Читать книгу «Православие и корейцы» онлайн полностью📖 — Сборника статей — MyBook.
image

На это донесение получен был ответ из С.-Петербурга от 21 апреля 1898 г. такого содержания:

«В виду представленных Вами данных о дарованном Королем участке земли, Вам надлежит передать по высочайшему повелению Королю (Корейскому), что коль скоро означенный участок принадлежит Его Величеству, Государь Император отказывается от этого дара. Полученные миссией деньги Вы имеете немедленно возвратить Королю. Вопрос о сооружении церкви до представления подробных письменных сведений следует приостановить».

Согласно этому распоряжению г. Матюнин не замедлил, конечно, обратиться к Корейскому Министру Иностранных Дел 23 апреля 1898 г. с соответствующей нотой:

«Как Вашему Превосходительству, без сомнения, известно, Его Величество Корейский Король в январе с.г. выразил бывшему Императорскому Поверенному в Делах г. Шпейеру намерение поднести в дар Его Величеству Российскому Императору участок земли, смежный с нашей Миссией, для возведения на нем православного храма. На что последовало со стороны нашего Государя благосклонное согласие и г. Шпейеру было поручено передать Высочайшую благодарность Его Величеству Корейскому Королю, что г. Шпейером и было сделано. После этого была произведена нами на деньги Его Величества покупка участка у Ей. Мютеля, Ян-шу-цэна и Цой-нен-хо. Остается еще не купленным дом японца. Вашему превосходительству также известно содержание документа, присланного в Миссию Его Величеством вместо дарственной записи, обычной в таких случаях. Все это мною было подробно донесено г. Российскому Министру Иностранных Дел. Сегодня мною получен ответ, что так как земля, о которой идет речь, не составляла собственности его Величества, то наш Государь отказывается от этого дара. Вместе с тем мне предложено возвратить немедленно Его Величеству деньги, полученные от него Миссией. Поэтому прилагаю чек на 10654 доллара и покорнейше прошу Ваше Превосходительство: во-первых, исходатайствовать мне у Его Величества частную аудиенцию, во-вторых, соблаговолите уведомить, сколько было затрачено раньше еще на покупку четырех домиков, на которые в Миссии не имеется документов, и, в-третьих, не отказать уведомить меня в получении настоящей ноты и чека.»

Вскоре после этого (10 мая 1898 г.) г. Матюнин обратился также к Министру Иностранных Дел графу Муравьеву с подробным объяснением приведенного дела, причем не упустил случая «уколоть» державного жертвователя, как простого обычного «ебо», о котором писал, между прочим, следующее: «Ссылаясь на телеграмму Вашего Сиятельства от 21 апреля с.г., имею честь донести, что 23 того же месяца я препроводил Дай-Хонскому Министру Иностранных Дел чек на 10654 долл., но за непрекращающимися поминками по убитой Королеве[41], аудиенция у Короля состоялась лишь только 1-го мая. Не смею утруждать Ваше внимание подробным изложением моего разговора с этим бесцветным и лживым правителем: вместо того, чтобы возложить всю ответственность на тех, кто, собственно, вел это дело, он стал уверять, что у них существует лишь один знак для «дома» и «церкви» и запутался в доводах, которыми дня за два пред тем Министр Иностранных Дел силился оправдаться. В заключение на просьбу Короля устроить, чтобы Государь Император вновь принял подарок, я ответил, что наш Царь никогда и ни в чем своему слову не изменяет и, что я не возьму на себя доказывать возможности дарить имущество, еще не приобретенное. Сегодня, наконец, после долгих и частных препирательств с Министром Иностранных Дел я получил квитанцию в приеме чека и счет на 220 долларов за четыре мазанки, купленные на этом месте еще раньше Королем. На этих днях я закреплю собственность по покупке полуразвалившегося дома, принадлежащего японцу».

На ноту г. Матюнина от 23 апреля 1898 г. корейский Министр Иностранных Дел ответил от 21 (мая того же года) нотою, следующего содержания:

«Я имел честь получить Вашу ноту № 31 с приложением чека на 10654 доллара за участок земли, первоначально принесенной в дар нашим Королем Его Величеству Императору Российскому во время Вашего предместника г. Шпейера, и через его посредство мне было поведено Его Величеством передать Вашему Государю чувства добрососедской дружбы и искренней преданности. Теперь же Ваше Превосходительство по повелению Его Величества Императора Российского возвращаете нам деньги, израсходованные на приобретение упомянутых земельных участков, и просите сообщить, сколько было уплачено за четыре дома, купленных раньше. Глубоко пораженный внезапным возникновением подобного недоразумения между нашими Государями, я немедленно сообщил содержание Вашей ноты Его Величеству и после состоявшейся Вашей аудиенции получил приказание лично переговорить с Вами и просить Вашего посредничества перед Государем Императором, чтобы уладить это щекотливое дело к общему согласию. После тщетного ожидания в течение нескольких дней благоприятного от Вас ответа и, желая, так или иначе, покончить с этим неприятным для нас делом, я решаюсь препроводить при сем Вашему Превосходительству квитанцию в получении вышеупомянутого чека, а также квитанцию в получении стоимости раньше купленных домов»[42].

Ознакомив читателей с этими документами, представляем читателю самому разобраться в этом деле и решить, насколько был прав или не прав г. Матюнин. Во всяком случае, инцидент этот, несмотря на всю его кажущуюся маловажность, не прошел для нас даром в смысле политическом, ибо Корейское правительство с этого момента изменило свое отношение к русским и тут же на глазах наших дипломатических представителей стало заигрывать с японцами. Из-за этого же инцидента, полагаем, прегражден был путь нашим первым миссионерам в Корею. Словом, игра из-за данного маловажного, на первый взгляд, несогласия перешла в серьезную распрю и впоследствии оплачена была дорогой ценой, как со стороны России, так и со стороны Кореи.

Итак, после отказа от преподнесенного Корейским Королем дара, земля была выкуплена у прежних владельцев в том же 1898 г. за вышеуказанную цену и начали возводить на ней Миссийские постройки. Место было расчищено от кирпича и мусора, оставшихся от корейских фанз, и после заготовки материалов приступили к постройке зданий. Здания воздвигались почти все единовременно под наблюдением о. Хрисанфа и его ближайших помощников.

Так выстроены были следующие сооружения: кирпичная ограда, идущая по границе участка, в два-три аршина высоты, с входными воротами в китайском стиле с улицы Чони-донн Тэйдо; внутри двора, с правой стороны от ворот, выстроено школьное здание[43] с квартирой для учителя и классной комнатой; поодаль от него – флигель (род корейской фанзы)[44] с помещением для прислуги и переводчика; с левой стороны от ворот – сторожка[45] и амбар[46] для склада топлива; в центре участка – дом двухэтажный[47] с квартирами для миссионеров и поодаль от него – кухня с баней[48].

Строения все кирпичные, на каменном фундаменте, покрыты волнистым оцинкованным железом. Расходы по постройке и внутренней их отделке, в том числе на материалы, составили 14220 иен 87 сен,[49] а всего с уплатой за участок (11475 мекс. долл., считая мексиканский доллар равноценным иене): 25695 иен 87 сен.

Работы были окончены в 1902 г. В деле устройства зданий много помогали своими советами и знаниями наш Поверенный в Делах А. И. Павлов и драгоман нашей Дипломатической Миссии П. А. Керберг. Строения были довольно красивые и достаточно солидные.

По окончании строительных работ все свободные от построек места на участке были разбиты под сад и огород. В саду проложены дорожки, устроены аллеи, разбиты клумбы, насажаны деревья, цветы, кустарники и т. п. Словом, через два-три года пустырь превратился в густо зеленеющий сад с массой раскидистых тенистых деревьев, где каждый обитатель Миссии может найти прохладу и успокоение, особенно в ясные знойные дни, которыми отличается сеульское лето.

С поселением миссионеров в новые здания Духовная Миссия, известная среди корейцев под именем русского монастыря (Араса-савон) или чаще русской церкви (Араса сени-дан), стала главным средоточием православной жизни в Корее, а ее начальник – выступил как представитель русской Православной Церкви в стране.

Местоположение Миссии считается одним из лучших в Сеуле. Расположена она, как мы уже говорили, рядом с нашей Дипломатической Миссией (ныне Генеральное Консульство) в местности, называемой Се-дэ-мун[50], вблизи королевского дворца Ток-су гун (ныне упраздненного), неподалеку от иностранных консульств. С восточной стороны она соприкасается с садом нашего Консульства, с южной – с владением иностранцев, с северной – корейцев, а с западной ее огибает улица Чони-донн, называвшаяся прежде Посольскою или Дворцовою[51]. Расположение Миссии также весьма удобное. Например, трамвай проходит от нее в нескольких шагах, почта находится в семи минутах ходьбы, железнодорожный вокзал – в 20 мин.[52]

Перенесение церкви из Дипломатической Миссии в Духовную в 1903 г.

Церковь, как уже отмечалось выше, находилась со времени приезда миссионеров в Сеул в доме Дипломатической Миссии, что создавало большие неудобства для богослужения и тем более для исполнения треб, приходившихся иногда на неурочные часы, ибо всякое «лишнее» хождение стесняло и миссионеров и хозяев, не говоря уже о корейцах, приходивших на богомолье в дом Посланника как в запретное «святилище». Ввиду этого церковь с первых же дней после окончания строительных работ перенесена была из-под гостеприимного крова под свой собственный. Для этой цели приспособлено было школьное здание и при нем устроена звонница для колоколов[53]. С перенесением церкви освящена она была в новом для нее помещении тем же о. Хрисанфом 17 апреля 1903 г.

Теперь с церковью жизнь в Миссии изменилась к лучшему, став более регулярной, более планомерной, чем доселе. Миссионеры, водворившись в своем собственном «гнезде», почувствовали себя «дома», при родном им деле.

Впрочем, о. Хрисанф не удовлетворялся временным помещением церкви, он в том же 1903 г. обратился с ходатайством в Св. Синоде об ассигновании потребной суммы на сооружение соответствующего Миссии постоянного храма. Синод на ходатайство о. Хрисанфа ответил, что Правительство, снисходя к просьбе просителя, ассигновало на строительство храма 30 000 руб. с выдачей этой суммы в два срока равными частями по 15 000 руб. в год, в 1904 и 1905 гг. Наступили, наконец, эти давно желанные для Миссии годы, когда, казалось, выдача суммы была обозначена; но, к несчастью, как раз в это время разразилась русско-японская война, которая воспрепятствовала выдаче кредитов, отпущенных Корее, и вопрос о храме был отложен на неопределенное время. Впоследствии один из преемников о. Хрисанфа сделал было снова попытку решить означенный вопрос, но она также не увенчалась успехом. Итак, с тех пор дело с храмом остается неразрешенным в смысле финансовом. Церковь ютится, по-прежнему в школьном помещении, мало пригодном для богослужений, оно не вмещает всех молящихся и, по-видимому, таким положение останется еще долгие годы.

Открытие стана в Мунь-сан-пхо[54]

При разнообразной деятельности в Сеуле, не терпевшей отлагательства, о. Хрисанф не предполагал поначалу распространять проповедь в провинции, тем более, что не имел для сего времени, но один случай, довольно характерный, заставил его открыть стан для этой цели, а именно в деревне Мунь-сан-пхо. Вот что он писал по этому поводу в одном из своих донесений в Св. Синод в 1903 г.

«В прошлом году, вскоре по возвращении моем из России, к нам в Миссию стал ходить один кореец, на вид очень приличный, серьезный и как будто из ученых.

Восточные ученые, да впрочем, и европейские тоже, имеют особый вид, вид сосредоточенного и довольно нервного человека; показался мне и этот таковым.

Для меня это было очень важно, ибо мысль о переводах ни на минуту не выходит из головы: вот, думаю, Господь посылает мне и человека, который сможет в этом помочь… Надежды мои, и именно с этой стороны, не увенчались успехом: стремления у него были более скромные, чем я ожидал: ему хотелось познакомиться с православной верой и затем креститься.

Прошло месяца два его исправного хождения в Миссию, как он вдруг заявил мне, что ему нужно отлучиться в деревню навестить свою семью, обещал снова возвратиться к нам. Действительно, недели через две он снова явился с заявлением, что его односельчане в количестве нескольких человек желают принять православную веру и просят кого-либо из нас приехать к ним и побеседовать с ними и послужить у них, для каковой цели они приготовили даже отдельный дом.

Я так и сделал. На третьей неделе Великого поста, взял с собой корейца-переводчика и отправился верхом на лошади в ожидавшую нас деревню Мунь-сан-пхо. Приехал я туда вечером: деревня очень большая (дворов около 500), длинной лентой растянулась она у подножия невысокой горы на берегу большой реки. В центре деревни на искусственно сделанной площадке стоит одинокая фанза[55], о которой говорил кореец, как о доме, приготовленном для службы. К площадке приделаны с улицы ступеньки в виде лестницы, вокруг самой площадки – живая изгородь из кустарника.

С первого взгляда на фанзу я заподозрил, что это «ыизделие» американских миссионеров: не раз мне приходилось видеть их молитвенные дома, устраиваемые именно таким образом. Когда же я вошел в фанзу, то совершенно убедился в том, что этот дом есть не что иное, как церковь американских миссионеров. Одна комната в доме (большая) предназначалась для собеседований, к ней примыкает другая, поменьше – для женщин и, наконец, еще два небольших кана[56] – помещение для миссионера на случай его приезда. Часть большой комнаты кореец отделил легкой перегородкой в виде иконостаса с царскими вратами, сделал престол, аналой, деревянные подсвечники, разукрасил все это яркими красками и сделал все точно так же как в нашей сеульской церкви, недоставало только икон.

Дом обыкновенного корейского типа, обмазанный глиной, крыт соломой, стены в основе своей сделаны из тоненьких дощечек, просвечивающих насквозь и оклеенных изнутри бумагой, между которыми попадаются американские газеты «Христос» и календари того же издания.

На другой день по приезде в деревню собралось ко мне до 10 человек почтенных старцев, с которыми я и стал вести собеседования. Не знаю, беседы ли мои были не интересны для них или старческое внимание уже притупилось: все время они дремали, и глаза их отягощались сном. Меня это, признаюсь, несколько смущало, и я старался употребить все усилия, чтобы пробудить их хотя бы от физического сна. Иное дело, когда заводил речь о житейских делах и особенно о политике, сразу все пробуждались и наступало удивительное оживление. Три дня по два раза в день я собирал их для беседы, а во время утренних и вечерних молитв читал Евангелие и, в конце концов, все же успел научить их кое-чему»[57].

После о. Хрисанфа посетил селение с той же миссионерской целью о. Николай. Он прожил там две-три недели, провел несколько собеседований и в заключение всего купил вышеозначенную фанзу в собственность миссии за 85 иен. Фанза приобретена была исключительно для молитвенных собраний и собеседований с народом. Катехизатором к вновь приставленному стану был поставлен тот же самый кореец, который зазывал наших миссионеров в деревню. В нем о. Хрисанф увидел «ученого мужа». Этот «ученый муж», как потом оказалось, был христианином какого-то протестантского толка, крестился у американских миссионеров, носил имя Иосифа, фамилию Хан; служил в одной из американских местных миссий, кажется, в качестве проповедника и, не удовлетворившись американскими подачками, оставил прежнюю службу, став православным катехизатором, не будучи сам православным[58]

1
...