «отеческой земли»; то – воспитание, в котором предпочтение отдается красоте; то – образ правления, главный импульс которого – свобода. Результат таких воздействий – образ мыслей, позволяющих человеку стать «благородным отпрыском Свободы».

Да-да-да – вторит сердце Батюшкова… Красота – главное средство преображения мира в соответствии с Благом, даруемым знанием Истины. Красота – главное средство совершенствования человека, идеал которого – Гражданин Вселенной, просвещенный.

Классика, дополняю я, – вечный идеал для классицистов, которые в России становятся, как автор «Прогулки», подлинными романтиками, сердца которых так по-русски о мире болят, страдают, к счастью взыскуют, счастье предрекают…

Чтение продолжаем: «И в самом деле, время было прекрасное. Ни малейший ветерок не струил поверхности величественной, первой реки в мире… Великолепные здания, позлащенные утренним солнцем, ярко отражались в чистом зеркале Невы, и мы оба единогласно воскликнули: «Какой город! Какая река!“

Санкт-Петербург

Москва

Надобно расстаться с Петербургом, надобно расстаться на некоторое время, надобно видеть древние столицы: ветхий Париж, закопченный Лондон, чтобы почувствовать цену Петербурга. Смотрите – какое единство! Как все части отвечают целому! какая красота зданий, какой вкус и в целом какое разнообразие, происходящее от смешения воды со зданиями».

Получите потрясающий дар от поэта-эссеиста Батюшкова – формулу архитектурной гармонии, присущей Петербургу. То – «единство в многообразии», возникающее благодаря сочетанию трех сил: вод – архитектурных ансамблей – неба. То – чисто классический идеал красоты…

Идеальное – не реальное: недостижимо оно в действительности? Только не для Петербурга, в котором, с деяний Петра начиная, лишь «небываемое и бывает». Согласны?

«Партеноном» – Парфеноном Батюшков считает не Биржу Тома де Томона, по объемному решению подобную периптеральному храму в афинском Акрополе, а Конногвардейский манеж– «прелестное», на его взгляд, «творение господина Гваренги». Почему? Отвечаю, как понимаю…

Для романтика Батюшкова высшая ценность архитектуры – ее сомасштабность с человеком, духовный мир которого она преображает, а потому его сердце более других восхищают произведения палладианца Кваренги. Труды представителей высокого классицизма – Захарова и Томона «прекрасны, величественны»… Этого не может не осознать ум. А сердце… Сердцу не прикажешь.

«Кто не был двадцать лет в Петербурге, тот его, конечно, не узнает. Тот увидит новый город, новых людей, новые обычаи, новые нравы».

Попался Петербург, как с поличным: «каков город, таковы и горожане». Петербургская история покажет во всех подробностях, что это за «космические узы». Многое будет потом… В начале XIX века город гармоничен, – горожане таковы же, точнее, стремятся к духовному совершенству.

Увидели? Петербург – не древняя Москва, воплощение стихии, Бездны, готовой вспыхнуть пламенем страстей и сгореть, чтобы снова возродиться…

В Петербурге, изначально замысленном как Парадиз на Неве, бог богов – Красота, направленная на преображение человеческой души здесь-сейчас, еще при жизни… Парадиз на Неве не хочет обещанного там-потом ждать! Он на красоту самого себя уповает, веря, что «небываемое бывает»!

Петербург пришел в мир не потому что, а зачем-то… Одна из истин, им в мир привнесенных, такова: в реальности достижима лишь Красота, но… пока люди сохраняют способность ощущать Красоту, они будут стремиться к Добру и Правде. Или иначе: пока душу людей питает Красота, не быть городу, не быть России, не быть миру «пусту». Это утверждает «блистательный и трагичный» Санкт-Петербург, за свои три века вобравший в себя мудрость мировой культуры.

Вы любите Москву златоглавую? А вы любите Петербург, тонущий в туманах? Их нельзя разделять уже потому, что они, как две исходные противуположности, едины: одна в дерзаниях ищет Новое, другой в созерцании Новое воплощает…

Кто достигнутое разрушает? Оба, но это, поверьте мне, следующий вопрос.